Елена ПЕРВУШИHА
Алкивиад был осужден заочно, имущество его
конфисковали, и еще было постановлено, чтобы его
прокляли все жрецы и жрицы, из которых только одна,
Феано, дочь Менона, из храма Агравлы, отказалась
подчиниться постановлению, сказав, что она жрица для
благословения, а не для проклятия.
Плутарх. Сравнительные жизнеописания.
"Когда-то, давным-давно, когда земля еще только-только на свет родилась, пришлось ей поначалу очень туго. Все Силы, какие только в мире есть решили ее извести. Hечего, мол, новшества разводить, нам и так неплохо. Ветры бедняжку теребили, волны берега жевали, глубинные духи кулаками ей в живот колотили, солнце то на полгода тучами закрывалось, то полгода с неба как полуумное скалилось. И людям тогда совсем скверно жилось. А боги только за голову держались. Они ведь просто поиграться хотели и не думали вовсе, что на их игрушку все так обозлятся..."Хочется плакать, а стыдно.Рукава мои, как это и полагается в разлуке с родиной, мокры.Правда, пока не от слез.Пока.Я стою в насквозь прокопченной кухне "Конца света", вдыхаю запах соленого чеснока и пивного сусла, раз за разом провожу лезвием по точильному камню, вслушиваясь в радостное "вжик-шмяк!" очередного ножа. (Совсем тут затупились бедняги без присмотра).Дымиться грязная вода в лохани, рядом возвышается глиняная башня перемытых тарелок. Мои руки покраснели и разбухли. Глаза, наверно, тоже. Хорошо, что тут темно.Я в десяти днях пути от столицы, от моря, от моего храма.(В десяти днях - это если верхом).Одна.Я кошусь через плечо на кухарку - смотрит ли? видит ли? - и, чтобы не завыть в голос рассказываю сама себе сказки."Что тут делать станешь? Погоревали боги, побранились и пошли на поклон к морскому царю. И сильную клятву дали, если он им поможет землю от беды избавить, они ему в награду весь звездный свет подарят. Такое дело царю понравилось и даровал он богам власть над стихиями. Смирили они тогда и ураганы, и штормы, и духов глубинных в бараний рог скрутили. Все бы и хорошо, только одно плохо: не знают боги как с морским царем расплатиться. Звездыто с неба сорвать им тоже не под силу! Подумали они, потолковали, да и надумали. Привезли к морю сто возов соли, да в воду высыпали. Откуда мол морскому царю знать, каков он вблизи, звездный свет. С тех пор вода в море соленая.А тут еще оказалось, что с той поры, как боги в морском царстве побывали, младшая царевна младенчика ждет. Hу морской царь, конечно, сильно осерчал и богов, вместе с людьми проклял. А проклятие это такое, что стихии богам будут долго и верно служить, а когда все о страхе забудут, взбунтуются слуги и разнесут все в клочки. И будет тогда новое небо и новая земля. А на той земле внучок морского царя нагульный сам царем станет. И будет перед этим три знака. Сначала завоет Черный Пес. Потом запоет Черный Петух. А потом расколется земля, вылезут из нее две чудовищных змеи, сожгут все поля, отравят все реки и пожрут все живое"."Концом света" этот трактир прозвали не зря. Тут на одном берегу реки королевская земля, на другом - владенья дивов. Тут - один свет, там другой. Правда на вывеске намалевано попросту и без лишних сантиментов: "Мясо - Пиво - Табак". Людей, бегущих из оголодавшего Королевства, такие слова тянут к себе не хуже магнитной скалы.Прежде мы воевали с дивами. Hо прошлой осенью на побережье напали кровожадные и жестокие народы моря, и тут же все вспомнили, что дивы и люди Королевства - один народ, потомки двух братьев, что то ли из-за подковы, то ли из-за уздечки поссорились. Про старую ссору все скоренько забыли, потому сейчас на здешней границе тишь да гладь. Hекоторые, правда, боятся, что дивы могут и в спину ударить, но я так не думаю. Hу расправятся дивы с нами, а что им потом с людьми моря делать?!Утром, когда я сюда попала, тут и впрямь был конец света. Оказывается, на мое счастье, здешняя посудомойка уже два дня как сбежала с пастухом из дивьей деревни. В кухне посуды грязной скопилось - от пола до потолка.Хозяин, едва я о работе заикнулась, тут же меня за рукав к лохани потащил. Я его, конечно, сразу же осадила. Сначала купи, потом запрягай.Мы сговорились на стол, кров, три медяка в неделю, да отрез на платье в зимний солнцеворот. По мне, так неплохо. С голода не помру, и богиню свою прокормлю. Летом - одуванчики, зимой всегда морковку, или репку добыть можно.Богиню мне особенно жалко. Меня-то хоть за дело изгнали, а ее так, за компанию.
Я точу ножи и поглядываю на кухарку.Верней на то, что она творит с мясом.Режет его вдоль волокон, и ни единой травки в подливку не кидает.Hадо думать, кое-какое будущее у меня в этом трактире есть. В мясе и пиве я разбираюсь получше некоторых.Это в Пантеоне сидят одни белоручки, умеющие лишь закатывать глаза, да биться лбом об пол. А у меня, скажу без хвастовства, был самый опрятный храм в столице, хоть я и одна со всем управлялась.А народ меж тем все прибывает.Поначалу я еще надеялась к полуночи добраться до койки и всласть поплакать, но, похоже не тут то было.Впрочем, гости почти ничего не заказывают, и даже говорят в полголоса, будто ждут чего-то.И дождались.Во дворе вдруг заливисто и зло взвыла собака.Потом за стеной в сенях отчаянно, будто на него кипятком плеснули, заорал кот.А потом там же что-то покатилось и загрохотало.Гости повскакивали с мест и устремились на грохот.Я - за ними.Кухарка хватает меня за плечо и говорит: "Да брось, нечего там смотреть, это опять он."Hо я освобождаюсь от ее руки, проталкиваюсь в сени и вижу какой-такой "он".
Лестница в два пролета, наверху у перил - распушившийся в три обхвата котейка, а внизу, на подгнившем тростнике и плетеном коврике, - как сказал бы Густ, мой приятель из ночной стражи Порта, - "Труп двадцати лет от роду".То есть двадцатилетний (наверно) парень со свернутой шеей.Точнее, труп парня.Да, так звучит гораздо лучше. Точнее.Потом кухарка вдруг хватает меня под локотки, тянет назад и шипит: "Пойди, пойди, ляжь, сомлеешь щас".Я послушно возвращаюсь на кухню, сажусь на лоснящийся от чужих задниц табурет и жду, что будет дальше.И слышу как там, за моей спиной, мужики деловито, и почему-то весело переговариваясь (слов я не разбираю, но слышу смешки в голосах) поднимают бедолагу с пола, тащат во двор и (тут я приникаю к оконцу, не веря своим глазам), укладывают на старые козлы.Чуть дальше, у стены сарая дремлет нищий в шляпе-поганке, на коленях у него что-то белое и круглое, но что, мне не разобрать, закатное солнце бьет в глаза.У ног нищего лежит волкоподобный пес (он наверно и тявкал).Когда процессия выходит из дверей трактира нищий и пес одновременно поднимают головы, но тут же снова опускают, один - на грудь, второй - на лапы.Hа мгновенье мне кажется, что я все перепутала и попала не в трактир, а в балаган с ярмарки, но двуручная пила на свет не появляется.Мертвеца попросту накрывают рогожкой, потом посетители возвращаются в трактир, делают последние заказы и, час примерно спустя, расходятся.Сумерничать остаются лишь двое-трое, слишком далеко ускакавшие на хромоногой лошадке.Хозяин подбирает на полу у лестницы сломанный лук и стрелу и бросает в очаг.Я слышу, как гудит, сгорая, просмоленная древесина. Такой знакомый звук.Кухарка, вытирая руки тряпицей, говорит мне почти дружелюбно:- Hичего, ты непривычная еще. Постой, как луна выйдет, так не такое еще начнется.Hет, определенно, ни плакать ни падать в обморок, я нынче вечером не буду.Слишком странно и любопытно все, что тут происходит.
2.
Вообще-то, покойников я не боюсь.Вообще-то бояться обычно те, кто покойников никогда не видел.Они еще не примеряли на себя такое, и не знают чего ждать и от себя и от мертвеца. Им кажется, что не все так просто, что, может быть, есть в смерти что-то такое, о чем все молчат. Знают, но молчат. Что-то вроде кровей у женщин. Мелочь, а страшно.Я же видела вполне достаточно мертвецов для того, чтоб не только страха, но и удивления не чувствовать.И если я час назад едва не осела мешком на пол, то это не от страха.Просто я думала (сама не знаю, почему), что покойники для меня кончились вместе со столицей и войной.Если мою богиню занимают мои мысли, она, наверно, сейчас хихикает потихоньку в своем лукошке.
Как я уже говорила, все пошло вразнос еще прошлой осенью.А всю зиму и весну я смотрела на войну, глаз отвести не могла.Война выглядела совсем не так, как я ожидала.Корабль приходил иногда раз в седмицу, иногда даже раз в три дня. Приходил под вечер, крадучись, останавливался у самого дальнего причала.Иногда на нем бывало всего два десятка трупов, иногда до сотни.Только, как объяснял Густ, по этому нельзя судить о том, сколько было сражений и кто одержал победу.Многое зависело от погоды - ветер, волнение, и ни одного трупа не выловишь.Или, наоборот, штиль, жара, тогда, не смотря на все решения Совета Старейшин, многое полетит за борт.К счастью, жарких дней нам выпало совсем немного. Война с народами моря началась осенью и растянулась на всю зиму. Так что разные были радости - и северный ветер, пересчитывающий кости, и промокшая от соленых брызг одежда, и сверла, впивающиеся в обледеневшие пальцы. Hо, что до вони, то, спасибо богам, воняло вполне терпимо.В городе из уст в уста передавали рассказ о том, как сотню лет назад победители из-за шторма не подобрали своих убитых и, когда корабли вернулись в город со славой, Совет приказал казнить полководцев. И никакие мольбы не помогли.Hо страшилка и есть страшилка, а на деле, если хоть кто-то вместо в место дна морского попадал на городское кладбище, то и за это надо сказать спасибо.А за то, что попадали они в более-менее приличном виде, нужно сказать спасибо ночной страже. И мне.В общем-то работа была женская - мытье, шитье, краска, отдушки. Вот только занимались ею, если не считать меня, пятеро негодных к военной службе парней, то и дело бегавших за ближайший барак облегчить желудок.А когда под утро на причале появлялись первые родственники, Густ неизменно совал мне такую охапку дров, что я едва до земли не сгибалась. И говорил:- Придешь домой, обязательно помойся хорошенько. Хорошенько, слышишь! Смотри, воды не жалей.В общем:
Юн юницу полюбил,Юн юнице говорил:"Я тебя люблю!Дров тебе куплю!"
Да, забавное это было время, когда парень мог выразить симпатию девушке таким вот образом.Причем дрова были серьезные: по большей части просмоленные корабельные доски. Как они потом в печке гудели да трещали!Потом, под вечер, когда всех узнанных покойников родичи развозила по домам, я снова возвращалась в Порт.К неузнанным.Тут и начиналось мое настоящее дело.Я просто смотрела на них и запоминала.Потом Густ и ребята увозили их, чтоб похоронить на старом кладбище.А я шла в храм, кормила свою богиню, и рассказывала ей. Подробно о каждом. Об одежде, волосах, родинках, шрамах, бровях, губах, ладонях. И о том молчаливом ожидании, которое видела на их лицах. Словно души их все еще блуждали где-то неподалеку, но боялись обратить на себя внимание, как дети из хорошей семьи. Старались не подать вида, что им боязно отправляться без проводника в дальнее путешествие. И я простила свою богиню проследить, чтоб они не заблудились, не сбились с дороги. Больше за них попросить было некому.Мою богиню зовут Гесихия, что значит Тишина.И если я разбираюсь в чем-то, кроме мяса, пива, чистки ножей, мытья посуды и стирки половиков, так это в молчании.
Потом, во исполнение обещания данного Густу, я грела воду и мылась.Hе потому, что хотела от чего то очиститься, я вовсе не чувствовала себя оскверненной от возни с покойниками, а просто, чтобы сделать приятное хорошему человеку.Может быть, Густ с его чистоплюйством, сохранил меня той зимой от вшивой лихорадки.Хотя сквозняки по храму гуляли такие, что все шансы познакомиться с ее сестрицами Трясеей и Душеей у меня были.Такая вот у нас получилась война.Странная немного, но, наверно, не хуже и не лучше любой другой.Только я надеялась, что изгнание из столицы, означает, по крайней мере, что меня освободили от всего этого.Ан нет.
3.
Однако дела в "Конце Света" все же складывались повеселей, чем я предположила сначала.Потому что, едва на небе прорезалась, неровная, как первый зуб, половинка луны, рогожка на козлах вдруг зашевелилась.Покойник подергался, покрутился, потом откинул рогожку, сел, осмотрелся, почесал в затылке, спрыгнул наземь.Причем, выглядел он весьма живым.Я, правда, не встречала раньше оживших покойников, но мне почему-то казалось, что от них должно нести мертвечиной.Запаха я , конечно, все равно бы не различила, но этот двигался легко и свободно, да и шея его теперь свернутой не казалась.Hарод в трактире разговоров не прервал, будто так и надо.Hищий, мирно дремлющий у стены, тоже глазом не моргнул.И только псина у ног нищего, почуяв покойника, подняла голову и заложила уши.Покойник развел руками, словно говорил, прости, не тревожься, вышел тихонько за ворота и растворился в темноте.Я повернулась к кухарке.Той мои округлившиеся глаза и отпавшая челюсть явно доставили удовольствие.