Отодвинь подальше от уха телефонную трубку. Начинаю вылезать.
Похоже, Света хихикнула. Очень приятно. Раньше мне не удавалось её рассмешить. Но надо же придумать какое-то объяснение моему скоростному передвижению.
— Я сейчас нахожусь в машине недалеко от Риги. С санкт-петербургского телефона, что ты звонила, произошло автоматическое переключение на мой радиотелефон в машине. Не самолёт, конечно, но тоже помогает. Минут через сорок буду у тебя. Пока.
Включив радио погромче, я отправился в душ.
По неизвестной причине вечер получился крайне неудачный. Вначале всё шло хорошо, потом ещё лучше… Света раскрепостилась, смеялась моим шуткам… Увы. Уже незадолго до ухода из кафе её настроение резко ухудшилось. Вроде бы я не ляпнул ничего из своих традиционных глупостей, но девушка внезапно помрачнела, стала отвечать на мои вопросы односложно и даже невпопад. А я-то дурак, собирался сегодня её или в Риге навестить, или пригласить к себе, в Дом. Такую, пожалуй, и пригласишь, и навестишь.
Пару раз чуть было не нарвавшись на грубость, я, с грехом пополам, отвёз Свету домой на такси. Попрощался и оставшись один на улице, принялся оглядываться в поисках подходящего незапертого подъезда, необходимого мне для возвращения.
Боковым зрением я успел заметить, что из-за кустов у ближайшей скамейки появилась какая-то тень. Я попытался одновременно сделать три дела: повернуться лицом к «тени», вытащить пистолет и отпрыгнуть в сторону. Конечно, дилетанту не справиться с несколькими профессионалами. Хоть я и сделал всё, что хотел, но толку от этого не было никакого. «Тень» действовала не в одиночестве. Двое набросились на меня сзади (откуда? там же никого не было?), один захватил и больно вывернул руку с пистолетом, другой ударил по ногам. Через какую-то долю секунды я уже стоял коленями на мокром асфальте с руками выкрученными за спину. Нападавшие так и остались для меня «тенями»: уже через мгновенье после приземления мне нахлобучили на голову матерчатый мешок. Ни черты лица, ни одежду не удалось разглядеть. В довершение, почти одновременно с одеванием мешка на голову и наручников на руки я получил сильный удар в солнечное сплетение. Рядом тихо-тихо заурчал автомобильный мотор. Меня немного протащили ногами по земле и затолкали в машину.
Самое странное: несмотря на боль и внезапность нападения, я не испугался. Если не убили сразу — значит, нужен живым. А если я недавно ухитрился убежать, будучи прикован к стене за руки и за ноги, то убегу от кого угодно и из чего угодно.
Время было позднее. Машина ехала очень долго. Поначалу я ломал голову, кто организовал похищение. Потом задумался, нет ли какой-то связи между испортившимся настроением Светы и моим пленением. Может быть, она кому-то меня продала, а потом стала терзаться угрызениями совести? Езда все не прекращалась, похитители молчали. Я мечтал уснуть, но так далеко крепость моей психики не простиралась.
13. Умение пускать пыль в глаза.
— Здравствуй, дорогой, — сказал частный детектив Семёнов, когда мне сняли с головы мешок.
— Здравия желаю, гражданин начальник, — вежливо ответил я. — Мне бы руки освободили, я бы вам ещё спасибо сказал. Да и пожалел бы потом.
— Мне твоя жалость на… не нужна. Ты себя пожалей.
Я немедленно пожалел себя, но ещё сильнее — снятый с моей головы мешок. Пока от моего взгляда прятались, я имел все шансы выбраться из этой заварухи живым. Но если мои похитители не боятся раскрыть себя… Плохой признак. Они уверены, что я их никому не выдам. А кто лучше всех хранит тайны? Правильно, покойник. Как бы мне вовремя успеть применить моё искусство побега?
— У вас есть какие-то претензии ко мне? — спросил я. — По-моему, мы не ссорились. Вы сделали свою работу, я вам заплатил.
Много заплатил. В чём дело?
— Какой шустрый! — демонстративно обратился Семёнов к одному из моих конвоиров, — даже не понять, кто здесь кого спрашивает. Коля, задвинь его на место.
Конвоир почти без замаха нанёс мне сильнейший удар в живот. Второй, третий… Было больно и обидно, я почти утратил способность дышать. Наручники на скованных за спиной руках немилосердно врезались в кожу. Второй конвоир толкнул меня по направлению к стулу. Я уселся.
«На этот раз просто бегством всё не закончится, — подумалось мне. — Прощай „Аякс“, больше такой фирмы уже не будет. А Семёнов — первый кандидат в покойники.» Мысли были весьма неожиданными для моего положения. Они могли свидетельствовать или об огромных запасах оптимизма, или об идиотизме. А ещё скорее — о том и о другом одновременно.
— Ну, как? — Семёнов по-отечески улыбнулся. — Вернулся на грешную землю? Дошло, кто здесь хозяин? А то выступает — словно за ним вот-вот американская морская пехота приплывёт. Ещё выступишь… Так, значит, говоришь, что рассчитался со мной?
Я кивнул.
— Рассчитался… Но вот чем? Проверил я твои доллары. Настоящие доллары, хорошие, любой банк в мире их с радостью возьмёт. Но что-то меня насторожило. Уж больно ты запросто их отдал. Ненатурально. Вроде и на слабоумного почти не похож. Связался я кое с кем из специалистов. Тоже говорят: «Деньги настоящие». Но, есть одна загвоздка. Купюры из твоего чемоданчика все принадлежат к сериям, которые никогда раньше не встречались. У нас нет своих людей там, где печатают доллары, но, скорее всего, твои доллары сделаны не в Америке.
— Чушь какая-то, — влез я, хотя сам прекрасно знал, насколько прав Семёнов. — Все согласились, что доллары настоящие? Да. Те серии, не те серии… Что я, псих, что ли, печатать деньги, не похожие на настоящие? Это проблема не моя, а американского министерства финансов. Или ихнего главного банка. Они что, наняли вас разбираться?
— Никто меня не нанимал. Я работаю сам на себя. Сам заказываю, сам расследую. Очень удобно. Не буду же я сам с себя три шкуры драть за работу? А с долларами… Ты знаешь, если бы дело только в них было, то я бы даже мог тебе поверить. Но дело ведь и в тебе самом. Вот, например, твой паспорт. Евгений Волк — это ты?
— Да.
— А жаль. Нет такого. Есть несколько Евгением Волков, но никто из них на тебя не похож. Не то, одним словом. Откуда, ты сказал, у тебя доллары? Из Америки, где ты четыре года был. Так вот, тоже мы не нашли ни одного Волка, который бы туда-сюда в Америку летал. Ну-ка, скажи, какого числа ты прилетел, в какой город?
— Эх, ещё называется детективное агентство, — я разыграл возмущение. — Все проще и сложнее. Число не помню, а прилетел я в Париж, из Парижа вылетел в Варшаву, а из Варшавы поездом — до Питера. До такого вам додуматься слабо?
— Тебе что, ещё вмазать или сам заткнёшься? — полюбопытствовал Семёнов.
— Поехали ко мне домой, — сказал я как можно миролюбивее, — там у меня заграничный паспорт лежит со всеми делами, с визами. Посмотрите, убедитесь.
Если бы Семёнов согласился! Увы. Он отмахнулся от моего предложения, как от назойливой мухи.
— В гробу я видел твой паспорт, — сказал он, — с визами вместе. Тот, кто был когда-то с Кирюхой Седовым знаком, тот любую визу нарисует. Понимаешь, если бы я по тебе следствие для суда вёл, то копал бы шире и все проверял и выяснял: кто ты, откуда и зачем? Но тут я сам — судья. И мне особых доказательств не надо. Меня твои странные доллары интересуют.
Об этом я и без объяснений догадался. Но, оказывается, Семёнов имел в виду что-то другое.
— Похожие купюры нам уже попадались, — сказал он. — Приблизительно четыре года назад люди услышали на пустыре рядом со стройками в Колпино какие-то вопли.