— Надеюсь, ты шутишь?
— К сожалению, нет.
— Но почему?!
— У нее есть на то свои причины.
— Она просто не понимает, что за этим последует.
— Все она понимает.
— Но это конец!
— Это уж точно.
— О ужас, ужас!
Многие говорят, что в минуты трагических потрясений проявляется лучшее, что есть в характере Вустеров. На меня снизошло странное спокойствие. Я похлопал его по плечу.
— Мужайся, Гасси! Вспомни Архимеда.
— На кой черт?
— Его убил рядовой солдат.
— Ну и что?
— Конечно, приятного мало, но я не сомневаюсь, что умер он с улыбкой.
Моя бестрепетность произвела должное воздействие. Он слегка притих. Не стану утверждать, что нас можно было принять за французских аристократов, которых везут в телеге под нож гильотины, но некое отдаленное сходство все же наблюдалось.
— Когда она тебе сказала?
— Не так давно, на террасе.
— Она не разыгрывала тебя?
— Какое там.
— А не было...
— Озорного блеска в ее глазах? Не было. Никакого блеска не было и в помине.
— Слушай, может быть, есть способ ее остановить?
Я знал, что он заведет об этом разговор, но уж лучше бы не заводил. Нам предстояли долгие бессмысленные препирательства.
— Способ есть, — сказал я. — Она обещала, что откажется от своего кошмарного намерения, если я украду у папаши Бассета серебряную корову.
— Это тот сливочник, который он показывал нам вчера за ужином?
— Тот самый.
— Но зачем его красть?
Я объяснил ему положение дел. Он выслушал меня с большим вниманием, и его лицо посветлело.
— Ах вот оно что! Теперь я все понял. А раньше в толк не мог взять, почему она так себя ведет. Казалось — полная бессмыслица. Ну что ж, отлично. Выход найден.
До чего же тяжко убивать воскресшую надежду! Но что делать, придется.
— Не сказал бы, потому что я к этой проклятой корове и близко не подойду.
— Как? Почему?
— Потому что тогда Родерик Спод превратит меня в отбивную, он мне поклялся.
— Господи, при чем тут Родерик Спод?
— В деле серебряной коровы он выступает ее защитником. Несомненно, из уважения к старикашке Бассету.
— Хм! Не боишься же ты Родерика Спода?
— Представь себе, боюсь.
— Чушь собачья! Не может этого быть, уж я-то тебя знаю.
— Ничего ты не знаешь. Он заходил по комнате туда-сюда.
— Берти, ну почему надо бояться Спода? Здоровенная туша, пока он повернется, тебя и след простыл.
— Не имею ни малейшего желания состязаться с ним в беге.
— И главное — тебе вовсе не обязательно потом здесь оставаться. Сделал дело — и тут же смывайся. Пошли священнику записку после ужина, вели в полночь быть в условленном месте, и с Богом. Рассчитаем время. От двенадцати пятнадцати до двенадцати тридцати ты крадешь корову. Нет, накинем еще десять минут — мало ли что, — это будет без двадцати час. Без четверти ты уже в конюшне и заводишь автомобиль. Без десяти — мчишься как ветер по дороге в Лондон, все прошло без сучка и задоринки. Не понимаю, чего ты боишься? Мне кажется, все так просто, маленький ребенок справится.
— И все равно...
— Ты отказываешься?
— Отказываюсь.
Он подошел к каминной полке и принялся вертеть в руках статуэтку — кажется, это была пастушка.
— И это говорит Берти Вустер? Да.
— Тот самый Берти Вустер, которым я так восхищался в школе, которого все звали Сорвиголова Берти?
— Да, тот самый.
— В таком случае говорить нам больше не о чем.
— Ты прав, не о чем.
— Единственное, что нам остается, это изъять блокнот у интриганки Бинг.
— Как ты предполагаешь это осуществить?
Он нахмурился и стал думать. Клетки серого вещества пришли в движение.
— Придумал! Слушай. Этот блокнот для нее сейчас большая ценность, так ведь?
— Так.
— А раз так, она будет носить его с собой, как я носил.
— Скорее всего.
— Возможно, в чулке. Вот и великолепно.
— Что же тут великолепного?
— А ты не догадываешься, куда клонится ход моих мыслей?
— Нет.
— Тогда слушай. Ты затеешь с ней шутливую возню, вы станете носиться друг за другом, увертываться, и ты сможешь очень естественно... ну, как бы в шутку схватить за ногу...
Я резко оборвал его. Есть границы, которые нельзя переходить, и мы, Вустеры, свято их чтим.
— Гасси, ты предлагаешь мне схватить Стиффи за ногу?!
— Ну да.
— Ни за что.
— Но почему?
— Не будем углубляться в причины, — ледяным тоном отрезал я. — Несомненно, ты принял меня за кого-то другого.
Он с укором посмотрел на меня своими выпученными глазами — наверно, так глядел на него умирающий тритон, которому он забыл вовремя поменять воду. Потом вроде как шмыгнул носом.
— До чего же ты изменился, — сказал он, — совсем не тот, что был в школе. Вконец деградировал. Ни прежнего задора, ни лихости, ни страсти к авантюрам. Спился, надо полагать.
Он вздохнул и шваркнул пастушку об пол. Мы подошли к двери, я открыл ее, и тут он снова оглядел меня.
— Ты это что, к ужину так разоделся? Галстук-то белый зачем нацепил?
— Дживс посоветовал, для бодрости духа.
— Будешь чувствовать себя идиотом. Старый хрыч Бассет ужинает в вельветовой домашней куртке, весь перед в пятнах от супа. Так что лучше переоденься.
Пожалуй, он прав. Зачем выделяться, это дурной тон. Рискуя потерять твердость духа, я принялся стаскивать фрак. И тут внизу в гостиной раздалось пение, звонкий молодой голос исполнял под аккомпанемент фортепьяно старинную английскую народную песню. Так мне показалось, и показалось правильно, если судить по внешним симптомам. Певица то и дело выкрикивала «Эх, нанни, нанни!» и прочие «тра-ля-ля!».
У Гасси от этих оглушительных звуков глаза за стеклами очков начали дымиться. Чувствовалось, что эта последняя капля переполнила чашу его терпения.
— Стефани Бинг! — с горечью произнес он. — И она еще поет!
Он фыркнул и убежал. Я завязал черный галстук, и тут появился Дживс.
— Миссис Траверс, — официально доложил он.
— О, черт! — невольно вырвалось у меня.
Я и раньше знал, что она придет, еще до того, как Дживс о ней возвестил, но ведь и несчастный прохожий, попавший под бомбежку, знает, что его убьют, однако, когда бомба на него падает, ему от этого ничуть не легче.
Тетка была чрезвычайно возбуждена — вернее сказать, просто не в себе, и я поспешил со всей любезностью усадить ее в кресло и начал извиняться.
— Простите меня, дражайшая старушенция, ради Бога, простите: я просто не мог прийти к вам. Мы с Гасси Финк-Ноттлом обсуждали дела, которые кровно затрагивают и его, и мои интересы. С тех пор, как мы с вами расстались, произошло немало событий, и положение мое еще больше осложнилось — печально, но должен в этом признаться. Образно говоря, передо мной разверзлась адская бездна. И это не преувеличение, вы согласны, Дживс?
— О да, сэр.
Она лишь отмахнулась от моих излияний.
— Стало быть, у тебя тоже неприятности? Не знаю, что стряслось у вас здесь, но на меня обрушилась трагедия, иначе не назовешь. Потому я сразу же примчалась сюда. Нужно действовать немедленно, мой дом в опасности.
Наверное, даже на Мону Лизу не сваливалось столько несчастий разом. Да уж, поистине пришла беда — отворяй ворота.
— Почему? Что случилось?
У нее перехватило горло. Наконец она с трудом выговорила одно-единственное слово:
— Анатоль!
— Анатоль? — Я сжал ее руку, стараясь успокоить. — Не надо так волноваться, вы не в себе, дорогая тетушка, по-моему, бредите, но рассказывайте, рассказывайте, я совсем сбит с толку. При чем тут Анатоль?
— Надо срочно принимать меры, иначе я его потеряю.