А прямо напротив, еще не тронутые чернотой, но уже оттененные сиреневым и карминным, уходили ввысь ступенчатые горы, поначалу чем‑то поросшие, потом удручающе голые, а дальше и до самого горизонта – а если не видеть этого сверху, то можно предположить, что и до самого края света – снежно‑белые. Облака вихрились в вышине, нацеливаясь пасть на притягательную сахаристость ледников, как только скроется солнце; но пока между ними и незатупленными остриями горных вершин было видно смягченное пепельностью розоватое небо.
Дали небесные, и зачем же занесло сюда таких громоздких и неуклюжих, как мы! Таких совершенных, неуязвимых, бронированно‑скафандровых – в этот мир, который и дик, и чуден.
– Связь, – предупредил Вафель, хотя никто его об этом не просил, и помешал мысли о том, что этот мир был бы почти идеален, если бы поблизости было море.
И тотчас же из клипса донесся голос Сусанина:
– Ау, Варвара!
– Здесь! – поспешно откликнулась она и тут же рассердилась на себя, что голос прозвучал как‑то испуганно.
Ну да, она вылезла из корабля, но ведь этого ей не запрещалось, и скоч с генератором рядом, и она даже не вышла за пределы тени, отбрасываемой "Дунканом". А в конце концов, если что и не так, то каким образом ее можно будет наказать – отправить обратно на Степаниду? Но Сусанин был слишком занят общими бедами, чтобы обратить внимание на оттенки ее интонаций.
– Значит, так: мы лезем под одеяло, то есть под всю эту зеленую толщу. Думаю, что увидим что‑нибудь впечатляющее. Жалко только – темнеет. Мы тут рядом с интересующим нас баобабом обнаружили каменный куб двадцать на двадцать, смахнем с него пыль и зелень и сядем нормальненько, так что ты за нас не волнуйся. С него будем спускаться по силовому коридору, тоже абсолютная безопасность. Спустимся – доложим. Ты там еще не перетрусила, если честно?
– Не успела. Обедала.
– Варвара, не буди во мне зверя!
– Хорошо тому, в ком спит сухопутный зверь…
– Да, о воде: западнее нас, внизу и километрах в шести, либо очень широкая река, либо фьорд. Наша долина ниже твоей метров на сто пятьдесят, так вот что удивительно: с нашей стороны от самых утесов, Фермопил то есть, спускается настоящая катальная горка – так и тянет плюхнуться на задницу, как в детстве. И что удивительно – накатана до блеска.
– Там что, какой‑нибудь выход?
– Явного ничего не просматривается, да и ущелье ведь завалено до полной непроходимости, но может – щель…
– А поверху?
– Вот уж исключено! Видали мы эти ужасы с вертолета. Ну, нам пора. Варвара хотела сказать что‑нибудь традиционное, но не успела – из плошечки снова закапали тугие ртутные дробинки метрономного сигнала. Она тихо вернулась к трапу и медленно поднялась на три ступеньки. Справа от Фермопил солнце, совсем бледненькое и полиловевшее, как накануне ветреного дня, уже коснулось подбородком края ступенчатого амфитеатра. Слева высунулась и стала быстро набирать высоту первая луна, и девушка вспомнила, что на подлете к Чартаруме они насчитали шесть абсолютно безжизненных спутников, достаточно крупных, чтобы ярко светить в ночи.
– Что будем делать? – негромко проговорила Варвара, привыкшая общаться со своими роботами. – Возвращаться на "Дункан" скучно, гулять в полной темноте будет неуютно. Сходим‑ка в гости! Трюфель!
– Слушаю.
– Поставь защитный коридор между кораблями. Напряжение поля минимальное, но если что – усилишь.
Трюфель, как это водится у скочей, о готовности выполнить приказ не доложил, но через десять секунд на потемневшей, почти черной траве пролегла объемная белесая прямая, словно протянулся ватный шнур; из него молочными фонтанчиками выплеснулась струящаяся масса, образовавшая очень зыбкую на вид стеночку, которая, поднявшись метра на два, плавно закруглилась вправо и, упав снова на траву, выстроила полупрозрачный тоннель, упирающийся в спущенный трап соседнего звездолета.
– Собственно, ты можешь остаться, там ведь мне ничего не угрожает, – сказала Варвара и двинулась по тоннелю.
Сзади послышалось характерное лязганье – скоч, строго выдерживая дистанцию в один метр, семенил следом.
– Раз уж увязался, то хоть фонарик зажги, – приказала ему Варвара.
В защитном коридоре было почти темно, только слабыми пятнышками просвечивали луна и солнышко. Сзади вспыхнул фонарь, и девушка пошла быстрее, ступая по собственной тени. В какой‑то момент ей показалось, что вон там, за черным овалом выхода, начнется вечерняя улица Пресептории, по которой недалеко уже и до Майского Луга, а там и полоска прибрежного сада, и пляж, и лиловый яшмовый монолит под скалой… Она встряхнулась и почти бегом выскочила из тоннеля. Трап как трап. Люк как люк, тоже забран сетчатой защитой, и такая же послушная клавиша справа, чтобы набрать шифр входа, не меняющийся десятилетиями, – незачем. Он ведь от зверей. Она влезла в тамбурную, щелкнула тумблером люминаторов, и потолки на кораблике разом засветились. На полу центральной площадки по‑лягушачьи расположились три киба. Они все видели, все слышали, а толку от них, как от любого подъемно‑транспортного механизма. Перешагнув через одного из них, Варвара направилась прямо в рубку. Сейчас она уже могла признаться себе, что сюда ее погнало не простое любопытство, а смутная догадка. Сейчас проверим.
Она включила корабельный МИМ – малый интегральный мозг, и задала ему предельно простую задачку: воспроизвести звуковой сигнал, принятый от одного из членов экипажа и ретранслированный затем в виде пакета SOS. Щелкнуло, шваркнуло, прошуршало на бешеной скорости, и внезапно на полуслове зазвучал прерывистый, задыхающийся голос. Он был абсолютно незнаком и в то же время ужасно напоминал кого‑то своей мягкой, словно искусственно заниженной хрипотцой. Варвара прослушала раз, ткнула кнопочку повтора и прогнала еще и еще. Задумалась. На пульте уже лежала едва заметная пленочка пыли и несколько трогательных ирисок. Незнакомый ей Иван Вуд, любитель сладкого и обладатель рокочущего баса, задал‑таки задачку…
Она наклонилась над плошкой фона, согревая ее дыханием:
– Сусанин, Сусанин, вызывает Норега…
– Что? – выскочил короткий чмокающий звук. – Только собирался…
– Евгений, ты прослушал…
– Давай быстро, Варька, что у тебя?
– Я на корабле разведчиков. Вуда было очень плохо слышно. Поэтому киб, отправивший фонограмму, одно слово не разобрал и подставил самое близкое по звучанию из всех, ему известных. Я слушала неоднократно, и это слово – не "капибары".
– А что?
– Не разобрать. А догадываться я боюсь…
– Понятно. Пять минут назад я бы тебя попросту обругал за панику. Но сейчас… Мы только что нашли сапог.
– Кого?
– Не кого, а сапог. С правой ноги. Висит на дереве, на высоте три метра сорок сантиметров. И не заброшен, а подвешен, и затяжной шнур завязан на два узла. На заклепке второй номер.
Варвара невольно вскинула глаза на стену, где на привычном месте, справа от пульта, в алой рамочке висел список экипажа корабля. Пилоты и пассажиры в галактическом поиске как правило владели таким количеством профессий, что свободно заменяли друг друга. У Гюрга, впрочем, тоже имелся диплом пилота.
Под вторым номером в красной рамочке значилось: Фюстель Монкорбье, штурман, вакуум‑механик, ксенофизик.
– А ты не допускаешь, что он сам прятался на этом дереве и зачем‑то подвесил ботинок? – спросила Варвара.
– Кто, Монк? Исключено. По этой ветке мог бы забраться только ребенок. И потом…
– Ты что, Сусанин, боишься меня напугать?
– Тебя напугаешь… У меня впечатление, что это… вроде нашего Майского Дуба.