- Ку-ку! - раздалось снаружи. - Киндерсюрприз! Снесла курица яйко, абер не простое, а золотое. Гросфатер бил - не разбил, гросмутер била - не разбила... - Каждая фраза сопровождалась металлическим ударом. Побежали они в гестапо...
Удар, последовавший за словом "гестапо", стал для Курочкина решающим. У него окончательно пропала охота к рассуждениям о мнимых восприятиях. Ни один бред, даже самый разветвленный, не мог бы сопровождаться таким металлическим грохотом. Слуховые иллюзии, как правило, тише и скромнее: "тук-тук", но не "ба-бах"! Следовательно, это не бред.
Сделав столь глубокое умозаключение, Дмитрий Олегович моментально взвился с места, опрокидывая куда-то вбок железный каркас своего недолгого убежища. Ага! Сам оккупант, похоже, не ожидал, что из металлического яйца жертва вырвется с такой скоростью, и теперь пожинал плоды своего оккупантского легкомыслия. Звон и скрежет ржавого железа смешались с громким ойканьем: очевидно, бывшую галлюцинацию крепко зацепило по ноге.
"Вот тебе и киндерсюрприз! - мстительно подумал на бегу Курочкин, чувствуя себя едва ли не партизаном, подорвавшим вражеский состав. Получай, фашист, гранату!"
Слыша за спиной сдавленную ругань сразу на двух языках, Дмитрий Олегович понесся в обратном направлении, в сторону спасительного выхода из подвала. Перед ним вновь промелькнули пачки журналов, битый кирпич, бутылки из-под "Пепси", картонные ящики, шкаф, проволочное заграждение панцирной сетки, вешалка, прут арматуры...
Курочкина предали его же шлепанцы.
В ту секунду, когда до двери оказалось рукой подать, один тапок внезапно соскочил с левой ноги и умчался влево. Дмитрий Олегович моментально потерял темп и, как аист, запрыгал на одной ноге. В принципе добежать ничего не стоило и так, однако страх предстать перед лицом супруги в одном тапочке затмил все остальные опасения. Валентина любила допросы с пристрастием, многочасовые и дотошные. Стоило ей заподозрить, что Курочкин расстался с частью туалета при отягчающих обстоятельствах - и судьба потенциального изменника была бы крайне незавидна. В прошлом году, когда Дмитрий Олегович имел неосторожность потерять носовой платок, Валентина раскрутила целое дело о подкопе под семейные устои и, будь ее воля, профилактически придушила бы слегка мужа по примеру венецианского мавра. Исчезнувший шлепанец в семейном УК потянул бы лет на десять без права переписки. Курочкин припомнил прокурорский взгляд жены, содрогнулся и бросился ловить сбежавшую обувь. Фашист, подраненный железным яйцом, кряхтел и ругался еще гдето в отдалении, так что Дмитрий Олегович вообразил, что все-таки успеет спасти тапок и спастись самому.
Однако из двух зайцев сумел отловить лишь одного.
- ...Вас ист дас?
Фигура в черном мундире, сапогах и фуражке с мертвой головой неожиданно обнаружилась не сзади, но впереди.
- Бежать? - ухмыльнулась фигура и отвесила Курочкину легкую зуботычину. - Это есть нихт гут.
Зуботычина окончательно отрезвила Дмитрия Олеговича: галлюцинации, как правило, не распускают руки.
- Я... Их бин....- промямлил Курочкин. Его смущало лишь волшебное перемещение фашиста в пространстве подвала. Но и этому тут же нашлось разумное объяснение.
- Не выпускай его, падлу! - раздалось сзади. - Хальт ему по башке!
Фигура легонько ткнула в живот Курочкина пальцем в черной перчатке и приказала:
- Стоять.
Курочкин понял, что пропал. Фашистов оказалось двое.
3
В детстве Дмитрий Олегович прочитал довольно много книжек и посмотрел немало фильмов про Великую Отечественную войну, а потому более-менее представлял себе, как должен себя вести партизан на допросе. Стоять прямо, презрительно ухмыляться в лицо врагу и, если повезет, плюнуть.
Ну, и, разумеется, ни за что не выдавать военную тайну.
Все эти полезные знания Курочкину теперь ничуть не помогали. Например, стоять прямо у такой каменной и шершавой стены было и тоскливо, и неудобно. Ухмыляться каким-либо образом Дмитрию Олеговичу казалось неловко, а плюнуть в лицо человека, пусть и оккупанта, он никак не мог себя заставить. Кроме того, наверняка он бы не доплюнул или не попал, и это было бы еще хуже, потому что выглядело бы не героически, а глупо.
Совсем плохо обстояло дело с тайной.
Как ни старался Курочкин вспомнить, знает ли он расположение какойнибудь военной базы или партизанского отряда, чтобы честно держать свое знание в тайне, ничего в голову ему не приходило. Да и оккупанты пока не спешили приступать к допросу, лениво переговариваясь о чем-то о своем, страшноватом и непонятном.
- Как ты думаешь, он зачтет нам его? - спрашивал второй из фашистов, искоса поглядывая на партизана Курочкина.
- Должен засчитать, - задумчиво отвечал первый, массируя раненую ногу. Оболочка металлического яйца нанесла врагу некоторый урон в живой силе, но, как выяснилось, незначительный. Зато и фашист расплатился с Дмитрием Олеговичем за урон не пулей из "парабеллума" (или какой там у него был пистолет?), а всего лишь краткой оплеухой. Оплеуха, как и предыдущая зуботычина, уверили Дмитрия Олеговича в том, что к миру бредовых видений, духов, теней и призраков ни тот ни другой из фашистов отношения не имеют. И этот факт, доставив абстрактное удовлетворение Курочкину-медику и Курочкину-материалисту, Курочкинажертву не очень-то обрадовал. Когда человека прислоняют к стенке, ему куда приятнее считать, будто все это происходит в страшном сне, но не в реальности.
- А это тот? - вдруг усомнился фашист номер два.
- Ясное дело, тот, - пожал плечами легкораненый оккупант. - А кому здесь быть, как не ему? Все сходится...
- M-м... - разлепил непослушные губы партизан Курочкин. - Их бин... Я есть... Я не тот...
- Умолкни, папаша, посоветовал Дмитрию Олеговичу оккупант номер один. - Попался - так молчи. Заговоришь, когда будет надо.
Последнее прозвучало весьма зловеще.
- Я не тот, - упрямо повторил Курочкин, сообразив, что в этом его единственный шанс на спасение из ужасного подвала. - Их бин другой...
Легкораненый фашист, прихрамывая, подошел поближе и отвесил Курочкину еще одну оккупантскую оплеуху. Партизаны Леня Голиков или Марат Казей из школьного детства Дмитрия Олеговича наверняка бы не упустили возможности плюнуть в лицо гитлеровца и попасть. Дмитрий Олегович зажмурился, героически плюнул и, естественно, промахнулся.
- Плюется, - удовлетворенно заметил первый
из фашистов. - И возражает... Наш кадр. Мы попали в точку. Цум тойфель.
Тем не менее второй фашист еще колебался.
- А вдруг ошибка? - с некоторым сомнением в голосе проговорил он. Помнишь, как мы пролетели с тем электриком? Сколько провода извели - и все впустую.
- Ну почему же впустую? - не согласился первый. - Мы честно отработали вариант нумер айне. Отрицательный результат - тоже результат...
Слушая эту жуткую беседу, Курочкин все больше проникался уверенностью, что угодил в лапы молодых садистов. Валентина иногда перед сном любила рассказывать мужу всякие криминальные новости, вычитанные из газеты "Московский листок". По ва-лентининым рассказам выходило, что из трех москвичей двое - кандидаты в извращенцы. После таких веселеньких историй на ночь глядя Дмитрий Олегович впадал в оцепенение и с превеликим трудом возвращал себя к жизни для исполнения супружеского долга. Справедливости ради заметим, что пока ему это удавалось: неисполнение долга породило бы у Валентины столь кошмарные подозрения, что обычным допросом он бы не отделался. Приходилось напрягаться...