Ночью он видел нанебе
стройное движениезвезд и серповидный месяц,плывший, как ладья, по синеве
неба. Виделдеревья, звезды, животных, облака, радуги, скалы, травы, цветы,
ручьи и реки, видел,как сверкалана кустахутренняя роса, каксинелии
белелиотдаленныевысокие горы.Птицыраспевали,пчелыжужжали,ветер
колыхалсеребристыерисовыеполя. Всеэто, со всем своим многообразием и
пестротой, существовало всегда. И раньше светили солнце илуна, шумели реки
и жужжалипчелы. Нораньше все это былодля Сиддхартхи лишьмимолетным и
обманчивым видением, мелькавшейпередего глазами завесой, на которую надо
смотреть снедове рием, которая на то и существует, чтобы бытьсорванной и
уничтоженной мышлением, таккаконане быласущностью,так как сущность
пребывалапотусторонудоступного,зримого,видимого. Теперьжеего
раскрывшиеся глазаостанавливалисьна всем, что лежало по эту сторону; они
видели и познавали видимое,искалиродины в этом мире, не искалисущности
вещей, не стремились в потусторонний мир. И как прекрасен мир, когда глядишь
на него такимобразом-- такпросто,такпо-детски, без всяких исканий!
Прекраснымесяц извезды, прекрасны ручьи и берега,леса и утесы,козы и
золотые жуки, цветыибабочки. Как славно, как чудесноходить по свету, с
детскойясностьюибодростьювовзгляде,сдушой, раскрытой для всего
близкого,чуждой недоверия!Нетакпалилотеперь солнцеголову,иначе
прохлаждала лесная тень, инойвкус имели вода в ручье и цистерне, бананыи
дыни. Короткими казались дни и ночи; каждый час быстро мелькал, словно парус
на море,а подпарусомплылосудно, наполненное сокровищами, наполненное
радостью. Сидд хартхавидел целое племя обезьян, куда-то перебиравшееся под
высокимсводом леса, по самымверхнимветвям, слышал ихдикое похотливое
пение. Сиддхартхавидел,какбаранпреследуетовцу и овладевает ею.Он
видел, как в поросшемтростникомозере охотится терзаемая вечерним голодом
щука, как в страхе убегает от нее молодая рыба, выскакивая из воды,сверкая
навоздухе чешуей. Силойи упорной страстью веяло отбыстро расходившихся
кругов, поднятыхнаводестремительным преследованиемохотника. Всеэто
всегда было, да он-то ничегоне замечал--онбыл слишком далек от всего
этого. Но теперь его интересовало все, что его окружало, он сам был частицей
окружающего мира. Через его глаза проносились и свет, и тень, месяц и звезды
проходили через его сердце.
Дорогой Сиддхартха припоминалвсето, что пережилвсаду Джетавана;
ученье, которое онслышалтам, божественногоБудду,прощание с Говиндой,
разговор с Возвышенным. Вспоминалось ему каждое слово, сказанное им Будде, и
с изумлением он заметил,что высказывалтогда мысли, которых, всущности,
ещенесознавалхорошенько.ВедьонсказалГаутаме,что его,Будды,
сокровище и тайна не в учении, а в том невыразимом и непередаваемом словами,
что им когда-то пережито было в минуту просветления.
Но ведь он затем именно
иидет теперь в мир, чтобы пережить подобноеже самому; да он уже и сейчас
начал переживать это. Самого себя он должен теперь переживать. Правда, давно
уже он знал, что его Я -- есть Атман, что оно той же вечной субстанции,как
и Брахма. Но никогда на самом деле он не находилэтого Я, потому чтохотел
уловитьего в сеть мысли. Если, бесспорно, не тело было этим Я,ине игра
чувств, тоим небыли также нимысль, ни ум, низаимствованная от других
мудрость, ни такимжепутем приобретенноеискусство выводитьзаключения,
ткатьизпродуманногоновыемысли. Нет,имирмыслейпринадлежит еще
потустороннему, и нет никакой пользыубивать случайное"Я"чувств,чтобы
взамен усиленнопитать случайное"Я"мыслейи приобретаемогоотдругих
знания. И то, и другое -- как мысли,таки чувства-- прекрасные вещи, за
которыми одинаково скрывается истинный смысл всего. И к тем, и к другим надо
прислушиваться,игратьими,ничеговнихнеследует ни презирать,ни
переоценивать, а во всем подслушивать звучащие в глубине тайные голоса. И он
решилвпередстремитьсялишьк тому,чтовнушал его внутреннийголос,
задерживаться там, гдесоветовал его голос. Почему Гаутама когда-то,в тот
великий час,сел именно под деревом Бо, где егоосенило откровение? Потому
чтоон услышалголос --в его собственном сердце раздался этотголос--
повелевавший ему искатьотдыха под этим деревом. И он не отдал предпочтения
умерщвлениюплоти, жертвоприношениям, омовениямили молитвам, не предпочел
еду и питье, сон и грезы -- он послушался голоса. Так именно повиноваться --
не приказу жизни, авнутреннемуголосу,бытьвсегда готовым идти наего
призыв -- вот что хорошо и необходимо; ничто иное не является необходимым.
Ночью,когда он спал всоломенной хижине,принадлежавшей перевозчику
черезреку,Сиддхартхе приснилсясон:перед ним стоял Говинда, вжелтом
одеянии аскета. Лицо Говинды было печально. Печальноон спросил: "Зачемты
покинулменя?"Тогда он обнялГовинду, обхватилегоруками, но когда он
прижал его к груди и поцеловал, то почувствовал, что перед ним не Говинда, а
женщина.Изплатья этой женщины выставляласьнаружуполная грудь,а он,
Сиддхартха, лежал у этойгруди ипил. Сладко и крепко было молокоиз этой
груди. От него исходили ароматы мужчины и женщины, солнца и леса, животных и
цветов, ароматвсевозможныхплодов, всяческихнаслаждений.Оно опьяняло,
дурманило.КогдаСиддхартхапроснулся,черездверьхижинывиднобыло
поблескивание бледной реки, а из лесу громко и звучно доносился призыв совы.
Как только занялся день, Сиддхартха попросил хозяина-перевозчика переправить
его на другой берег. Тот перевез его через реку на своем бамбуковом плоту.
Красным светом мерцала широкая река на утреннем солнце.
-- Прекрасная река! -- заметил Сиддхартха своему спутнику.
-- Да,--сказал перевозчик,--это прекраснаярека, я люблю ее больше
всего. Часто я прислушиваюсь к ней, часто заглядываю ей в очи,и всякий раз
чему-нибудь научаюсь от нее.