Сама Авдотьица править такие ушибы еще не умели и позвала лучшую из бабок, обретавшихся при бане и неплохо тут кормившихся. И сама заглянула в угол, где бабка растирала Данилу, убедиться, что все ладно. Данила застыдился - он все еще неловко себя чувствовал в толпе голого народу обоего пола, но Авдотьицу такие глупости уже не беспокоили.
- Хожу потихоньку. А ты тут как?
- Да тоже, с Божьей помощью, потихоньку.
Девка смотрела на него, рослого парня, сверху вниз, а он на нее снизу вверх и с восхищением. Не у всякого мужика такая стать, такие широкие плечи, как у этой Авдотьицы, хотя сама она от этого тайно мучится. И среди зазорных девок оказалась, видать, лишь потому, что на такой нешуточный рост жениха не нашлось...
- Две деньги заработать хочешь?
- А три? - сразу спросила она.
Данила усмехнулся - не иначе, вздумала на приданое копить.
- Можно и три, - согласился он. - Сейчас, пока ты еще одета, беги на Красную площадь. Где Земский приказ - знаешь? Так к той избе, куда мертвые тела свозят для опознания.
- И чье же мне тельце-то опознавать?
Улыбка у нее была замечательная, белозубая, и румянец некупленный, и глаза ясные, и коса знатная, Убрать бы пол-аршина лишнего роста - и любой под венец поведет. Да вот незадача - убрать нечем...
- Лежит там парнишка лет десяти или чуть поболее... - Данила призадумался, вспоминая, что было в тех столбцах, которые Семейка понес возвращать в Приказ тайных дел. - Шубейка на нем коричневым сукном крыта, сапоги желтые, волосом рус. Ты приди, будто братца или племянника ищешь, вторую ночь дома не ночевал, мать его поругай - мол, плохо за сыном следила. И про того парнишку поспрашивай - недавно, видать, принесли, еще родные не спохватились.
- А коли его там не будет?
- Ну, ты ж разумница, не мне тебя учить! Ты у смотрителя разузнай коли детей мертвых приносят, как розыск идет, как родителей ищут? И тут же назад!
- А где ты меня ждать будешь с четырьмя деньгами?
Данила крякнул и усмехнулся.
Нахальная девка ему все же нравилась - хотя о том, чтобы по крайней мере поцеловать ее, он и не помышлял.
- У самых Никольских ворот. Там народу много - я и замешаюсь...
- Ну, гляди...
И вроде никаких вопросов не задала сперва - сразу, без рассуждений, сбегала куда надо, отпросилась ненадолго. И потом, как по льду переходили Москву-реку, тоже о незначительном толковала - о Феклице, о будущей Масленице, о банных своих делах. Данила все беспокоился - не заведет ли речь о подружке Федосьице? А пуще того - не вспомнит ли о Настасье?..
Что-то, видать, Авдотьица чуяла! Что о Федосьице молчала - так ведь знала, что у подружки с Данилой размолвка, и чужому в такие дела встревать не след. А вот как она догадалась о Настасье ни слова не вымолвить?
И хотелось Даниле услышать про чернокосую гудошницу, и боялся выдать себя...
Уже когда на Красную площадь входили, а там как раз торг разгорался, в великом шуме и гаме спросила Авдотьица:
- А что, парнишечка-то, видать, убитый?
- Замерз до смерти, - отвечал Данила. - Ну, ступай с Богом, а я - к воротам. Тут и разойдемся.
Он неторопливо пошел по торгу, сторонясь зазывал. Нужно было так лениво пройтись, чтобы выйти к Никольским воротам не сразу и поменьше возле них околачиваться. Как знать - долго ли там Авдотьица расспросы вести станет?
Девка управилась быстро.
- Идем скорее! - велела она. И потащила Данилу за собой в самую гущу толпы.
- Ну, что? - спросил он.
- Где мои четыре деньги?
Монеты ждали, уже зажатые в кулаке. Авдотьица стянула рукавицу и спрятала туда свой заработок.
- Ну, как, приходили?
- - Лежит твой парнишечка... Я все, как ты учил, сказала: племянника ищу, мать у него выпить не дура, с таким же пьющим человеком связалась, боюсь - как бы он племянника не пришиб да не бросил под забором.
- Это ты хорошо выдумала, - подивился бабьей смекалке Данила.
- И что смотритель?
- Вот, говорит, других парнишек нет. Поглядела я на него, Данилушка, веришь ли - слезы на глаза навернулись. Лежит, личико беленькое, волосики светленькие, рубашечка на нем вышитая... Знаешь ли что, Данила? Он дома был любимый сынок! Его чистенько водили! Значит, и мать должна сыскаться! Коли жива!
- Постой, постой! Ты что это говоришь?
- А то и говорю! Не из нищего житья парнишечка. И коли никто его не ищет - уж не порешили ли его родителей? Их убили, а он убежал, забился куда-нибудь со страху, да и замерз!
- Ого! - такое ни Даниле, ни конюхам на ум не приходило.
Вот тут уж концы с концами сходились. Старшие - родители ли, опекуны ли, - ввязались в темное дело с деревянной грамотой, из-за которой в трех шагах от Кремля чуть подьячего не убили. Может, и было где-то за высоким забором побоище, а парнишка успел убежать, да и книжицу с собой унес? За ним погнались и...
- И впрямь ты разумница! - убежденно сказал Данила. И тут же крепко задумался.
Как выяснить - было ли на Москве той ночью такое убийство, что бабу с мужиком и всех домочадцев злодеи порешили, а одно дитя пропало без вести?
Это могли знать только в Земском приказе - да и то вряд ли.
Хорошо, коли та семья с соседями ладно жила. Бабы чуть ли не каждый день друг к дружке в гости бегают - сразу злодейство и обнаружат. А если жила на отшибе? Тихо за бревенчатым забором - и слава Богу, скажут соседи. Время зимнее, печь остынет - мертвые тела и пролежат на холоде седмицу-другую, пока кто-то все же не догадается заглянуть.
С таким вопросом нужно было прежде всего бежать к Тимофею, Семейке и Желваку.
- Разумница, - согласилась Авдотьица. - Да только никто замуж не берет!
- Погоди, найдется и на тебя управа, - убежденно сказал Данила. - Тебе сколько лет-то?
- А двадцать второй годок пошел. Перестарочек!
Человек, более навычный с девками обращаться, сразу бы понял - такими веселыми словечками Авдотьица с парнем заигрывает. Но Данила только и знал, что краткую любовь Федосьицы, к тому же, голова у него сейчас вовсе не девичьим баловством была занята.
- Так это и неплохо, - в лад отвечал он. - Стало быть, ты уже не переборчивая, кто посватается - за того и пойдешь.
Авдотьица вздохнула.
И было с чего вздыхать! На торгу всякого народу довольно, и больших, и малых, а она идет - и на всех-то свысока глядит! Вот ведь Бог наказал не иначе, за родительские грехи...
- Ты не охай! Вот увидишь - и зимний мясоед кончиться не успеет, как жених посватается! - пошутил Данила.
Зимнего мясоеда всего-то оставалось две с небольшим седьмицы. А на Масленицу уже не сватаются и не венчают, потом - Великий пост, и все дела такого рода откладываются чуть ли не до Троицы.
- Ну, из твоих бы уст - да Богу в уши! - Авдотьица очень внимательно поглядела на парня. - Выйдет по-твоему - с меня подарок!
- Да что я тебе, бабка-ворожея?
- Не за то.
А за что - не сказала. Рассмеялась тихонько, махнула рукой - да и ушла в толпу.
Удерживать ее Данила не стал. У нее - в бане дела, ему - на конюшню бежать.
Нога побаливала. Но как мог - так и добрался.
Там его ждал Тимофей Озорной.
- Ну, как твой розыск?
Данила пересказал, что услышал от Авдотьицы.
- Разумница девка, - согласился Тимофей. - Но коли так - то и не придет никто за парнишкой.
- Авдотьица - не святое Евангелие, может и ошибиться, - возразил Данила. - Надобно каждый день проверять, не явился ли кто!
- И ее каждый день подсылать? Или ты сам убрусом башку обмотаешь и поплетешься, благо усов с бородой нет? - высказав такую мысль, Тимофей громко вздохнул и завершил загадочно: - А ведь придется!
- Чио придется? Мне - бабой рядиться? - изумился Данила.
- Нет, Авдотьицу подсылать.
- И платить ей всякий раз?
- Придется и платить...