Дальний путь мы проделали в атмосфере добрососедства и разрядки, не омрачаемой неприятными инцидентами (за исключением того, что на пороге самого апофеоза, когда уже сияли зарницы райского блаженства, Густав своим грузовиком снес боковое зеркало ехавшему в соседнем ряду фургону, на полной скорости проносясь по трассе №6 через центр Лиона, — определенно, единственное удовольствие, которое и можно испытать в этом городишке).
— Тяжелая была работенка, — многозначительно обронил Густав, когда на въезде в город мы присоединились к компании дальнобойщиков.
Он одарил меня своим адресом, увековечив его на шоколадной обертке и снабдив памятным примечанием, что курсирует он главным образом по шоссе №6. Почерк был очень аккуратный — так пишут люди, которые задумываются над каждой буквой. В первый момент у меня возник порыв тут же эту записку сжечь, но потом я рассудил, что лучше ее сохранить, чтобы уж точно в будущем, которого у меня осталось всего ничего, ненароком (a) не очутиться в этом городе, (b) на этой улице, (c) в этом многоквартирном доме.
Деньги
Я не знал, что делать. Слегка нелепо, правда, предпринять бросок на юг, оставить за спиной сотни километров — и зачем? — чтобы увидеть, как все твои сбережения обращаются в дым в чреве медного Ваала — разбитой машине, которую я имел неосторожность как раз перед этим под завязку залить бензином?
Голод нанес мне намеченный визит, но я был не способен переключить свое сознание и улестить желудок, заглянув в какой-нибудь из прославленных ресторанов Франции. С моей платежеспособностью с тем же успехом я мог бы очутиться и в Замбези.
Я всегда неодобрительно относился к тем, кто умаляет магию и очарование денег: как правило, они принадлежат к числу тех, кто — стоит только копнуть — оказывается наследником первой очереди, которому должен отойти фамильный замок. Этакие праздные туристы, созерцающие туземный пейзаж. Вообще что касается денег — единодушием по этому вопросу наша братия никогда не отличалась: Биант, Аристип и иже с ними склонны были возносить хвалы этому высшему благу, однако — сколько же было других (как правило, отнюдь не бедствовавших в этой жизни), которые морщились при одном упоминании денег; потом были еще и собачьи философы [то есть киники, от греч. kynikos — собачий], с их слоганами: «pathimata mathimata» [нет боли — нет научения (греч.)] и «радуйся мародерам», — и Диоген (подавшийся в бега из Синопа, так как шалые деньги жгли ему руки), и Кратет — единственный в истории оборотистый купец, профукавший свое состояние... раздав его согражданам. Но — познавший подлинные несчастья действительно нищ: тот, на кого обрушилась истинная беда, беспомощен и наг.
Я взвесил, нельзя ли обратить какие-либо из даров моей северной музы в твердую денежную форму. Прикинул, не прочесть ли мне пару лекций. Когда-то, в молодые годы, я выступал в Париже — на бульваре Сен-Жермен. Я был пьянее пьяного, но насобирал полный карман франков, — вокруг меня столпилась солидная толпа, которой набило оскомину зрелище жонглеров на ходулях и пламяглотателей, занятых дойкой туристов, да уличных нищих, заполонивших бульвар. Тогда я хотел на собственной шкуре испытать, на что это похоже: быть странником, чей багаж составляет одно лишь искусство красноречия. Никогда не позволяйте людям говорить вам, что окружающим до лампочки абстрактные идеи, а то специалисты по кадрам в моем университете заявили как-то: «Философия? Да она у нас как камень на шее».
Однако я чувствовал: сегодня выдался не тот вечер, чтобы на углу улицы в Монпелье трясти перед публикой идеями, как цыганка юбками, а потом пускать шапку по кругу. Что же делать? Я-то рассчитывал, что печень откажется служить мне раньше, чем бумажник.
Хо-хо
Заштатный отелишко я отыскал там, где ему и положено быть, — около вокзала. Во Франции едва ли не самые пристойные в мире потрепанные отели. В этой стране элегантность — что-то вроде униформы, а потому потрепанный отелишко порадует вас массой сюрпризов.
Три или четыре вида обоев в одной комнате, так же как флер неизвестности — какой именно из светильников не работает или готов остаться у вас в руках, едва вы к нему прикоснетесь, вызывают у меня умиление.
Портье я объяснил, что, так как деньги у меня украли в поезде, комната мне нужна подешевле. Объяснение было встречено с пониманием. Чувствовалось, что местной администрации приходится иметь дело с клиентами и почуднее, нежели заляпанные грязью философы, испытывающие проблемы с мировым признанием. Я мог считать себя таинственным незнакомцем с печатью рока на челе, но они в этой конуре явно видали типов и похлеще.
Похоже, паспорт, извлеченный на свет после раскопок среди сокровищ цивилизации, притаившихся в недрах моего чемодана, вполне удовлетворил портье. «Англичанам мы всегда рады», — объявил он, словно тому была особая причина. Создавалось впечатление, что дела в отельчике идут ни шатко ни валко. Я не обольщался насчет моих перспектив заполучить кров на ночь, но это местечко, судя по всему, совсем уж не страдало от наплыва клиентов. В одиноко стоящем посреди холла кресле томился какой-то долговязый юнец, стриженный под бобрик, в дешевой черной косухе — вид у него был такой, словно заведение наняло его, дабы он сидел и повышал сомнительную репутацию сего места, однако платить не спешило.
Я поднялся в комнату, открыл чемодан (этакое механическое движение — распаковывать мне было абсолютно нечего) и завалился на кровать. Я заметил, что лежа думается значительно лучше: само горизонтальное положение улучшает ваши аэродинамические качества, снижая сопротивление жизни. Обратите внимание: почти все жизненные неприятности связаны с необходимостью стоять на ногах.
Раздался стук в дверь.
— Кто там? — откликнулся я, слегка озадаченный спросом на мою скромную персону, демонстрируемым в этот день окружающими.
— Вы тут забыли кое-что подписать.
На пороге за открытой дверью меня приветствовала не бумажка, тоскующая без автографа, а зловещая ухмылка пистолета, наставленного прямо мне в лицо бедовым молодцем, которого я видел внизу.
— Деньги! — потребовал он с восхитительной краткостью. Вот чего не хватает в современной философии! Будучи несведущим — в силу специфики полученного образования — в том, что касается современного огнестрельного оружия, я все же, едва окинув взглядом эту пушку, пришел к выводу, что данной модели вполне достаточно, чтобы укокошить меня и трех-четырех философов покрупнее. Нужно заметить, что такого рода мгновения в нашей жизни — прекрасное оправдание тому, что десятилетиями вы предавались излишествам. Только вообразите, сколь велико было бы мое отчаяние, убивай я год за годом каждое утро бегом трусцой — до одышки, воздерживайся от вина и пива, шарахайся, как от огня, от закусок, а единственной настоящей трапезы в день избегая под тем или иным надуманным предлогом, — чтобы в конце быть изрешеченным в дешевом отеле пулями, как мишень в ярмарочном балагане.
Я вытряс из кармана четыре наличествующие у меня монетки и протянул их на ладони навстречу стоящему в коридоре. Однако тот втолкнул меня в комнату и закрыл дверь — видимо, он хотел придать своему грабежу несколько более интимный характер.
— Не юли. Гони монету.
— Вот, — повторил я.
— Но ты же турист!
— Угу. Только турист без денег.
— Не заливай! Туристов без денег не бывает.
— Один такой перед тобой. Можешь полюбоваться, — пожал я плечами, указывая на земное достояние, которым располагал на данный момент.
— Но... ты же турист, — настаивал он, однако я с облегчением услышал в его тоне не столько злобу, сколько проблеск доверия.
Но...