Я присел на скамью и поделился своими мыслями с Человеком, сидящим рядом. Судя по значку на отвороте куртки, это был Студент технического направления. Он не согласился со мной и сказал, что своим отрицательным законом Ниле Индестром спас много жизней. Далее он добавил, что памятник этот должен стоять вечно, если даже Закон Недоступности будет опровергнут.
– Закон потому и закон, что он неопровержим, – возразил я.
– Сейчас он неопровержим, но под него уже подкапываются, – сказал Студент. – Вся специальная техническая пресса пестрит статьями о том, что мы накануне технической революции. Человечеству нужен единый сверхпрочный универсальный материал. Человечеству тесна его металло-каменно-деревянно – пластмассово-керамическая рубашка. Она трещит по швам.
– Не знаю, меня эта рубашка вполне удовлетворяет, – возразил я. – Да и где в наш век найдётся такой Человек, который сможет создать материал, о котором вы говорите?
– В этой области работает много учёных, – ответил Студент. – В частности – Андрей Светочев и его группа. Правда, они идут очень трудным путём, но Светочев утверждает…
– Разве у него есть какие-нибудь реальные достижения? – перебил я своего собеседника.
– В обычном понимании – нет. Но если…
– Если бы да кабы, да во рту росли грибы, – ответил я старинной пословицей, после чего мой собеседник замолчал, ибо ему, как в старину говорилось, крыть было нечем.
Я ведь тогда ещё не знал, что формула Светочева в скором времени обратится в техническую реальность.
На следующий день, когда я работал над своей «Антологией», ко мне явилась Нина. Я сразу же заметил, что у неё какой-то праздничный вид и что она очень похорошела за эти дни.
– Тебе пошёл на пользу воздух заповедника, – сказал я, и она почему-то смутилась.
– Я пробыла там вместо четырёх дней целую декаду, потому что Андрей был так занят… – каким-то извиняющимся тоном произнесла она. – Я готовила ему еду. Если его не накормить, он сам не догадается поесть. Но он очень продвинулся в своей работе. Он проверил свою формулу, и она…
– А еды вам хватило? – спросил я. – Ведь в заповедник нельзя вызывать транспорт.
– Я два раза ходила к Смотрителю. Это такой славный Человек. А его жена вернулась из Австралии, и…
– Нина, меня интересует не Австралия, а «Антология», – мягко сказал я. – И хоть твоя помощь сводится только к чисто технической работе, но всё же твоё участие весьма желательно. Но договаривай об Андрее. Итак, он проверил свою формулу, и она, как и всё у него, оказалась ошибочной? Ведь так?
– Пока что ничего не известно. Он сдал материалы в Академию, а там их отдали на проверку САПИЕНСу []. Но расчёты, представленные Андреем, настолько сложны и парадоксальны, что САПИЕНС бьётся над ними уже сутки и не может ни опровергнуть их, ни подтвердить их правильность. А ведь обычно САПИЕНС уже через несколько минут решает, прав или не прав Исследователь.
– Я хоть не электронный САПИЕНС, а простой гомо сапиенс, но и я могу предвидеть результат, – пошутил я. – Опять будет неудача.
Нина промолчала, сделав вид, что погружена в чтение материала для «Антологии».
– Мне не очень нравится твой подбор авторов, – сказала вдруг она. – Ты обедняешь Двадцатый век. Он был сложнее, чем ты думаешь. Так мне кажется.
– Меня удивляет твоё замечание! – сказал я. – Не забудь, что «Антологию» составляю я, а ты только моя Техническая Помощница.
Этот выпад Нины против моей работы так расстроил меня, что в тот вечер я долго не мог уснуть. Уснул я только в два часа ночи, а в три часа был разбужен мыслесигналом Андрея.
– Что случилось? – спросил я. – Нужна помощь? Сейчас выхожу.
– Помощи не нужно, – гласила мыслеграмма Андрея. – Поздравь меня. Три минуты тому назад САПИЕНС подтвердил правильность моей формулы.
– Поздравляю, рад за тебя, – ответил я. – Всё?
– Всё. Мыслепередача окончена.
Я был очень рад, что Андрею наконец-то повезло. Правда, меня несколько удивило, что он не сообщил мне это известие каким-либо другим способом. Ведь в наше время к мыслеграмме прибегали только в случае крайней необходимости. Только много позднее я понял, какие огромные перемены в наш мир внесло открытие Андрея.
На следующее утро, когда я работал над своей «Антологией», ко мне опять пришла Нина. Прямо с порога она мне сообщила новости:
– Ты не представляешь, что у Андрея в Академии творится! Туда спешно прилетел Глава Всемирной Академии Наук, прибыла целая делегация от Института Космонавтики! Андрею и андреевцам выделяют специальный институт, лаборатории, им дают право набирать любое количество помощников. Андрей…
– Ты уже успела побывать у него? – спросил я.
– Да, – ответила она. – А что?
– Так, ничего. Я спросил просто так.
– Можно подумать, что ты не рад успеху своего друга! – сказала Нина.
– Я очень рад его успеху, – ответил я. – Но меня несколько беспокоит эта обстановка сенсации, которая создаётся вокруг Андрея. Можно подумать, что мы вернулись в Двадцатый век.
– В нашем веке тоже возможны великие открытия, – возразила Нина.
Я не стал с ней спорить, зная, что это бесполезно. Вместо этого я напомнил ей, что начинаются каникулы, и предложил отправиться вместе на Гавайские острова.
– Нет, это лето я хочу провести в Ленинграде, – ответила Нина.
– Что ж, вольному воля, спасённому рай, – отпарировал я старинной поговоркой. – Сейчас я пойду в Бюро Отпускных Маршрутов.
– Иди, – сказала Нина. – И не сердись на меня. – Она положила ладони мне на плечи и поцеловала меня в лоб. – Желаю тебе счастья.
События развиваются
В раздумье шёл я по людному проспекту. Мне было грустно. Прав был старый Чепьювин – он сразу понял, что Нина меня не любит и никогда не полюбит. В чём-то тут была и моя ошибка, но в чём – я не знал. И вот я шагал по светлой улице, среди весёлых и счастливых Людей, а сам был невесел и не слишком-то счастлив.
В дальние края лететь мне уже не хотелось, и я решил провести свои каникулы в работе и только переменить на время своё местопребывание. Зная, что в Новосибирске есть большая библиотека, где много старинных книг, я решил отправиться на лето туда. А по пути я заеду в Москву, там мне нужно навести кое-какие библиографические справки в Центральной библиотеке имени Ленина. Придя к этому решению, я вернулся домой, взял портфель и поехал на подземный вокзал, чтобы сесть в пневмоснаряд. В то время этот вид скоростного транспорта был в новинку, и я часто пользовался им.
– Есть свободные места? – спросил я у Дежурного.
– Есть одно, – ответил тот. – Отправка через четыре минуты. Садитесь в коллективный скафандр.
Он открыл герметическую дверь, и я вошёл в длинный круглый баллон из очень толстой самосветящейся резины. Внутри были сиденья из того же материала, на них уже сидели пассажиры, я был последним, пятидесятым.
– Скафандр-амортизатор подземно-баллистического вагона-снаряда пассажирами укомплектован полностью! – сказал Сопровождающий в микрофон. – Двери загерметизированы, ждём отправки. Заряжайте!
Наш скафандр начал слегка покачиваться. Это означало, что его вставляют в полый металлический снаряд. Потом покачивание усилилось – это заливали амортизационной жидкостью пространство между наружными стенками скафандра и внутренними стенками металлического снаряда. Скафандр как бы плавал внутри снаряда.
– Всё готово! – послышался голос из репродуктора.
– Стреляйте нами! – скомандовал в микрофон Сопровождающий.
Я, как обычно, почувствовал лёгкий толчок, затем у меня захватило дыхание от нарастающей скорости, Чувство было такое, будто я нахожусь в сверхскоростном лифте, который движется не вертикально, а по горизонтали. Затем в тело вошла приятная лёгкость, а вскоре я уже плавал в воздухе, держась за поручень, как и остальные пассажиры. Баллистический подземный вагон-снаряд летел по идеально гладкой трубе-тоннелю. Вскоре скорость замедлилась, состояние невесомости прекратилось. Затем вагон-снаряд остановился, двери открылись, и я поднялся лифтом на улицу Москвы и направился в библиотеку. Там я просидел до вечера, делая нужные мне выписки. Я сидел в тихом зале и работал, а в памяти моей нет-нет да и всплывал недавний разговор с Ниной. Но я отгонял грустные мысли и с новым упорством принимался за работу, зная, что труд мой нужен Человечеству.
Когда я вышел из библиотеки, уже стемнело, и от самосветящихся мостовых исходил ровный, спокойный свет. Пора думать о ночлеге. К счастью, в моё время это уже не было трудной проблемой для всех, приезжающих в знакомые и незнакомые места. Гостиницы ещё существовали, но пользовались ими главным образом в курортных городах, в остальных же крупных и мелких населённых пунктах они уже были непопулярны. Любой Человек мог войти в любой дом, и всюду ему были рады и встречали как друга. Спрашивать гостя, откуда он, кто он и зачем приехал в этот город, считалось невежливым. Гость, если хотел, рассказывал о себе, а если не хотел – не рассказывал.
Мне понравился один небольшой дом на берегу Москвы-реки, и я вошёл в его подъезд и поднялся лифтом на двадцатый этаж – я люблю верхние этажи, в них светлее. На лестничную площадку выходили двери четырёх квартир, и я на минуту задумался – в какую именно войти. Я любил эти мгновения, когда не знаешь, какие именно Люди тебя встретят, кто они по специальности, но знаешь: кто бы тебя ни встретил – ты будешь желанным гостем. В старину такая ситуация называлась беспроигрышной лотереей. Впрочем, одна из четырёх дверей отпадала: на ней висел знак одиночества. Я открыл дверь противоположной квартиры и прошёл по коридору в комнату, откуда слышались голоса. Войдя в эту комнату, я увидел, что группа Людей сидит перед объёмным телевизором.
– Здравствуйте! – сказал я. – Хочу быть вашим гостем.
– Мы вам рады! – откликнулось несколько голосов. От сидящих отделилась молодая женщина и подошла ко мне.
– Я сегодня за хозяйку, – сказала она. – Идёмте, я вам покажу свободную комнату и квартиру вообще. И потом вы, наверное, проголодались?
– А завтра мы вас поводим по Москве, – сказал кто-то из сидящих.
– Нет, по Москве меня водить не надо. Я её хорошо знаю, я ведь ленинградец, – ответил я и затем поведал о себе. Присутствующие тоже сообщили мне свои имена и профессии.
В моё время люди уже не торчали часами перед телевизорами, смотря всё подряд, как это делали многие Люди Двадцатого века, судя по старинным книгам и журналам. Поэтому меня удивило, что вся квартира смотрит какой-то довольно посредственный фильм, – увы, их хватает и в наше время. Я спросил у присутствующих, чем объясняется их странный интерес к этому фильму.
– Как, разве вы не знаете? – удивились все. – Ведь вам-то в первую очередь надо знать новость – вы же только что из Ленинграда. Мы ждём чрезвычайного сообщения.
– Это касается научной группы, в которой работает Андрей Светочев. Сделано какое-то важное открытие, – пояснили мне.
На экране телевизора тем временем ничего особенного не происходило. Шёл обычный фильм, который можно смотреть, но можно и не смотреть. Какой-то молодой человек и девушка то ссорились, то мирились, то собирались вместе лететь на Марс, то раздумывали.