— Кто выскочил? — изумился я. — Мимо нас никто не пробегал!
— Но это же се-узу…
— К чёрту се-узу! Он же не человек-невидимка.
Юра не ответил. А до меня, кажется, дошло, как се-узу Бахтияр мог оказаться на улице.
— Окно, — сказал я, — он вышел через окно. Он может спрыгнуть с седьмого этажа?
— Се-узу могут все.
Тут на лестничную площадку вылезли наши «инопланетяне», тащившие на себе тела пленников. Троих.
— Ушёл через окно. — Я даже не спросил — констатировал факт.
— Да, — пробубнил кто-то из-под маски. — У нас двое раненых, но все ходят.
Я подобрался поближе к пленникам. Все правильно, не хватало светловолосого.
Появился Рома-Рами, взбежавший по лестнице (очевидно, он решил не доверять лифту).
— Ушёл, — выдохнул он. — Только Бахтияр так мог.
— Как?
— Он прыгал. Из окна — вбок, на балкон нижнего этажа. Оттуда — наискосок, этажом ниже. Он прыгал — как летел. Я сначала стрелял, кажется даже ранил.
— А потом?
— Потом… убрался, иначе бы он меня просто убил. Скажи, что, тебе было бы легче, если бы он меня убил?
В чём-то Рома был прав, но этот их панический страх перед се-узу по-настоящему начал меня раздражать.
Я посмотрел на лифт. Грузоподъёмность — шесть человек. Не стоит рисковать. Интересно, где бы мы застряли в случае перегрузки: между этажами или между вариантами?
— Взяли пленных! — скомандовал я. — Всем построиться, как обычно! Держитесь друг за друга крепче и чтобы не спотыкались!
12. Похитители и похищенные.
Моше провёл меня в кабинет, где на стуле сидел один из захваченных арабов.
— Знакомься, — сказал опекун, — Халед Шараф. Требует адвоката и утверждает, что он гражданин Израиля.
— Да, — по-русски подтвердил араб, — я гражданин Израиля. Они забрали мой паспорт.
— Самое смешное, — Моше развёл руками, — что про паспорт он не врёт. По этому паспорту он — действительно гражданин Израиля. Но как это может быть?
— Что? — не понял я.
— Как араб может быть гражданином Израиля?
— А почему нет? — удивился я. Хотя, честно говоря, как-то недосуг было спрашивать у Бориса о гражданских правах арабов.
Тут наш пленник вмешался в разговор. По-моему — на отличном иврите. Моше перевёл на испанский.
— У них очень много арабов — граждан Израиля. Примерно восемьсот тысяч арабов — граждане. — И от себя прокомментировал. — Что за чепуха! У нас в стране тоже живут арабы, да, ничего с этим не поделаешь. Но как можно дать им гражданство? Они же тогда будут участвовать в выборах, и в кнессете окажутся арабские депутаты.
Мне надоела эта идиотская дискусския.
— Он рассказал ещё о чем-нибудь кроме своего гражданства? Совсем недавно он говорил про Государство Палестину.
— Это не я! Не я! — заюлил араб, разобрав в моём испанском «Палестина» , — это тот русский, он дурак, ничего не понимает. Я просто сказал, что я араб из Израиля, а он видно — антисемит и не признает Государство Израиль. Все русские — антисемиты, а у меня много друзей израильтян, я люблю иврит…
— Заткнись, — я прервал словоизлияние. — Ещё раз откроешь рот без вопроса — двину. Понял?
— Понял.
— Что он ещё сказал, Моше?
— Он ничего не знает. Учится в Университете Папи… Палум… секунду, — Моше сверился по бумажке и по слогам прочитал — Па-т-ри-са Лу-мум-бы. Что это такое? Он говорил про сельское хозяйство.
— Я слышал что-то похожее. Кажется, есть такое. А дальше?
— Чуть-чуть работает в фирме. Тот, кто убежал, — большой начальник. Как его зовут — неизвестно. Он попросил Халеда поехать с ним в Сампт…э-э-э… — Моше полез в бумажку.
— Неважно, продолжай.
— Нечего продолжать. Все. Они приехали, пришёл ты, потом — взрыв, стрельба.
— Хорошо… Мне нужны две вещи. Карта Израиля и хороший острый нож.
Карту нам принесли примерно через минуту, а нож вытащил из ножен и дал один из двух дежуривших в кабинете солдат. Я расстелил карту и повернулся к арабу.
— Ну-ка, покажи, где ты жил в Израиле?
Халед бодро подошёл к столу, уткнулся в карту. Я услышал, как изменился ритм его дыхания.
— Не могу найти, — сказал, как всхлипнул, он. — Здесь его нет. Умм-эль-Фахм — нет его.
Меня не интересовало, где находится его город. Это ничего не меняло. Я просто хотел, чтобы он посмотрел на карту ЭТОГО Израиля, чтобы ЭТА карта шокировала его и лишила способности к сопротивлению.
— Слушай сюда. — Я говорил по-русски, проверяя пальцем остроту лезвия. — Израильтяне — они гуманисты. Может быть, они даже приведут к тебе адвоката. Но… Если я соглашусь. Ты сказал, что русские — антисемиты. А что ты можешь сказать про русских евреев? Ты ведь знаешь, какие они? — Я поиграл ножом и Халед кивнул. — Так вот. Я буду спрашивать — ты будешь отвечать. Если нет — я начну отрезать от тебя куски. То, что останется — заговорит. Но к нему уже не позовут адвоката. Нельзя такие вещи показывать посторонним людям. Понял?
— Понял.
— Рассказывай.
С серым как пепел лицом араб стал говорить. Ещё в Израиле он вступил в какой-то Фронт и этот Фронт послал его в Москву учиться. В Москве он перешёл в другую организацию, мусульманскую. Занимался поставками оружия в Ливан и на территории.
— Какие? — спросил я.
— Контролируемые Израилем. — Халед посмотрел на меня как-то странно.
Потом с палестинскими арабами связалась местная мусульманская организация. Первый контакт был осуществлён через Иран, и о Большом (единственное известное «имя» светловолосого) была информация, что он — не из Советского Союза. Никто не знает, откуда он, но у него огромные деньги и связи по всему свету. Он тренирован настолько, что сравниться с ним никто не может. До недавнего времени Халед сотрудничал с Большим в деле вербовки и отправки наёмных солдат в Боснию, на войну против сербов. Недавно Большой познакомил Халеда с Фаруком Джаббаром из ливанской Хизбаллы. Большой сообщил, что есть шанс достать простую и нерадиоактивную бомбу такой страшной силы, что станет возможным уничтожить пол-Израиля. Тут араб отклонился от темы, стал объяснять, что это бомба не против Израиля, он же сам оттуда, у него там родственники… Я поиграл ножом и посоветовал вернуться к Большому.
Для того, чтобы получить бомбу, надо было найти девушку или парней, чьи фотографии показал Большой. Халед и Фарук с другими партнёрами организовали сеть агентств по найму манекенщиков и манекенщиц. Халед контролировал Россию, Украину, Польшу, Чехословакию, Болгарию. Фарук пытался что-то сделать во Франции и Бельгии, но там такие убытки… В бывшем Союзе легче работать, все дешевле. Но тоже убыток. Шесть месяцев это длится, чуть-чуть удаётся подработать поставкой девиц из Союза на Запад, но все равно — прибыли нет. А нужных не найти. Пять раз уже появлялись похожие на фотографию, Большой забирал их с собой, но возвращался очень злой: клиент находил что-то «не то» и возвращал товар. Все.
— Почему ливанец в Питере, а не во Франции?
— Да нечего там делать, во Франции! Только деньги тратить. А в Москве он оружие закупает, взрывчатку, продаёт кое-что.
— Что?
— Ну… Наркотики. Деньги очень нужны. Плохо стало с деньгами. Большой шиитов не очень любит, я так думаю. Работает вместе, но не любит. Или просто у него денег нет.
— Сейчас я буду говорить с остальными. Если узнаю, что ты забыл о чем-нибудь, — пожалеешь. Ну? Где Большой собирается менять бомбу на людей?
— Клянусь! Не знаю.
— Где первая бомба, которую Большой уже выменял? Почему ты о ней не сказал?
Порозовевшее было лицо Халеда вновь посерело.
— Не знал! Не знал! Клянусь!
Это было похоже на правду.