– Без вас, между прочим, я тоже обойдусь. Третья откидная койка вон там, под иллюминатором, и чтобы больше вас в вертикальном положении я не видела.
– Ого!.. – только и сказал он.
– Не ого, а давайте помогу.
Она отбросила концы клейкого воротника, отщелкнула зажимы и стала стягивать неподатливый синтериклон с плеч – назад, за спину. Он вдруг поймал ее руки, прижал к теплому ворсу сусанинского свитера и стоял так несколько секунд, закрыв глаза. Потом разжал пальцы и продолжал стоять неподвижно, ожидая, когда маленькие шершавые ладошки выскользнут и исчезнут. А они не исчезали. Он открыл глаза и засмеялся:
– Ну, а простоял бы я так минуту – вы бы так и не дышали?
– Подумаешь! Я и четыре могу.
– Слишком много у вас достоинств, – со вздохом проговорил он. – Ни один мужик в здравом рассудке вас замуж не возьмет.
– Главное мое достоинство – уменье заваривать чай. Сейчас я вас напою, а пока кликните киба, чтобы помог вам раздеться. Я понимаю, что когда‑то прекрасные дамы собственноручно снимали с рыцарей все доспехи…
– И под доспехами обнаруживался плешивый мужичонка, как правило, еще и кривобокий.
– Это еще почему? – крикнула она уже из камбуза.
– Шлем – враг шевелюры, а помахали бы вы с детства одноручным мечом… Варвара, – вдруг сказал он странным тоном, – только не надо снотворного…
Его голос так изменился, что она перепугалась и выскочила обратно, на центральную площадку. Вуковуд сидел на комингсе медотсека, и киб стаскивал с него ботинки.
– Снотворное – это единственное, чего я в жизни боюсь, – проговорил он виновато.
– Ладно, – кивнула она, – но на этот раз вам без женьшеня. Кстати, под рукой тут пюре из айвы с артишоком. Съедобное. Сойдет?
– Посмотрим. Киб, прими у дамы чашки…
Она передала кибу чашки и термос, одновременно шаря взглядом по полочкам, – нет ли там еще чего‑нибудь, пригодного в пищу людям, не евшим несколько дней. С Вуковудом обошлось, а остальных придется кормить с ложечки. Остальных…
И только тут до нее дошло, что же было самым страшным во всей этой круговерти, в которой и она потеряла голову, – не обратила внимания, что Фюстеля, которого тащил на себе Трюфель, в госпитальном отсеке нет. Так вот почему и голос у Джона Вуковуда был такой, словно ему на горло наступили, а он пытался шутить, и даже криво усмехался, и все старался не задеть этого главного – короче, обращался с ней, как с ребенком, потому что по какой‑то многотысячелетней традиции детей старались заслонить от зрелища смерти…
А еще он, наверное, казнился сознанием собственной вины – она‑то ведь интуитивно нашла дорогу в лабиринте, а он плутал. Не размышляя ни секунды, она схватила первое, что под руку попалось: пакеты, жестянки, тюбики – и бросилась в рубку. Вуковуд сидел, как и прежде, в своем кресле, опять постаревший на полтора десятка лет. Поднос стоял рядом на полу. Она вывалила туда все, что принесла:
– Во‑первых, посмотрите, чем можно будет накормить Чары, возьмите на себя роль подопытного кролика.
– Вернее, лорда‑отведывателя королевских блюд, – усмехнулся он одними губами.
– Вот‑вот. А во‑вторых, придумайте что‑нибудь со связью! Вы же не первый год летаете.
– Летаю‑то я все свои тридцать четыре года, меня на корабль новорожденным погрузили… Впрочем, это не важно. Вы хоть договорились о том, как дублировать связь с сусанинской группой?
– Ракеты…
Он склонил голову к плечу, заглядывая в иллюминатор. Ни одной луны, только брюхо грозовой тучи, втиснувшейся между башнями. Казалось, она слилась с громадой лабиринта специально для того, чтобы отгородить долину от всего мира.
– При такой видимости… До вертолета километров пять‑шесть? Ну, пальните для очистки совести.
Она побежала в тамбурную, схватила из шкафчика ракетницу, которая всегда была наготове, проверила – красные – и одну за другой всадила все шестнадцать ракет в набухшее водой темно‑лиловое одеяло. Две из них таки попали в верхушки каменных глыб, отскочили, брызнули бесполезным алым фейерверком, не испугав даже тапиров, залегших прямо под дюзовыми кольцами "Дункана" переждать надвигающийся дождь.
Она вернулась, заглянув по дороге в медотсек; на пульте Гиппократа светились три прямоугольника: один желтый – состояние средней тяжести и два изумрудных – удовлетворительно. Оба скоча, просунув манипуляторы под полог палаток, умело массировали омертвелые от веревок ноги разведчиков.
– Что?.. – спросила она шепотом.
– Нарушение водного баланса, – так же шепотом ответил Вафель. – Незначительное истощение. Множественные вывихи. Общий бронхосиндром. Ничего существенного.
В памяти мелькнула машина, догорающая на дне ущелья, нервный тик, пробегающий по лицу Гюрга, – понавидались скочи на своем служебном веку.
– А что с тем, которого нет в медотсеке?
– Кровоизлияние в мозг. Реанимация исключена. Поздно.
И – совсем тихо:
– Где он?
– В "черном трюме".
А она даже не знала, что такой существует!
Она скорбно, даже как‑то по‑старушечьи покивала – совсем не знала, Что говорить в таких случаях. Вернулась в рубку.
– Отстрелялась. Две мимо, остальные над самым массивом – может, в разрыве между туч… – Она и сама понимала, что – бесполезно. А что же тогда остается? Послать скоча обратно через гряду, на восток, чтобы обошел подземный лабиринт и спустился к тому, где заблудились вертолетчики?
– И это какой‑то шанс, но ведь они могли и переместиться. Если бы скочем можно было управлять хотя бы со спутника – но для этого нужно ждать рассвета. Ночью связи нет, как видите.
Варвара понимала, что все логично: зачем посылать одного из такой необходимой пары всемогущих роботов, и притом туда – не знаю куда.
– Да поймите же, Вуковуд, не могу я сидеть вот так, сложа руки! И на них могут напасть, а там не развернуться, чартары ведь чуть не вдвое миниатюрнее… Да и Рамболту вашему каждую минуту может стать хуже!
Что это я – "вашему"? Все они тут теперь мои… Она подняла на него глаза – прямо, только прямо:
– Да мне просто страшно, Вуковуд…
Он тянул чай, держа кружку обеими ладонями, как медвежонок. Собственно, ему и отвечать было нечего, он просто не засыпал, хотя ему‑то это надо было больше всех лекарств, потому что иначе она осталась бы одна со всеми своими страхами.
– А что вы все зовете меня Вуковудом? – неожиданно спросил он.
– Привыкла. На Степухе ведь о вас легенды ходят.
– Где, где?
– На Тамерлане, – поправилась девушка. Одна бровь удивленно приподнялась – словно на то, чтобы поднять обе, у него не хватило сил:
– И какой же момент моей биографии показался обитателям Тамерланы столь легендарным?
– Ишь как скромно, – проговорила Варвара, присаживаясь на пол у его ног и дотягиваясь до второй кружки с чаем. – У вас что, вся жизнь состояла из таких пламенно‑дымящихся эпизодов вроде шашлыка на шампуре? На Тамерлане рассказывали про то, как вы обуздывали Золотые Ворота. А что, было еще что‑то героическое?
– Это вы молодец, что не даете мне заснуть… Вроде маленького козленка, который бодается тупыми рожками… Героического вообще‑то было мало, вот как здесь, – больше всяких несуразиц… Безвыходных лабиринтов.