Она сказала дома, что уходит в армию преподавателем физики - хотелось, чтобы не волновались за нее. А теперь думает, хорошо ли поступила, скрыв правду?
Ведь она скоро будет летать штурманом на боевом самолете. Ракобольская еще не знает, конечно, что ее назначат начальником штаба полка и на ее возражение майор Раскова строго ответит: "Приказы не обсуждаются, а выполняются". С победной улыбкой идут рядом Женя Жигуленко и Катя Тимченко из дирижаблестроительного института. Они только вчера "утрясли" с самой Расковой вопрос о зачислении их в авиачасть и сейчас еще не могут опомниться от радости. Где-то в конце колонны, путаясь в длинной шинели, усердно шагает крохотный солдат с большим рюкзаком на спине, на котором химическим карандашом крупно написано: "Хорошилова". Это подруга по пединституту позаботилась о том, чтобы не затерялся рюкзак, а вместе с ним и сама хозяйка. Когда прибыли в город Энгельс, то почти вся авиачасть уже знала фамилию этой маленькой девчушки. "Вон Хорошилова пошла!" - слышала Саша за спиной. Она сначала никак не могла взять в толк, чему обязана такой известности. Потом ей разъяснили - надпись на рюкзаке.
- Когда мы шли на станцию, то хотелось петь от счастья и от гордости, говорю Руфе.
- Да, мы гордились тем, что нам доверили защищать Родину.
Хотя ремесло воина не женское дело, но надвигалась большая беда, решался вопрос - быть или не быть нам свободными гражданами свободной страны. И перед лицом такой беспощадной дилеммы мужчины и женщины оказались равными.
Родина, свобода, жизнь - все это были для нас равнозначные понятия. Подсознательно, скорее сердцем, чем умом, угадывалось, что если человек лишается первых двух благ, то теряет смысл и сама жизнь.
Шли на фронт добровольно. Да разве дочь будет ждать зова матери, когда и так видно, что мать в опасности?
Примешивалась, правда, тут и романтика. Чуть-чуть, самую малость. Это неизбежно. Романтика с молодостью всегда идут вместе. А некоторых счастливчиков она не покидает до самой старости.
- В сорок первом-то мы не с таким комфортом ехали, как сейчас, произносит медленно Руфа. - В теплушках, с двухэтажными нарами.
- Я так обрадовалась, когда узнала уже в дороге, что едем в Энгельс, около моего Саратова.
- Тогда мы добирались дней десять. А сейчас?
- Завтра будем в Саратове, - обещает водитель.
- У нас в штурманском вагоне всегда шумно было, - продолжает вспоминать Руфа. - Много пели, шутили. Студенты - народ неугомонный.
- На какой-то станции Женя Жигуленко раздобыла два огромных кочана капусты и пригласила: "Братцы-кролики, угощайтесь!"
- Нам ведь в дороге давали в основном селедку да хлеб. Хотелось что-нибудь на десерт.
- Для студентов и селедка - благодать. Мы не роптали на начальство.
Майор Раскова часто заглядывала в наш вагон. Она всегда была свежей, аккуратной, энергичной. Ее авторитет, личный пример и просто личное обаяние во многом способствовали укреплению дисциплины и порядка в нашей еще разношерстной воинской части.
Рассказы Марины Михайловны о дальних перелетах мы, будущие штурманы, слушали как завороженные. И если раньше при чтении ее книги интересовала больше приключенческая сторона, то теперь память схватывала и откладывала в свои тайники уже чисто практические и профессиональные детали - на фронте пригодится!
- По вечерам, когда смеркалось, звучали лирические песни. Особенно хорошо пела Валя Ступина...
- А Женя Руднева рассказывала сказки... Клубок воспоминаний постепенно разматывается. Леша слушает, не вступает в разговор. Он понимает, что мы сейчас мыслями в "теплушке", среди своих подруг, которые незримо будут ехать с нами по дорогам военных лет.
Остановились на привал в березовой роще, изумительно светлой, нарядной.
Тоненькие стройные березки веселым хороводом столпились на пригорке, у самой дороги. Расстелили скатерть-самобранку. Пообедали. Прислонившись к стволу, Руфа долгим взглядом смотрит на трепещущие кроны деревьев.
- Чем-то они напоминают наших девчат, - тихо говорит она, - Вот эта, высокая, похожа на Таню Макарову - видишь, какие у нее подвижные ветви и симпатичная улыбка?
- А та вон - на Лилю Тормосину. Так и светится радостью.
- Хорошо бы проехать сейчас всем полком!..
- Мечтатели, прошу занять места в кабине, - приглашает Леша. - "Машина времени" отправляется дальше.
- Это хорошо сказано: "машина времени", - подмечает Руфа. - Так и будем теперь называть нашу "Волгу".
Через некоторое время в пути мы опять переключаемся на сорок первый год:
- А ты помнишь?..
Так и ехали до вечера параллельно прошлому. Еще засветло выбрали стоянку для ночлега. Место отличное - молодые сосенки, чистая зеленая трава, сухо. Я и Руфа легли спать в машине, а Леша - на раскладушке под сосной. Руфина было удивилась - как, в лесу, одни? Мы заверили ее, что это совершенно безопасно - знаем по многолетнему личному опыту.
21 июля
Поднялись вместе с солнцем и в 6.20 покинули первый ночной лагерь.
Дорога позволяет идти спокойно на скорости 100 км/час. Радуют глаз широкие поля, зеленые луга, перелески. Хороша земля рязанская! Проезжаем много населенных пунктов, которые не обозначены на нашей карте выпуска 1955 года.
- Нужно бы карту-то посовременнее достать, - замечает Руфа. - Не учли, что за десять лет столько везде понастроили!
- Упрек, собственно, в адрес твоего мужа, это он снабдил нас таким старьем, - отвечаем ей.
- Картам трудно сейчас угнаться, - как бы оправдывая Михаила, говорит Руфа. - Строят поразительно много и быстро.
Что верно, то верно.
- Вот вы ехали больше недели, говорите. И чем же занимались? спрашивает Леша.
- Спали в основном. Раскова нам говорила: "Отдыхайте. Впереди - очень напряженная учеба. А пока читайте понемногу уставы, знакомьтесь с правилами армейской жизни".
- Для меня эти уставы вначале были - темный лес. Хуже высшей математики, - признается Руфина.
- Скучноватая у вас эта часть пути: спали, ели селедку, учили уставы. И никаких приключений.
- Один раз случилось небольшое происшествие - какая-то летчица вывалилась из вагона на ходу поезда, пришлось останавливать эшелон. Подобрали.
- Удивляюсь, как Раскова справлялась с такими новобранцами? - дожимает плечами Леша.
- Она не одна руководила, - поясняем мы. - У нее были хорошие помощники, кадровые офицеры-женщины:
Казаринова, Ломако, Рачкевич и другие.
Евдокия Яковлевна Рачкевич каждый день появлялась у нас в вагоне. Задушевно, как-то совсем по-домашнему, беседовала с девушками, спрашивала о здоровье, сообщала сводки о положении на фронтах. Утешительного в тех сводках было мало. Но в ее словах, - нет, скорее в интонации голоса, всегда звучали такие нотки, которые утверждали в нас уверенность в победном исходе. А это было так необходимо в те тяжелые дни!
Все станции, которые мы проезжали, были забиты эшелонами. Среди множества вагонов и платформ, пробивавшихся на восток, взгляд искал и находил составы, спешившие к Москве. Там стояли орудия, машины, тапки. Из теплушек выглядывали бойцы в добротных овчинных полушубках. Может быть, то были самые первые части сибиряков, которые перебрасывались с Дальнего Востока. Только через много лет я узнала, что такому маневру во многом способствовала работа славного советского разведчика Рихарда Зорге: "Японское правительство решило не выступать против СССР". Это коротенькое, но верное донесение помогло нашей Ставке свободнее маневрировать резервами.
Отдельные личности не могут, понятно, влиять существенным образом на общий ход истории.