Меня удивило, что она запомнила мое имя.
— Нет, спасибо, ребята, мне надо встретиться кое с кем в четыре часа.
Прозвенел звонок, Боб поднялся:
— Может, все-таки поедешь? А?
— Поехали, я угощаю! — сказал Андрюша. Я чуть не поперхнулся.
— Спасибо, как-нибудь в другой раз, не в этот.
Они скрылись все вместе в темноте лестничного провала. Свидания у меня, конечно, никакого не было. Я так сказал. У меня не было денег, чтобы платить, а я не привык, чтобы платили за меня.
Я снова раскрыл прекрасный журнал от нечего делать, так как домой раньше шести тридцати, конца занятий, не мог появляться. Но там были те же Ленины, Сартаковы, Наровчатовы, Сусловы — и меня чуть не стошнило.
Началась лекция. Я никогда еще не сидел на лекции, клянусь, и не представлял, что там буду делать я; и вообще — для чего лекция. Ну, я знал для чего экзамены: чтобы их сдать. Перейти на следующий курс и учиться дальше, тогда никто не приставал к тебе. Но ходить на лекцию — это считалось моветоном, чем-то позорным и ужасным, вроде как тупостью. Или явным признаком страха перед представителями деканата. Поэтому — я даже не задумывался.
Все стало тихо. Как раз в этот момент и появилась девочка Ира и, подойдя ко мне, села возле, совсем рядом. Это был исторический момент. Но только позже я пойму насколько.
— Тебя зовут Саша? — Да.
— А ты мне очень понравился.
— Спасибо, это приятно.
— В тебе что-то есть очень такое… что мне нравится, я не знаю, как высказать.
— Да?..
— Я тебя еще раньше заметила, когда ты на другом курсе учился. Ты приходил несколько раз в библиотеку, у меня там подружка работала.
И тут я вспомнил и улыбнулся.
— Чему ты улыбаешься, я что-то не то сказала?
— Так, чисто нервное, — ответил я.
— Ой, мне нравится это выражение, можно я его буду употреблять?
— Конечно.
Она прикидывалась немного восторженной девочкой: юной и наивной. А может, и правда такой была. Интересно, она спала уже с кем-нибудь или нет, подумал я, хотя мне это было совсем не интересно, так как где живешь, там не ср…ь — святая заповедь.
Она вынула из пачки сигарету и закурила.
Я не знал, что она курит, и удивился немного. С виду она казалась совсем непорочная, нежная и мотыльковая.
— У меня есть фирменные, хочешь? — Я достал красный коробок.
— Ой, «Мальборо», это мои любимые.
Она взяла и выбросила начатую. Я достал зажигалку, озаряя кончик сигареты, которую держала ее рука.
— А чем ты занимаешься, Саша?
— Ничем, учусь. Она улыбнулась.
— А кроме этого?
— Дома бываю.
— И все? — Я понимал, что это ей не интересно. — А у тебя есть девочки?
— Конечно.
— Много?
— Когда как.
— А сейчас как? — и не стала ждать ответа. — А какие тебе нравятся?
— Разные.
— А я?..
Саша замялся. Она засмеялась:
— Ты не смущайся, — и ласково взглянула на меня.
— Почему, ты хорошая девочка, но… где живешь, там ведешь себя по-другому.
— Поэтому…
— Поэтому, какая бы ты ни была, ты будешь для меня девочка Ира, которая учится со мной на факультете.
Уж не предлагается ли она, мелькнуло у меня и тут же погасло, слишком она невинно выглядела. (О, это была еще та актриса!)
— А они тебя любят?
— Кто? — не понял я.
— Твои девочки.
— Не знаю. Я не спрашивал.
— А я бы любила. — Она зовуще улыбнулась.
— Да?..
— Ага, очень.
— А ты умеешь это хорошо делать?
— Ты научишь…
— Откуда ты знаешь, что я умею.
— Так мне кажется… у меня предчувствие. — Она провела языком и зажгла нижнюю губу блеском.
Я подумал…
— А как же твой мальчик?
— У меня нету мальчика.
Дальше я задал вопрос и спросил самого себя: ну, дебил, все выяснил, зачем тебе это надо? Ответить я себе не ответил, но если бы ответил, то скорее всего — шутил. Но, наверно, это приятно, когда еще одна и без всяких усилий, совсем без старания.
— Так как? — Она ждала.
— Нет, я импотент, — пошутил я.
— Боже, как интересно! Никогда не касалась импотента.
Однако она не такая наивная, а я-то думал, что это был блеф с таблетками и реклама: позерство подрастающего девичьего поколения.
— Можно я тебя коснусь? — продолжает она.
Я не успел ответить ответа, да она и не ждала, как она «коснулась», приникнув поцелуем к моей щеке. У нее были мягкие губы…
Потом она взяла быстро мою руку и, сказав, «положи вот сюда», положила ее на свою грудь. Однако интересный новый курс попался! Тут я ответил:
— Видишь ли, Ира, я думаю здесь не совсем то место, где мне надо класть руки куда бы то ни было — на тебя. Как тебе кажется?
— А какая разница? — наивно спросила она. — Все равно все на лекции и никому отсюда не видно.
Только это и была разница…
— Ты считаешь, это единственная причина? Я себе напоминал старого занудного старика.
— А еще какая? — Она смотрела на меня расширенными глазами и очень наивно.
Я засмеялся, не выдержав:
— Ир, перестань, ты же умная, наверно, девочка.
— Ну, могу же я хоть раз обольстить мужчину. Тем более пока его нет.
— Кого его? — не понял я.
— Юстинова, он считает, что это невозможно.
— А при чем здесь он?
— Как при чем, мы с ним встречаемся, ты разве не знал?
— ?
— Я живу с ним ровно с седьмого ноября, праздника, прошлого года.
Вот тебе и нежная, мотыльковая — изящно наивная девочка.
— Как это? — наверное, все-таки глупо спросил я.
— Очень просто, — ответила она. — Он в меня вставляет и вынимает; когда слезает. А я после этого уже три аборта сделала.
— Почему же ты не предохраняешься?
— Сначала я не знала, я ведь маленькая девочка, наивная была, потом таблеток достать не могла, а Юстинов говорил, что ничего страшного, не умрешь, еще аборт сделаешь — все бабы рождены для этого. Это правда, Саш?
— Как тебе сказать… — Мне стало почему-то ее жалко.
— Ты к своим девочкам тоже так относишься?
— Нет, они никогда не делали абортов от меня, я их предохраняю.
— А откуда ты знаешь как, я не могла ни узнать, ни понять, ведь у нас же никакой литературы нет. Все запрещено и запретно.
И правда, ужас, подумал я, кого волнуют женщины в этом государстве.
— У меня родители врачи, и все братья, и тети, и дяди, кроме меня. Да и читал я много в медицинских книгах у отца, интересно было. Вообще, гинекология когда-то моим коньком была.
— Вот, поэтому я и хотела с тобой… я правильно чувствовала. А ты мне расскажешь что-нибудь, научишь?
— Конечно. Мне тебя жалко, так нельзя. — И подумал — три «чистки» в ее возрасте.
— Это что. Когда я второй аборт делала, он бил меня ногами в живот и орал, чтобы я убиралась и не мешала, — ему надоела моя тошнота. Правда, деньги на врача дал.
— Почему же ты с ним встречаешься до сих пор?
— Не знаю, в нем что-то есть, да и вместе учимся. Ты же не хочешь со мной встречаться?
Мне было это не понятно. Что Боб, что она. Я пошутил:
— У тебя уже есть любимый.
— Да какой он любимый, так просто, никого другого больше нет…
Она затянулась, и что-то взрослое глянуло в ней, совсем не юное и не нежное, и мне почему-то показалось — воздастся ему и очень сильно. (Но даже я не представлял, как и — насколько. Тогда.)
Прозвенел звонок, кончилась первая половина. Лекции обычно шли в две половины и с одним перерывом между ними. Называли их парами, и в день было по три пары, и в каждой паре я уже сказал, что было. Лекции (были еще и семинарские занятия) вели обычно профессора или доценты, иным не разрешалось. Многие из них написали книги и учебники, по которым мы учились либо частично занимались, изучая. Господи, какая тоска, и как можно вообще учебники писать — от них же серой, беспросветной, безнадежно убитой (в молодости) жизнью пахнет.