– А вы... вы и на самом деле очень красивы, – пробормотал он задумчиво, завершая паузу таким вот озадачивающим комплиментом.
– Почему на самом деле? – не растерялась я, продолжив натиск на прожорливого мента. – Где-то числюсь или значусь таковой?
– Да нет. Просто кое-кто... – Он хотел что-то сказать, но потом передумал.
Ох, как я потом жалела, что не заставила его закончить фразу! Насколько меньше было бы потом загадок! Но вместо этого я с нажимом потребовала от него конкретизировать цель визита. Он и ответил, заставив моментально «примерзнуть» к стульям.
– Что вы сказали?! – выдохнули мы одновременно, сцепившись руками под длинной скатертью.
– Ваш сосед найден с простреленной головой в своей квартире. И голова его покоится на бумагах, в которых с постоянной периодичностью повторяется ваше, Александра Васильевна, имя. Так, собственно, мы на вас и вышли. – Сеня улыбался теперь уже не так елейно, никаких намеков на признательность за потребленные продукты и в помине не было в его белозубом оскале. – Вот ведь загадка какая... Столько лет Гошка занимался дурацкой благотворительностью, делая это за чисто символическую плату. Столько людей было ему за это благодарно, никогда и ни у кого не было к нему никаких претензий. Ни у нас, ни у представителей криминальных структур. И тут вдруг такое...
– Что такое?! – закричала на него не своим голосом тетя Соня. – Ты куда это, Сеня, клонить изволишь?!
– А я никуда не клоню, – он беспечно дернул широченными плечами, заставив складки дорогой рубашки пойти легкими волнами. – Просто озадачен донельзя. Надо же было так подорваться бедному Гошке! Причем на ваших сделках подорваться!
– Подтасовка! – внешне оставаясь спокойной, парировала я, хотя коленки мои под скатертью буквально заходили ходуном. – Его простреленная голова могла лежать на чем угодно! На моих документах. На ваших. Еще бог знает на чьих! Его смерть вообще могла быть случайной! Или не каждому было известно о том, что свои дела он творит за мизерную плату, и убили его с целью наживы...
– Следов взлома нет. Ничего не взяли. Деньги на месте, – перебил меня Арсений. – И документы... Все ваши документы на месте... А вы ухитрились оформить сделку. Чудно!
– У него были ксерокопии моих документов. Подлинники оставались в Регистрационной палате. За ускорение процесса оформления мне пришлось выложить в их кассе кругленькую сумму. Так что если вам не терпится спихнуть безнадежное убийство на приезжего человека, это по меньшей мере непрофессионально. – Я решительно поднялась из-за стола, давая понять, что разговор можно считать законченным. – Надеюсь, больше у вас ко мне нет никаких претензий, кроме тех, что голова здешнего жильца решила упокоиться на бумагах с моим именем?
Арсений поднялся и очутился вдруг очень близко от того места, где стояла я. Оказалось, что мы с ним почти одного роста. Мужчина мог бы быть и чуть повыше. Хотя внешность вполне могла компенсировать его средний рост. С такими-то глазами... Они у него были более чем выразительными и смотрели сейчас на меня в упор с таким подтекстом, что понятие «многозначительность» явно блекло. Нет, в них был вполне конкретный намек. Точно, намек! Но вот на что?..
– Я не хотел вас обидеть, Александра Васильевна, а уж тем более оскорбить или обвинить в чем-то, – сладко пропел он мне почти в самое ухо, обдавая запахом дорогого одеколона.
– Так чего же вы хотели от меня? – Я хотела было отпрянуть, но передумала – а ну как спугну важность момента, и Арсений замолчит.
– От вас – ничего, скорее для вас... – почти на интимной волне прошелестел он и подошел еще ближе. – Будьте осторожнее.
– С какой стати? – я почти опешила, но вида не подала.
– Я боюсь за вас, Александра Васильевна. – Арсений отошел от меня и, вновь галантно склонившись к руке тети Сони, начал прощаться.
Когда он ушел, мы больше ни о чем не могли говорить, только о новости, которую он нам сообщил. Перебирали все мыслимые и немыслимые мотивы, но так ни к чему и не пришли.
– Хватит, Сашок, голову ломать, – широко зевнула в начале двенадцатого ночи тетя Соня. – Знаю я эту ментовскую братию, им бы только людей покоя лишать. У Гошки этого вечно темные личности паслись. Зинка Почепаева, что этажом ниже живет, не раз жаловалась на шум, крики. Покоя, говорит, вечно нет. И что Гошка меценатом был, тоже не верь. Водились, еще как водились за ним темные делишки! За то его и пришили. Завтра поедем, дачу покупателям покажем. А там, глядишь, и на дом желающие найдутся. Все с тобой обстряпаем в два счета, и поедешь с чистой душой к Славке своему, деньги транжирить.Чего хоть купить-то решили?..
Вот и все – и понеслось, и поехало! Куда там мне было вспоминать о предостережениях, нашептанных доброжелательным Арсением? Я о них забыла уже к утру следующего дня, и это было моей третьей ошибкой. Но кто же мог подсказать мне тогда, что я взялась совершать их одну за другой безостановочно! Тогда мне так не казалось. Первостатейным и наиглавнейшим делом было – все быстрее продать, получить деньги и вернуться домой. Отпуск не резиновый, а продлевать его мне Виктор не станет из вредности. Потому и пробегала всю следующую неделю в хлопотах и заботах, не оглядываясь себе за спину. А ведь стоило бы, ох как стоило...
Глава 3
Деревня Голощихино когда-то давно, до Великой Октябрьской революции, была имением графа Голощихина. Неказистая, конечно, фамилия для графа, но что поделаешь...
Имение было богатым, насчитывало десятка два дворов, включая хозяйский особняк. Оно было окружено смешанным лиственным лесом, рекой с живописными деревянными мостками и обсаженными ивой берегами. Заливные луга, плодоносные земли, зверье лесное... Казалось бы, все условия соблюдены для того, чтобы народ жил обеспеченно и счастливо. Он, собственно, так и жил и никого ни о чем не просил, что, в свою очередь, не могло порадовать «господ» большевиков, которые нагрянули в те места с продразверстками, раскулачиванием и прочими революционными репрессиями. Результат не заставил себя долго ждать. Население деревни начало потихоньку исчезать с лица земли. Кто сгинул в ссылках. Кто умер с голода. Кого расстреляли. Часть домов была сожжена, часть была разрушена временем. Уцелел лишь графский особняк. Видимо, приглянулся кому-то из больших начальников, которые потом на протяжении многих десятилетий из рук в руки передавали его в качестве ведомственной дачи. Последним таким большим начальником оказался покойный муж моей тетки Таисии, которому удалось попасть в струю времени и приватизировать графский домик, а затем оставить в наследство оставшейся после его смерти супруге. Кстати, большая квартира в областном городе, гараж, дача – тоже его заслуга. Непутевая Таисия, которой некогда было заниматься мужем и рано осиротевшей племянницей, все больше моталась по заграницам и курортам. В одной из последних поездок, уже будучи вдовой, она и познакомилась со своим теперешним мужем...
Странное она все-таки создание. Сколько думаю о ней, столько раздражаюсь и восхищаюсь одновременно. Бабе за шестьдесят, впору о душе подумать, а она расстраивается, если пропустила визит к косметологу! Может быть, так и нужно жить: не оглядываясь и не горюя, кто знает? Но я бы точно так не смогла. К тому же у меня был Славка. Обречь его на одинокое детство и броситься в устройство личной жизни, как в омут с головой, я не могла. Он был для меня всем...
– Потому и едем сейчас с тобой одни в такую глушь, спаси господи! – огрызнулась тетя Соня, прерывая мою тираду, которой я разразилась еще в электричке. – Вырастила эгоиста, пожинай теперь плоды! Пехом топать часа три. Потом в доме ночь проводить. А там наверняка электричества нет. Насколько бы веселее было бы сейчас с ним-то...
Возмущаться я не стала. Во-первых, все молодые люди – без исключения – эгоисты. Во-вторых, тетя Соня была права. Место, куда мы сейчас держали путь и где нам назначили встречу мои последние покупатели, обросло таким количеством легенд, что отправляться туда на ночь глядя, не вооружившись до зубов, было делом неосмотрительным. Да, Славкино присутствие было бы как нельзя кстати. Но что задумано, то сделано. У него какие-то неотложные дела в институте. У меня финальная сделка, которая обещала быть очень прибыльной. Вот и приходилось нам идти сейчас густым лесом до деревни Голощихино, то и дело оглядываясь и прислушиваясь к звукам извне. А звуков, скажу я вам, было более чем достаточно. Что-то постоянно вспархивало, хлопало, ухало и пересмеивалось в густых зарослях леса.
Тетя Соня только успевала обмахивать себя крестным знамением, не забывая при этом метать в мою сторону укоризненные взгляды. Но виноватой я себя совсем не чувствовала. Напросилась тетка сама, наотрез отказавшись отпускать меня одну, пусть теперь не жалуется.
– Кажется, вот за этим взгорком сейчас будет его видно, – ободряюще пробормотала я, подбрасывая на спине тяжелый рюкзак с провизией. – Я дом имею в виду...
– Поняла, не дура, – ворчливо буркнула тетя Соня, иногда она становилась совершенно невыносимой, но кто знает, что будет с нами в ее-то возрасте. – Хочу покушать да выспаться как следует. Только если о первом мы с тобой позаботились, то второе осуществить вряд ли удастся.
– Почему? – вежливо поинтересовалась я, невольно замирая на самом верху холма и потрясенно глядя на раскинувшуюся внизу долину.
– Потому что тетка твоя непутевая наверняка все давно распродала. Удивляюсь, как это она недвижимость сохранила в целости и сохранности. Думаю, что из лености либо от нехватки времени.
– Теть Сонь, посмотри, красотища какая! – прервала я ее брюзжание и приобняла за пухлые, но еще достаточно крепкие плечи.
Солнце к этому времени только-только начало заваливаться за кромку леса, золотя его четкий контур. Последние лучи как раз касались крыльца графского дома, играя в целехоньких стеклах террасы. Дорожки, кустарники, деревья вокруг усадьбы на удивление не казались запущенными. Словно какой-то неведомый садовник работал тут давно и основательно.
– Ты смотри! – тетя Соня потрясенно качнула головой. – Видно, Тайка и вправду не оставляла дом без внимания. И стекла все целы, и зарослей никаких. А вокруг запустение, словно и не жил тут никто и никогда...
Жил... Еще как жил, хотелось мне сказать. Но я промолчала. С той поры минуло много лет. Боли никакой не осталось, как, впрочем, не осталось вообще ничего. Детские раны затягиваются быстро. Много быстрее, чем взрослые. Память что-то сглаживает, что-то уничтожает, потому и не остается пугающего страха и постоянного ощущения тошнотворной пустоты в области сердца...
– Идем, тетя Соня, скоро стемнеет, – подавив тяжелый вздох, позвала я и быстро пошла еле заметной тропой вниз по спуску.
Дорога к дому заняла чуть больше предполагаемого времени. Разросшийся жасминовый кустарник. Сухие сучья, наломанные бурями. Высокая трава, в которой вязли ноги. Все это мешало идти и жутко нервировало. Тем приятнее было очутиться потом на графском когда-то подворье. Нам с моей спутницей оставалось только охать и удивляться. Ни тебе поломанного частокола, ни ржавых гвоздей, ни скрипа петель. Чудеса, да и только! Видно, и вправду кто-то присматривал за домом. И имя этого милого человека, в силу своей обычной рассеянности, тетка забыла упомянуть в письме.
Мы вошли в дом, открыв дверь ключом, который, сколько я себя помнила, находился на крыльце под третьей доской слева.
– Ну и слава богу. – Тетя Соня с облегчением перекрестилась, бросила к своим ногам пакет с нашими вещами и пробормотала: – Нужно найти свечи и растопить плиту. Я пока поесть сготовлю, а ты осмотрись. Наутро приедут покупатели, нельзя, чтобы они какой-нибудь огрех заметили... Странная все же эта дамочка. Имени не назвала. Телефона не оставила. Марку машины и ту пожелала оставить в тайне. Странная!
– Ладно тебе, тетя Соня, придираться. Каждый человек имеет право на странности. Пусть уж лучше такие, чем какие-нибудь еще...
Тут мне не к месту вспомнился Арсений, но как-то так, вскользь, в контексте странноватого поведения, а совсем не в той связи, о чем он мне нашептывал.
Свечи нашлись быстро. Их никто и не прятал, и лежали они там же, где и двадцать лет назад: на самой нижней полке огромного пузатого буфета красного дерева. Странно все же, что никто не позарился на такую редкость. Плита разгорелась быстро, нисколько не капризничая и не чадя. Дрова, как бы долго они ни пролежали на улице, были березовыми и разгорелись молниеносно. Стоило огню весело затрещать под заслонками, как тетя Соня тут же развила бурную деятельность. Поставила греть воду для умывания перед сном. В мгновение ока начистила молодой картошки и принялась вытрясать из пакетов прямо на дубовый стол привезенную нами снедь.
Я попыталась было влезть со своей помощью, но была отстранена властной рукой пожилой женщины.
– Ступай! – приказным тоном потребовала она, нарезая копченую колбасу тонюсенькими, почти прозрачными ломтиками. – И осмотрись вокруг. А то я ужас как не люблю сюрпризов! Коли покупательница со странностями, то предусмотреть нужно все...
Я как могла оттягивала тот момент, когда мне придется бродить в одиночку по двору и саду, но делать нечего, пришлось идти.
– Накинь курточку, холодает, – тетя Соня, проницательности которой мог позавидовать сам Берия, тяжело и глубоко вздохнула. – Да не задерживайся, темнеет уже...
Я вытащила с самого дна рюкзака легкую ветровку и, накинув ее на плечи, вышла из людской. Так раньше называлось это огромное помещение, переделанное затем большевиками в кухню-столовую. Были еще две залы, три спальни, куча кладовок, больше напоминающих встроенные шкафы, библиотека и... конечно же, сад. Не вишневый, по которому млели герои Антона Чехова, а яблоневый и грушевый. С огромными кряжистыми деревьями, которые перестали плодоносить уже много лет назад. Цвели исправно, а плодов почти не давали. А те, что и рождались, есть было невозможно.
Сейчас среди изумрудной листвы мне не удалось рассмотреть и тех дичков, от которых раньше нам сводило челюсти и животы.
– Все вымирает... – тихо молвила я, шаг за шагом пробираясь к тому месту, где раньше была скамейка.
Мне не нужно было идти туда. Нужно было, наоборот, обежать это место за три версты. Но я упорно шла туда, сама не знаю почему. А когда дошла и увидела, что скамейки нет и в помине, то неожиданно для самой себя расплакалась.
Нет, ну не дура! Чего я, собственно, ждала? Что спустя двадцать лет она останется в целости и сохранности? И что стоит мне присесть на нее, как все сразу встанет на свои места и то чувство, которое мне всегда мешало вернуться сюда, мгновенно исчезнет без следа? Иллюзия... Ей не суждено было стать реальностью. Я плакала, обхватив кряжистый ствол старой яблони, еле заметно поглаживая его холодными пальцами.
Нет! Ничто и никогда не возвращается! Глупо думать, что можно повернуть время вспять и испытать все заново, прикоснувшись к воспоминаниям. Нет, это всего лишь заблуждение, и ничего, кроме разочарования и пустоты, вам не грозит. Никакого шквала из новизны возрожденных чувств и дикого восторга! Не стоит искать ничего там, где все давно утеряно...
– Вытри слезы! – Тетя Соня выросла за моей спиной подобно призраку. – Ужин остывает.
И ушла, не оборачиваясь. Такой она была всегда: немногословной, внешне неласковой, порой даже грубоватой, но надежной, как скала. Кстати, много надежнее моей беспутной тетки, которая в жизни бы не додумалась пойти за мной следом с тем, чтобы проследить – ничего там не случилось с ее Шуркой и с чего это она там так долго бродит по саду...
Исчезла тетя Соня так же внезапно, как и появилась. Пока я искала платок по карманам куртки, который, я точно помнила, клала именно туда, пока вытирала слезы и звучно сморкалась, ее и след простыл. Я вернула платок на место и совсем уже было двинулась к дому, когда на меня накатило ЭТО...
Давно такого со мной не случалось. Настолько давно, что я почти отвыкла от этого леденящего кровь чувства.
Ноги будто приросли к земле, а спину продрало таким холодом, что, казалось, кости хрустят от инея. Сейчас главное было – не оглядываться, а продолжать медленно идти вперед. Если оглянешься, то все, пиши пропало. Ужас тут же схватит за горло и погонит тебя со скоростью ветра. Но это опять же самообман, потому что ноги откажутся слушаться, и ты непременно рухнешь на землю. И будешь орать и звать на помощь, а когда помощь придет, все покажется смешным и несущественным...
Поэтому я не оглянулась, а медленнее прежнего пошла вперед. В конце концов, я взрослая женщина, у которой уже достаточно взрослый сын, и верить во всякие там привидения просто не имею права. Вон в окошке виден яркий мерцающий свет. Наверняка тетя Соня из вредности решила извести напоследок весь теткин запас свечей. Силуэт самой тети Сони тоже хорошо виден. Что-то там еще подрезает и накладывает на щербатые тарелки с инвентаризационными номерами, которых здесь великое множество.