Кто‑то крикнул: «Пошел!» и мы начали бороться. Этот парень шипел и завывал, словно мартовский кот, только через десять секунд я положил его руку на стол, и тем победил. Остальные парни собрались вокруг нашего стола и начали стонать и охать, и я услышал, как радостно вопит Дэн.
Зато тот другой парень был не очень‑то рад, он заплатил мне пять баксов и вышел из‑за стола.
– У меня просто соскользнул локоть, – сказал он, – но в следующий раз, когда ты тут окажешься, я еще с тобой потягаюсь, парень, усек? – Я кивнул и вернулся за столик, где сидел Дэн, отдал ему деньги.
– Форрест, – говорит он, – кажется, мы нашли отличный путь заработать на кусок хлеба. – Я попросил у него четвертак, чтобы купить себе гренок в баре, а он дает мне доллар, и говорит:
– Ни в чем себе не отказывай, Форрест. Теперь‑то мы сумеем заработать на жизнь!
После работы в пивную пришла Дженни и отвезла нас к себе. Она жила в маленькой квартирке, недалеко от завода, и у нее там было очень славно – всюду расставлены чучела животных, а на двери спальни висели вязки бус. Мы сходили в магазин, купили куриных ножек, и Дженни приготовила нам с Дэном ужин, и я рассказала ей все, что случилось с тех пор, как я ее видел в последний раз на демонстрации.
Ее же в основном интересовала майор Фрич, но когда я рассказал, что та удрала с людоедом, Дженни как‑то расслабилась. У нее, впрочем, жизнь в эти годы тоже была не сахар.
Покинув «Разбитые яйца», Дженни с одной девчонкой из той компании поехала в Чикаго. Они все время ходили на демонстрации, и ее постоянно сажали, так что ей в конце концов надоело выступать в судах, и кроме того, ее волновало, что у нее получается не очень‑то приятная история судимостей.
К тому же она жила в доме с еще пятнадцатью типами, которые были ей не по душе. Они ничего не носили дома и никогда не спускали воду в сортире. Тогда она с одним парнем решила приискать себе отдельную квартиру, но это тоже не помогло.
– Знаешь, Форрест, – сказала она, – я даже пыталась его полюбить, только ничего не вышло, потому что я все время думала о тебе.
Она написала своей маме, чтобы та написала моей маме, и они постарались узнать, где же я. Но ее мама ответила, что наш дом сгорел, и что моя мама в богадельне. Правда, к тому времени, как она это написала, моя мама уже сбежала с протестантом.
В общем, у Дженни кончились деньги, и она услышала, что в Индианаполисе нужны рабочие на фабрику, вот она и уехала сюда. Тут она увидела по телевизору, что меня запускают в космос, только у нее уже не было времени доехать до Хьюстона. Так что она «с ужасом» следила за новостями о катастрофе корабля, и просто с ума сходила. После этого она просто работала в «переработке».
Я обнял ее, и мы так долго сидели вместе. Дэн откатился в ванную, сказал, что хочет пописать. Дженни спросила, сумеет ли он сам справиться, и не нужна ли ему помощь? Я ответил, что видел раньше, как он это делает, и что нет проблем.
Тогда она покачала головой и сказала:
– Вот что наделала эта вьетнамская война!
Но теперь с этим уже ничего не поделаешь. Вообще‑то это печальная картина, когда взрослый безногий мужчина должен писать в ботинок, а потом переливать это все в унитаз.
* * *
Так мы все втроем начали жить в Дженниной квартирке. Дженни положила Дэну матрасик в гостиной, и поставила в ванне кувшин, чтобы ему не пользоваться ботинком. Утром она уходила на завод, а мы оставались дома и болтали, а потом тащились в пивную напротив завода и ждали выхода Дженни.
Всю первую неделю туда приходил тот парень, которого я победил в первый раз, и все хотел отобрать назад свои пять баксов. Так он пробовал, пока не проиграл примерно двадцать пять баксов, и после этого уже больше не появлялся.
Но все равно какие‑то парни все время пытались меня победить, и через некоторое время стали приходить парни отовсюду, со всего города, и даже из окрестных городков тоже. Мы с Дэном делали примерно 150‑200 баксов в неделю, совсем неплохо, доложу я вам. А хозяин пивной сказал, что он устроит чемпионат и пригласит телевидение и все такое прочее. Но еще до этого случилась одна вещь, снова полностью изменившая мою жизнь.
Приходит как‑то в пивную парень в белом костюме и гавайской рубашке, с толстой золотой цепью на шее. Пока я разбирался с несколькими парнями за столом он стоял и смотрел, а потом подходит и присаживается за наш столик.
– Меня звать Майк, – говорит он, – я о вас слышал.
Дэн спросил его, что же он слышал, а Майк отвечает:
– Что этот вот парень – сильнейший борец в мире.
– Ну и что? – спрашивает Дэн.
А парень отвечает:
– Мне кажется, я знаю, как сделать, чтобы вы зарабатывали настоящие деньги. а не эту мелочь.
– И как же? – спрашивает Дэн.
– Борьбой, – говорит Майк, – только не этой мышиной возней, а настоящим реслингом. На глазах сотен и тысяч денежных людей.
– Борьбой с кем? – спрашивает Дэн.
– Неважно, – отвечает Майк. – Есть куча профессиональных борцов – Чудо‑в‑Маске, Чудовищный увалень, Славный Славик, Грязный МакСвин, масса народа. Лучшие парни делают от ста до двухсот тысяч долларов в год. Мы попробуем потихоньку ввести вашего парня. Нужно показать ему кое‑какие приемы. Я уверен, через некоторое время он станет чемпионом и заработает кучу денег.
– Что ты об этом думаешь, Форрест? – спросил меня Дэн.
– Не знаю, – говорю я, – я‑то подумываю вернуться домой и заняться креветками.
– Креветками! – говорит Майк. – Парень, в реслинге ты сможешь заработать денег раз в пятьдесят больше, чем на креветках. Тебе не придется заниматься этим всю жизнь – пару лет, и тебе можно будет отваливать, а в банке у тебя будет приличный счет, будет кое‑какая заначка.
– Наверно, надо спросить Дженни? – говорю я.
– Слушайте, – говорит Майк, – я приехал сюда затем, чтобы сделать вам предложение, какое люди получают только раз в жизни. Если не хотите его принять, так и скажите, и я отвалю.
– Нет, погоди, – говорит Дэн. Потом поворачивается ко мне и говорит:
– Слушай, Форрест, этот парень дело говорит. Тебе же нужен начальный капитал для того, чтобы начать разводить креветок?
– Вот что я тебе скажу, – говорит мне Майк, – ты можешь даже взять с собой этого парня, он будет твоим секундантом. Как только решишь отвалить, твое право. Ну, что скажешь?
Я пораскинул мозгами. Выглядит, конечно, неплохо, но ведь тут всегда скрывается какая‑то ловушка. И все‑таки я разинул свою пасть и произнес роковые слова:
– Согласен!
Вот так я стал профессиональным реслером. У Майка была контора в спортивном зале в центре Индианаполиса, и с тех пор каждый день мы с Дэном садились на автобус и ехали туда, чтобы учиться реслингу.
Оказалось, это полная ерунда – никого при этом не увечат, хотя со стороны должно выглядеть страшно.
Они меня научили разным вещам, вроде полунельсонов, бостонского захвата, вертушке и прочему. А Дэна они научили как орать на судью, чтобы вызвать как можно больше ажиотажа.
Дженни реслинг не слишком нравился, потому что она считала, что там людей увечат, а когда я сказал, что это ерунда, и все в порядке. она спросила:
– Ну а в чем же тогда смысл?
Это был хороший вопрос, но я не мог на него ответить, для меня было главное – заработать побольше денег.