- Да, было бы полезней, если бы вы разбирались в синусах и косинусах, а еще лучше, если бы умели вовремя предугадать ураган, чтобы успеть убрать брамселя* [Брамсель - прямой парус.]. Во флоте не очень-то следят за причастными оборотами.
- Так точно, сэр!
Он пока еще не знал, что такое брамселя, зато мог бы сообщить капитану, что тот заблуждается насчет его математических познаний. Однако он счел за лучшее воздержаться от подобных высказываний: инстинкт и уже приобретенный кое-какой опыт говорили в пользу именно такой манеры поведения.
- Ну что ж, - закончил капитан, - выполняйте приказы, изучайте свои обязанности, и тогда с вами ничего плохого не случится. Вы свободны.
- Благодарю вас, сэр! - с облегчением сказал Хорнблоуэр, выскакивая за дверь.
Последние слова командира оказались, однако, самым настоящим обманом: неприятности посыпались на Хорнблоуэра как из ведра, чуть ли не с самого первого момента пребывания на "Юстиниане", несмотря на беспрекословное выполнение приказов и прилежное изучение мичманских обязанностей. А началось все с прибытия на корабль старшего мичмана Джона Симпсона. Он появился в кубрике - симпатичного вида мускулистый парень, лет тридцати от роду, - и встал перед столом, за которым сидели мичмана, прибывшие, так же как Хорнблоуэр, за несколько дней до этого.
- Кливленд, друг мой, - вкрадчиво обратился он к мичману, сидевшему за столом в центре, - не будете ли вы так любезны освободить место, приличествующее мне по праву?
- Но... - заикнулся, было, тот.
- А ну вылазь! - рявкнул Симпсон, отбросив церемонии.
Кливленд, нехотя, встал из-за стола и пересел на другое место, а Симпсон спокойно уселся на освобожденное, свирепо поглядывая по сторонам в ответ на любопытные взгляды не встречавшихся с ним прежде новичков.
- Да-да, братишки, - заговорил он, спустя некоторое время, - дядюшка Джон возвратился в лоно мичманской семьи. Но я должен признать, что не удивлен отсутствием восторга на ваших лицах, более того, я уверен, что очень скоро кое-кто из вас сильно пожалеет, что вообще родился на свет.
- А как же с твоим производством? - робко спросил один из мичманов.
- Ах, вас интересует мое производство? - зловеще протянул Симпсон, наклоняясь вперед и постукивая по столу костяшками пальцев. - Ну что ж, я отвечу на этот вопрос - отвечу раз и навсегда, но если я услышу его еще раз, кое-кому придется несладко. Объясняю популярно: капитанская комиссия из престарелых маразматиков с тыквенными головами отказала мне в производстве. Эти выжившие из ума тупицы сочли мои математические познания недостаточными для лейтенантского чина. Таким образом, Джон Симпсон, исполняющий обязанности лейтенанта королевского флота, снова превратился в мичмана Джека, которому больше ничего не светит. Мичман Джек к вашим услугам, господа, и храни вас Всемогущий Господь, потому что вам это понадобится!
Но текли дни, и становилось все очевиднее, что Господь не желает связываться с Джеком Симпсоном. С момента его возвращения жизнь в мичманском кубрике перестала быть просто невыносимой, а превратилась в настоящий ад. Судя по всему, Симпсон и раньше изобретательно тиранил своих младших или более слабых коллег, но теперь, после неудачного экзамена на чин лейтенанта, его изобретательность и придирчивость удесятерились. Он мог быть слаб в математике, зато знал тысячу способов отравить жизнь ближним. Пользуясь привилегированным положением старшего мичмана, он имел практически неограниченную власть над подчиненными. Кроме того, он обладал исключительно злым языком и был силен физически. Эти качества в любом случае позволили бы ему верховодить среди младших офицеров, даже при наличии на корабле сильного старпома. А уж мистера Клея, старшего помощника на "Юстиниане", никто не отважился бы назвать сильным.
Мичмана дважды пытались взбунтоваться, но Симпсон оба раза успешно пресек мятеж, лично избив зачинщиков до бессознательного состояния. Кулаки у него были чугунные, да и в боксе он толк знал. В отличие от своих противников, Симпсон не получил никаких отметин во время драки и сумел выйти сухим из воды. Те же оказались не столь удачливы. Синяки под глазами и распухшие губы незадачливых драчунов вызвали справедливый гнев старпома и немедленное наказание в виде водворения на мачту и нарядов вне очереди. Мичманский кубрик кипел от бессильной ярости. Даже "жабы" и "лизоблюды", имевшиеся среди мичманов, как и на всяком другом корабле, почти все отшатнулись от тирана и возненавидели его лютой ненавистью.
Как ни странно, особенную ненависть вызывала не та, достаточно тяжелая, дань, которой новоявленный "султан" обложил тощие сундуки небогатых мичманов, и даже не лишение их лучших кусков во время и без того скудной кормежки или конфискация в свою пользу ежедневных порций спиртного. Все это было в порядке вещей, и любой из них вел бы себя так же, окажись он на месте Симпсона. Нет, ему еще вздумалось при этом больно подкалывать ограбленных, сопровождая свои действия всякий раз какими-нибудь нравоучительными рассуждениями. Хорнблоуэру с его классическим образованием такая манера поведения живо напоминала капризы известных римских императоров, вроде Нерона или Калигулы. Так, например, он заставил несчастного Кливленда сбрить свои знаменитые усы и бакенбарды, составлявшие самую большую гордость этого малого. А на Эзера он возложил обязанность каждые полчаса будить Маккензи, так что ни тот ни другой не могли толком отдохнуть. Если же Эзер пренебрегал своими обязанностями, всегда находилась "жаба", готовая донести. Расправа в этом случае следовала незамедлительно.
Симпсон быстро обнаружил уязвимые места в обороне самого Хорнблоуэра, как, впрочем, и у всех остальных. Прекрасно зная о его болезненной застенчивости, он заставлял его наизусть читать в кубрике "Элегию сельского кладбища" Грея. Происходило это обычно следующим образом: "жабы" окружали Хорнблоуэра и наперебой требовали начать декламацию, сам же Симпсон удобно устраивался за столом, многозначительно положив перед собой кортик в ножнах. Хорнблоуэр знал, что малейшее промедление с его стороны повлечет за собой избиение ножнами кортика в присутствии всех. Само избиение, хотя и достаточно болезненное, особенно когда Симпсон бил ребром ножен, не так угнетало юношу, как глубокое унижение от собственного бессилия.
Еще хуже стало, когда Симпсон изобрел так называемый инквизиторский допрос. Эта пытка состояла в том, что Хорнблоуэр вынужден был отвечать на все вопросы, касающиеся его детства, воспитания, родителей... На каждый вопрос следовало давать подробный ответ или подвергнуться экзекуции. Он мог, конечно, лавировать с определенной степенью свободы, но рано или поздно его ответы неизбежно раскрывали какой-то факт или черту характера, которые ему хотелось бы скрыть. Каждый такой случай вызывал у Симпсона и его прихлебателей злобный издевательский смех.
Видит Бог, Хорнблоуэру нечего было стыдиться своего унылого одинокого детства, но в жизни каждого ребенка есть маленькие секреты, которые вовсе необязательно знать окружающим. Каждое подобное испытание оставляло его на грани полного истощения душевных сил. Будь на его месте кто-то другой, ему, может быть, удалось бы как-нибудь отшутиться и даже приобрести некоторую популярность, но Хорнблоуэр уже в семнадцать лет был слишком серьезен, чтобы разыгрывать из себя клоуна. Ему приходилось стоически выносить ежедневные пытки. Он был достаточно горд, чтобы плакать на людях, но под покровом ночи проливал немало слез под одеялом своей подвесной койки-гамака.