Там, где я был раньше, таких много встречалось.
На этом я успокоился от его невоспитанности и невежливого бескультурья и сел рядом с Алиной, давая понять, что разговор окончен.
Однако он стоял, не уходил и бушевал:
— А я требую, чтобы вы немедленно прошли в спецотдел и там объяснили свое поведение.
И он протянул руку, чтобы схватиться за меня. Я отбросил резко его руку и проговорил:
— Но только не надо за меня хвататься. — Я не терпел, когда меня за руки цепляли.
Все это напоминало старые времена, менты, вокзал, меня снимают с поезда из-за того, что какого-то гнилого подонка уложил у газетного киоска. С одного удара.
А он уже шипит:
— Пройдемте немедленно — и кажется, что ему сейчас станет дурно: если я не пройду.
— Хорошо, пойдем, — говорю я, — а то не отцепишься. Алина, я сейчас вернусь, не уходи никуда.
Мы идем к спецотделу, это еще та контора (я вам опишу ее позже: это КГБ, МВО и разведчасть армии вместе взятые, только приспособленные для института).
Они там все поповскакивали, как увидели его. Самого зав. спецчастью не было, была его заместительница, тоже дура, и ее помощницы — две кретинки комсомольского разлива.
— Да, Павел Павлович, чем могу быть полезна? — залепетала заместительница.
— Что у вас тут происходит, — загремел гром и заметались молнии. — Студенты посылают меня куда попало, курят где хотят, ведут себя, как им нравится. (Уж неужели, как тебе, подумал я.) Что это такое у вас творится?!
Хотя при чем здесь «у вас», когда я не у них, а у себя. Когда творилось это у меня, и я был сам по себе, они сами по себе, и никаких отношений между нами не наблюдалось.
— Да что вы, Павел Павлович? Как же это возможно! — и она воздела руки у лица, то ли у неба. Лицо, как небо, широкое было.
— А вот спросите это у вашего, с позволения сказать, студента. Отвечайте!
— Ну, не надо только мне приказывать, — сказал я, — на мою голову и без вас приказчиков хватает, от моего отца до Пениса.
— Кого? — У него полезли на лоб глаза.
— Фамилия преподавателя.
Он имел неочухавшийся вид, но это уже начиналась комедия.
У заместительницы чуть не повыскакивали глаза из глазниц от моего кощунства.
— Да вы знаете, кто это такой?
— Нет, — сказал я, — не знаю, пусть представится.
— Да это же ректор нашего института Павел Павлович Пашутин.
Первая мысль, которая мелькнула у меня: оказывается, вот какой дурак придумывал объявления. Вторая: оказывается, он не врал.
— А-а. А я думал, что какой-то учителишка из села приехал на повышение квалификации и качает здесь свои сельские права.
Мне стало забавно: в кого вляпался. Вечно я нахожу какое-нибудь болото, когда сухо. Его чуть не вывернуло от моей фразы.
— Немедленно разобраться и доложить! — проревел он и выметнулся из кабинета.
Они стояли и, совершенно обалдевши, глядели на меня.
— С какого факультета? — заорала, видимо, от страха, по инерции, заместительница, сапогового типа такая дура.
— Ну, ладно, орать только на меня не надо, — перебил ее я, — а то вообще ничего не выясните: повернусь и уйду просто, и ищи как звали.
Возразить было нечего, я логично объяснял.
— Как фамилия? — тихо в громкость спросила она.
Я назвал себя, курс и наименование факультета.
— Немедленно к декану, — рявкнула она.
— Я кому сказал! — повысил голос я.
Она притихла, и мы вышли из кабинета вместе. Через две двери уже находился наш деканат. Но мы не успели до него дойти.
Как будто специально навстречу нам шли Дина Дмитриевна (моя телохранительница и ангел-спасительница, благожелательница благодеятельная), зам. декана факультета, и рядом — сам декан. Я даже не поверил, что такое возможно, такой марьяж.
Как нарочно, при мизерной игре… Я всего-то декана видел второй раз, за всю историю моего обучения: он редко появлялся.
Мы столкнулись через три шага и два вздоха. На два выдоха.
Дина Дмитриевна мне заулыбалась и хотела что-то сказать (видимо, с деканом познакомить…), но тут заголосила эта чокнутая заместительница:
— Степан Степанович, что же это такое творится, студент вашего факультета курит где попало, нецензурно выражается и вообще оскорбил ректора, Павла Павловича.
Мне нравилась ее интерпретация: как она свалила в кучу все эти причины и перетасовала. Я вообще не люблю оригинала, и только вариации утешают меня.
Дина Дмитриевна согнала улыбку с лица и передумала — нас знакомить. При декане она молчала, но без него была начальница. А так как декан бывал редко, а по возможности еще реже, то в основном всем народом на факультете командовала она. Он же нами не интересовался. Но сейчас должен был быть главой и распорядиться. — Во-первых, — начал я, — никого нецензурными словами я не оскорблял. И если у вас плохо с русским языком (как наукой), то нужно подучить, что значат слова, фразы и выражения, которые говорятся, а не выдумываются.
Степан Степанович внимательно смотрел на меня, слушая.
— Далее, он сказал, что «студенты посылают его куда попало». Согласен. Но при этом, посылая, нецензурных слов я не употреблял, а сказал, что шел бы он и не надоедал, мешая.
Декан кашлянул как-то.
— Во-вторых, я не курил, я вообще некурящий, только иногда (если выпью…). А курила девушка, к которой он невежливо обратился, не сняв шляпу, хотя и не имел никакого права, так как мужчина. А в-третьих…
— Хватит, — сказал главный, и я остановился. Чем-то он мне нравился, а людям, которые мне нравятся, я прощаю все и не выступаю никогда.
— И все-таки, в-третьих, еще одна вещь, — не удержался я.
Но хамская заместительница перебила меня:
— Тот ушел просто вне себя, сказал, чтобы я немедленно разобралась и доложила. — Она преданно посмотрела на Степан Степановича.
— Никаких разборов, — сказал он, ему было уже все ясно, — строгий выговор в устной форме, без занесения в личное дело. А в следующий раз, если такое повторится: с занесением в личное дело и предупреждением об исключении из института. — (Тогда я не верил, что это повторится.)
Он был суровый мужик, этот Степан Степанович Чешуков из-под Урала. Своим хребтом везде пробивался и дошел до декана факультета. Докторская у него была по огненной литературе двадцатых, любимым писателем был, который уже не был — А. Фадеев, но который много (даже чересчур) оставил после себя и сурово ушел из жизни, застрелился. У него, видимо, Степан Степанович суровости и набрался.
Заместительница из спецотдела улизнула, как волной смыло, докладывать. Тоже работа. Я продолжал стоять перед ними двумя.
— Можете идти, — сказал он, не глядя.
— Как, и это все? — Я удивился.
— А что еще, вы свободны, — Он посмотрел. Но так мне было неинтересно.
— А как же текст выговора, слова, ведь если он устный, я хочу его услышать, невзирая…
В глазах его мелькнули лучики, и он улыбнулся.
— Ох, сорванец, иди на занятия, желаю удачи, — и он подмигнул мне. И только тогда Дина Дмитриевна вздохнула облегченно, но я знал, что она очень переживала и испугалась за меня. И ждала, чем это кончится, пока не вмешиваясь.
Это был еще тот ректор, на него все клали, без исключения: чего же я должен был выделяться и составлять исключение.
Я поблагодарил Степан Степановича, уже во все лицо мне улыбавшегося, за доставленное удовольствие получить устный выговор от него лично, повернулся и пошел.
Алина ожидала меня на том же месте, нетерпеливо.
— Саш, ты знаешь, я вспомнила, это, правда, был ректор: он выступал перед нами на первом курсе, когда нас приняли, поздравляя.
— Спасибо, Алин, я уже догадался.