Пожалели, видать, малолетку! Что ж ты к "Ленивке"-то заявился? Не знал, что тут и прибить могут - недорого возьмут?
- Я человека одного искал, - ответил Данила.
- Давай-ка уберемся отсюда подальше. Сейчас молодцы пьют да выхваляются, а потом опять на улицу выйдут - прохожих задирать.
- А не сопьются до Масленицы-то? - со злостью спросил Данила. Столько пить - последний умишко пропьешь!
- А они уж и пропили! - остроносый ухмыльнулся. - Целовальник их в долг поит, за них потом заплатят... за тех, кто в победителях окажется. Тебя что - как девку, упрашивать? Гляди - добавку получишь!
Данила встал. Все бы хорошо - да только на ходу заносило. Поняв это, нежданный благодетель обнял и довел до забора.
- Подержись-ка. Кого же ты тут в такое время искал? Кроме этих забияк, других гостей тут перед Масленицей не встретишь. А этих я всех знаю.
- А скоморохи не заглядывают?
- Заглядывают. Среди них тоже такие есть, что биться выходят. А до кого тебе нужда?
- А до Томилы.
- Которого Томилы?
Тут Данила задумался.
- Он из которой ватаги? - подсказал собеседник. - Их же много на Масленицу к Москве стягивается.
- У них там, говорят, баба за главную, - грубовато сообщил Данила. Называть вслух Настасьино имя ему не хотелось.
- Есть такая ватага, - согласился остроносый. - Кого еще там знаешь?
- Третьяка, Филатку, Лучку... - Данила отцепился от забора и сделал несколько шагов по направлению к кружалу, собеседник удержал за плечо.
- Довольно. Это Настасьи-гудошницы ватага. А на кой тебе тот Томила сдался? Ты что, в скоморохи пойти вздумал? Не возьмут!
- Почему ж не возьмут? - Данила даже обиделся. Не то чтоб ему так уж хотелось потешать народ прибаутками, этого он сроду не умел, однако слышать про свою непригодность к чему бы то ни было - тоже не мог. Его забирало за живое - и в таком состоянии он мог немало глупостей понаделать.
- Да ты на веселого не похож. Ты весь честной народ своей кислой рожей распугаешь, - собщил остроносый. - Постой, угадаю! Ты в кулачные бойцы собрался! Томила-то и сам умеет, и других учит! Вот чем он тебя, молодец, соблазнил! Что - охота на Москве-реке перед девкой покрасоваться?
Данила пожал плечами - коли человеку угодно обманываться, так всякий сам себе волен...
- Вот в бойцы ты, пожалуй, что и сгодишься...
Данила глянул на собеседника с любопытством. В этих словах было и одобрение, и даже некоторая похвала.
- Угадал! - обрадовался остроносый. - А вот к Томиле ты зря прибиться норовишь. Он тебя настоящему бою учить не станет, а поставит в стенке стоять - и век ты из той стенки не выберешься. Вот коли хочешь доподлинно бой постичь - иди к Одинцу. Он по-старому учит, он так выучит - век благодарить будешь. Его еще сам старый Трещала учил, а старого Трещалу, сказывали, тот скоморох Темирка, что еще царя Ивана кулачным боем тешил!
Это было произнесено с таким задором и бесконечным почтением, как если бы старого Трещалу и скомороха Темирку вся Москва знала.
- Ну, коли так...
- А я тебя и с Одинцом сведу! Как звать-то тебя, молодец?
- А Данилой.
- Вот и ладно. Меня зови - Сопля.
- Как?!
- Сопля! Ясно же сказано.
- А крещального имени не имеешь? - очень удивился Данила.
- А на что? Меня под этим прозваньем вся Москва знает. Как смолоду окрестили - так и пошло. Я, вишь, не плечистый, да верткий. Как на бой выхожу, только и крику - наддай, Сопля, бей, Сопля! Ну, пошли! Одинец-то тебе обрадуется.
- А чего мне радоваться?
- А он упрямых любит.
Видать, Сопля немало бойцов повидал, раз Данилино упрямство так сразу, на глазок, определил.
- Сейчас, перед Масленицей, стенки составляются, Все бойцов переманивают, подарки сулят. Думаешь, что сейчас в "Ленивке" делается? Молодцов для того и поят, чтобы они на нужной стороне кулаками махали! Чего им только не наплетут! И в других кружалах то же творится, только втихомолку.
Ну так идем, что ли?
- А где он, твой Одинец?
- А в Хамовниках. Коли хочешь, и извозчика взять можно.
Данила сверкнул на Соплю глазами. Хамовники! ..
- Ткач он, что ли?
- Нет, не ткач, а у ткача избу нанимает. Место тихое, за порядком в Хамовниках строго следят, там же тебе и Москва-река, можно на лед выйти, стенки поставить, молодцов поучить. Так сейчас прямо и можно к нему пойти.
Данила молчал.
- Ты что, передумал?
Передумать он не мог по той простой причине, что учиться бою пока не собирался. Нужно было ответить округло и уклончиво - и он искал подходящие слова.
- Эге-е... - протянул Сопля. - А ведь ты к Томиле не за наукой пришел! Так я сразу и подумал! А ну, говори - зачем?
- Дело к нему есть.
- Какое дело?
- Не твоя забота, - Данила не хотел быть грубым, само получилось.
- Мало тебе тычков надавали? - осведомился Сопля. - Говори добром, что за нужда до Томилы, не то кулаками из тебя выбью! И не верти башкой - никто тебя у меня отбивать не станет! На кой ляд тебе сукин сын Томила сдался?!
При этих словах Сопля чуть развернулся - левым плечом к Даниле, чуть левую руку присогнул, правую назад отвел... И засмеялся так нехорошо, что стало ясно - будет бить, и бить жестоко.
Данила невольно стал на такой же лад.
- Вот ты как?
Правая рука Сопли, описав дугу, сверху устремилась в лицо Даниле, притом же боец ловко скользнул вперед. Если бы удар достиг цели - кулак стесал бы Даниле нос. Но парень с неожиданной для самого себя ловкостью нырнул и устремился головой вперед. В детстве случалось ему, маленькому, биться так с большими парнишками, и он вспомнил давнюю ухватку.
Сопля отмахнулся левой рукой, Данила схлопотал по уху, отлетел, чуть не сел на снег, но удержался и выпрямился.
Он был готов умереть, а не уступить!
- Данила!
Парень невольно повернул голову.
Саженях в шести стоял, только что выйдя из-за угла, Семейка.
Стоял спокойно, не желая сделать лишнего шага к попавшему в беду воспитаннику.
- Данила, блядин сын! Где тебя нелегкая носит?!
Сопля посмотрел на конюха и оскалился.
- А ты поближе подойди! Что ты издали орешь?
- Недосуг с кабацкой теребенью лаяться. Ступай сюда, Данила!
- Это кто тебе тут кабацкая теребень?
Семейка сделал один только шаг.
- Ну? Или тебя тут оставить? Всякой сволочи на потеху?
Видя, что товарищ не спешит бежать на подмогу и метать из рукава шубы глухим кистенем в лоб Сопле, Данила побрел к нему, на ходу осторожно поворачивая голову вправо и влево и пытаясь понять, есть ли в шее какое-то повреждение.
- Шапку подбери! - крикнул Семейка. - Воротись и подбери!
- Да ты кто таков?! - крикнул и Сопля. - А ну, подходи! Поглядим, на что ты горазд?
Он даже не попытался прицепиться к Даниле, который взял со снега шапку, ударил о колено, однако на голову надевать не стал, боясь потревожить битое место, а понес в руках.
- Ин ладно, - согласился Семейка. - Поглядим. Ступай ты сюда. Или от ворот отойти боишься? Все вы хороши, когда стенкой стоите, а в одиночку только сопливых парнишек бить. Ну, свет?
Это относилось уже к Даниле.
- Или я рановато пришел?
Данила молчал.
- Пошли, - сказал Семейка. - Вижу, тебя тут уму-разуму научили.
Повернулся и пошел прочь, даже не обернувшись, как будто ему было безразлично - идет за ним парень или рухнул в снег да и корчится от боли.
Данила, разумеется, побрел следом.
Черно было у него на душе, уж так черно, что чернее некуда. Вроде не больно побили - да насмешка острее ножа и крепче кулака оказалась. Насмешка, издевка, пьяное злобное реготанье!
И при том - полная невозможность ответить хоть чем-то!
Данилина гордость была сейчас - как палец, который сдуру занозили и он стал нарывать, горячо в нем и кровь так отчетливо бьется - дерг, дерг!
Гордость же у него была такая, от которой ослепнуть недолго.