В серо-голубом призрачном свете мимо проплывали стволы лиственниц и медно-красных буков, росших вдоль дороги. Домики, мелькавшие за рядами деревьев, были обозначены тусклыми огоньками в окнах. Мерседес попыталась представить себе жизнь в таком вот доме: какие трудности ждали бы ее там, если бы она не была дочерью графа и не пыталась отстаивать свое право, данное ей по рождению, которого не признавали ни люди, ни закон?
— Кажется, ваш цинизм снова оправдался, — сказала она наконец. Она бросила взгляд в его сторону, но он не смотрел на нее. — Неужели мои намерения так легко было разгадать?
— Не труднее, чем обычно.
В тоне Колина не чувствовалось торжества, скорее он был отмечен усталостью и безразличием.
— Я знаю, что вы не питаете нежных чувств к Северну. Ваше решение объединить с ним усилия говорит лишь о том, что вам не терпится избавиться от меня. — Он откинул волосы со лба. — Я видел вас с Северном. И если он приблизился к вам настолько, что сумел схватить вас за горло, то лишь потому, что вы ему это позволили. Я знаю, что вы умеете защищаться, по крайней мере вы могли позвать на помощь.
— А Северн во всех подробностях рассказал вам про то, что произошло между нами? — спросила она.
— Он пытался убедить меня, что это были вполне интимные отношения. — Его взгляд уперся в синяки на шее Мерседес. — Может, так оно и было. Я слышал, что удушье только усиливает удовольствие. — Колин откровенно посмотрел ей в глаза. — Это так?
Мерседес опустила голову, разглядывая свои руки, лежащие на коленях. Пальцы нервно теребили ленты на шляпке.
— Это так? — снова спросил он.
— Идите вы к черту, — тихо проговорила она.
— Да, я, пожалуй, туда и пойду.
Мерседес перестала терзать свои ленты.
— Я и не подозревала, что план Северна так прекрасно сработает.
— Северна? — удивился Колин. — Мне показалось, что по всем признакам это ваша идея.
— Я бы и сама придумала. А тут подвернулся Северн. Но он сильно просчитался.
— Да?
— Его план сработал бы только в том случае, если бы вас хоть немножко задело то, что он со мной сделал. Но похоже, вас это совершенно не волнует.
— И все-таки вы согласились с ним!
Мерседес пожала плечами. Тяжесть в груди немного отпустила. Вообще-то ей должно быть совершенно все равно, что он о ней думает, но она знала, что эта тяжесть оттого, что ей далеко не все равно.
— Как вы уже выяснили для себя, — сказала она, в первый раз взглянув ему в глаза, — мне просто не терпится добавиться от вас.
Колин отвел близнецов наверх и помог Мерседес приготовить их ко сну. Они наперебой благодарили Колина за замечательное путешествие в Лондон, пока сон не сморил их окончательно. Миссис Хеннпин поймала Мерседес и Колина в коридоре между детскими комнатами и предложила им поздний ужин. Оба дружно отказались. После того как близнецы были наконец водворены каждый в свою постель, Колин проводил Мерседес в комнату Сильвии, Сам он входить не стал, а просто просунул голову в дверь, чтобы сказать «добрый вечер», и тут же пропустил в комнату Мерседес.
В библиотеке графа в хрустальных графинах стояли бренди, виски и портвейн. Колин налил каждого на три пальца в высокие стаканы и выстроил их в ряд на письменном столе. Расположившись в кожаном кресле Уэйборна, он ухватил пятерней первый стакан и поднял его, изображая приветствие, как будто Мерседес сидела рядом.
— В следующий раз, — тихо сказал он, — лучше возьми этот проклятый нож.
А наверху Мерседес, поговорив с Сильвией, тихонько проскользнула в свою спальню. Единственным светлым моментом в этой истории с Северном было, конечно же, то, что теперь ей не нужно спать в постели Колина. По крайней мере так казалось Мерседес, пока она не легла в полном одиночестве в свою собственную.
Никогда еще эта кровать с пологом на четырех столбиках не казалась ей такой огромной.
Она вытянулась под одеялом, полежала на левом боку, потом на правом. Пробовала поджать ноги и свернуться клубочком, обнять подушку. Упершись взглядом в потолок, она ждала, когда глаза ее привыкнут к темноте и начнут различать знакомые трещинки и пятна на потолке, Перевернувшись на живот, она зарывалась лицом в подушку и упиралась пальцами ног в матрац. Наконец, поняв, что все это бесполезно, Мерседес зажгла лампу на ночном столике и раскрыла книгу, которая всегда вызывала у нее непреодолимое желание спать. Прочитав самым внимательным образом три раза подряд одну и ту же страницу, при этом ни разу не зевнув и ничего не поняв, она отложила книгу в сторону.
Тогда Мерседес надела свое просторное домашнее платье, покрепче запахнула его и неслышно, на цыпочках подошла к двери. Горячее молоко — вот что ей нужно! Как это она не подумала о нем раньше!
Внизу внимание Мерседес привлек луч света, пробивающийся из-под дверей библиотеки. Она остановилась, прислушиваясь. Наверное, Колин так долго засиделся. А может, кто-то оставил горящую лампу без присмотра? Мерседес уже почти прикоснулась к двери, но тут же отдернула руку и продолжила свой поход в кухню, сказав себе, что она в любом случае не отвечает за чужие грехи.
Кухня показалась ей огромной и пустынной. Мерседес налила молока в маленькую кастрюльку, поставила ее на плиту и разожгла лучину в печи. Потом уселась на край старого дубового стола, положила босые ступни на стул рядом и стала ждать, когда появится знакомый запах горячего молока.
— Вы думаете, что мне это может пригодиться?
Мерседес оглянулась так быстро, что чуть не упала. Одной рукой она вцепилась в край стола, а другой ухватилась за сердце, будто боялась, что оно выскочит из груди.
На пороге кухни стоял Колин. Спиной он опирался о дверной косяк, но в позе его не хватало обычной свободы.
Мерседес с одного взгляда поняла, что ее ночной гость нуждается в физической поддержке, чтобы оставаться в вертикальном положении. Его светлые волосы были в полнейшем беспорядке и торчали во все стороны, как куча соломы.
Его зоркие, обычно непроницаемые черные глаза сейчас казались какими-то плоскими и чуть глуповатыми. Тонкая, скептическая усмешка куда-то пропала, словно у него не хватало силы удерживать ее на лице. Уголки рта были слегка опущены. Он окинул взглядом кухню. Вид у него при этом был весьма смущенный. Потом опять посмотрел на Мерседес виновато и с надеждой.
Мерседес сидела не двигаясь.
— Вы пьяны, — холодно сказала она.
Колин взвесил в уме ее слова. В голове у него шумело, пол ускользал из-под ног, а язык с большим трудом ворочался во рту.
— Д-думаю, вы правы, — с удовольствием заметил он.
— Я знаю, что я права, — сказала Мерседес. — Уж на это я насмотрелась достаточно. — Отцепившись наконец от стола, она толкнула ему навстречу стул. — Садитесь, а то упадете.
Колин сделал попытку посмотреть на стену, которую он подпирал своими мускулистыми плечами.
— Стена достаточно крепкая.
Мерседес пододвинула стул поближе.
— Садитесь!
Покачиваясь, Колин сделал несколько нетвердых шагов, развернул стул сиденьем к себе и, широко расставив ноги, чтобы не промахнуться, тяжело плюхнулся на него верхом. При этом он ей и поклонился столь же неуклюже, сколь и щеголевато.
— Вам не нужно сейчас горячего молока, — сказала она, отходя к плите. — От него вам станет только хуже. Сколько вы выпили?
Колин поднял три пальца.
— Три пальца?
Это было совсем не много. Граф мог спокойно опустошить целый графин с гораздо меньшими последствиями, чем были у Колина от одного стакана.
Вздохнув, она наклонила кастрюльку. Молоко зашипело, стекая по раскаленной стенке.