Теперь вопрос о собственности стал не самым главным. Так, в феврале 1977 года широкую огласку получило дело лаборанта, который выпустил в океан дельфина Мэри. Гавайский университет подал на лаборанта в суд, обвинив того в причинении материального ущерба потере ценного лабораторного животного. Дело дважды рассматривалось судом присяжных, и университет проиграл.
В ноябре 1978 года суд разбирал дело об опеке над шимпанзе Артуром, который достиг большого искусства в языке жестов. Владелец шимпанзе, Университет Джонса Хопкинса, решил прекратить исследования и продать животное. Обучавший шимпанзе Уильям Левин обратился в суд и получил право на опеку на том основании, что Артур научился языку и поэтому уже не мог считаться животным.
– Одним из самых важных доводов истца, – сказал Мортон, – суд счел тот факт, что других шимпанзе Артур называл «черными существами». Когда Артура попросили рассортировать фотографии шимпанзе и людей, он правильно разделил их на две стопки, но свой снимок положил в ту стопку, где находились фотографии людей. Ошибка исключалась, потому что во второй раз Артур поступил точно так же. Очевидно, он не считал себя шимпанзе, и суд решил, что Артур должен оставаться со своим учителем, поскольку их насильственная разлука могла бы повлечь за собой серьезную психическую травму.
– Эми плачет, когда я оставляю ее одну, – сказал Эллиот.
– Когда вы собираетесь проводить эксперименты, вы просите у нее разрешения?
– Обязательно.
Эллиот улыбнулся. Очевидно, Мортон понятия не имел, что значит ежедневно работать с Эми. Без ее согласия было просто невозможно сделать что бы то ни было, даже отправиться в автомобильную поездку. При своей недюжинной силе Эми могла быть очень своенравной и упрямой.
– У вас есть доказательства того, что она соглашалась на эксперименты?
– Видеозаписи.
– Она понимает суть предлагаемых вами экспериментов?
Эллиот пожал плечами.
– Она говорит, что понимает.
– Вы применяете систему поощрений и наказаний?
– Когда изучаешь поведение животных, без этого не обойтись.
Мортон нахмурился.
– Каким формам наказания вы ее подвергаете?
– Ну, когда она плохо себя ведет, я ставлю ее в угол лицом к стене, а иногда отправляю спать раньше обычного и не даю любимого желе с арахисовым маслом.
– А как насчет пыток и электрошока?
– Это просто смешно.
– Вы никогда не прибегали к физическим наказаниям?
– Она же здоровенное животное. Обычно я боюсь, что Эми выйдет из себя и накажет физически меня.
Мортон улыбнулся и встал.
– Все будет в порядке, – сказал он. – Любой суд постановит, что Эми находится под вашей опекой и именно вы должны принимать решение, что делать с ней дальше. – Мортон с минуту помедлил. – Вероятно, мой вопрос покажется вам странным, но не могли бы вы привести Эми в суд в качестве свидетеля?
– Думаю, это возможно, – ответил Эллиот. – Вы полагаете, что может возникнуть такая необходимость?
– В вашем случае нет, – сказал Мортон, – но рано или поздно возникнет.
Помяните мое слово: в течение ближайших десяти лет состоится по меньшей мере одно судебное разбирательство об опеке над приматом, овладевшим языком, когда в качестве свидетеля будет выступать сам примат.
Эллиот пожал руку Мортону и напоследок задал еще один вопрос:
– Между прочим, если я захочу вывезти Эми из страны, могут ли возникнуть какие‑либо проблемы?
– Если станет известно, что готовится судебное разбирательство об опеке, то проблемы могут возникнуть при пересечении границы, – ответил Мортон.
– А вы собираетесь вывезти ее из США?
– Да.
– Тогда мой вам совет: делайте это как можно быстрее и ни с кем не делитесь своими планами, – сказал Мортон.
* * *
Эллиот появился в своем кабинете на третьем этаже здания зоологического факультета в начале десятого.
– Звонила доктор Росс из Фонда защиты природы в Хьюстоне, – сообщила ему его секретарь Кэролайн. – Она уже летит в Сан‑Франциско. Три раза звонил мистер Хакамичи, сказал, что у него очень важное дело. На десять назначено собрание всех сотрудников «Проекта Эми». А еще вас дожидается Флюгер.
– В самом деле?
Беспринципный и шумливый Джеймс Уэлдон был ведущим профессором факультета. На карикатурах студенты и сотрудники обычно изображали «Флюгера» Уэлдона с поднятой рукой и обслюнявленным пальцем: он всегда знал, откуда дует ветер. Последние несколько дней Флюгер избегал встреч с Эллиотом и его сотрудниками.
Эллиот вошел в свой кабинет.
– Рад тебя видеть, мой мальчик, – сказал Уэлдон, протягивая руку и изображая сердечное, по своим понятиям, рукопожатие. – Ты сегодня рано.
Эллиот моментально насторожился.
– Я надеялся опередить толпу, – объяснил он.
Обычно до десяти часов пикетчики не показывались, а иногда появлялись даже намного позже – в зависимости оттого, когда они договорились встретиться с операторами из телевизионных новостей. Да, теперь это делалось так: протест по договоренности.
– Они больше не придут, – улыбнулся Уэлдон.
Он вручил Эллиоту последний выпуск городской газеты «Кроникл». Одна из заметок на первой полосе была обведена черными чернилами. Ссылаясь на занятость и личные мотивы, Элинор Врие заявляла о своем уходе с поста регионального директора Агентства по защите приматов. Центральная дирекция агентства в Нью‑Йорке признала, что они допустили серьезные ошибки в толковании сути и целей исследований Эллиота.
– Что отсюда следует? – спросил Эллиот.
– Адвокатская контора Белли рассмотрела ваше заявление для прессы и публичные утверждения Врие о пытках и решила, что агентство может быть обвинено в злостной клевете, – сказал Уэлдон. – Нью‑йоркская дирекция в панике. Сегодня они с тобой свяжутся. Лично я надеюсь, что ты проявишь понимание.
Эллиот плюхнулся в кресло.
– А что с собранием факультета на следующей неделе?
– О, это очень серьезный вопрос, – сказал Уэлдон. – Несомненно, сотрудники факультета захотят обсудить неэтичное поведение отдельных работников средств массовой информации и поддержат вас. Сейчас я как раз готовлю проект официального заявления от имени моего офиса.
От Эллиота не ускользнула вся нелепость ситуации.
– Вы твердо решили рискнуть? – спросил он.
– Я поддерживаю тебя на тысячу процентов, надеюсь, ты это понимаешь, сказал Уэлдон.
Он беспокойно прошелся по кабинету, рассматривая рисунки Эми, которыми здесь были увешаны все стены. На уме у него определенно было что‑то еще.
– Она все еще рисует такие картинки? – спросил он наконец.
– Да, – ответил Эллиот.
– И вы все еще не имеете понятия, что они означают?
Эллиот помедлил с ответом, потом решил, что делиться с Уэлдоном своими догадками относительно смысла рисунков было бы по меньшей мере преждевременно.
– Ни малейшего, – сказал он.
– Ты уверен? – нахмурив брови, переспросил Уэлдон. – Мне кажется, кое‑кто знает, что на них изображено.
– Почему вы так думаете?
– Произошло нечто странное, – сказал Уэлдон.