Эта комната невзрачная, для беглого взгляда убогая, - основа Державы. Она, а не великие монастыри, пышные храмы, огромные соборы.
Меня дрожь пробила. Вот чего не ждал... А Пасынок Божий продолжал:
- Немногие удостоены чести сюда войти. Еще меньше тех, кто на эти скамьи садился. На одной из них сидел сам Искупитель... вот только на какой - неведомо. Даже мне.
Он снова на меня посмотрел. Странная у него манера, глянул - будто коснулся... и тут же взгляд отдернул.
- За что мне такая честь? - спросил я.
- Скажи правду, вор Ильмар, - моего нахального вопроса Пасынок Божий будто и не заметил. Не заметил, но ответ дал... - Здесь, в сердце веры, в символе Урбиса, ты не посмеешь сказать неправды. Ответь... - Снова быстрый взгляд - только теперь Пасынок Божий глаз не отвел, впился в меня взглядом, и голос его окреп, набрал силу: - Кем ты считаешь Маркуса, бывшего принца Дома?
- Искупителем... - прошептал я.
Пасынок Божий тонко сжал губы. Спросил:
- Почему?
- Он Слово Изначальное узнал... - начал я. - Разве простому человеку оно дастся?
Молчал Юлий, смотрел в пол, опять будто задремав. Но я к такой его манере уже привыкать стал, и ждал терпеливо. И дождался:
- Скажи, брат мой во Сестре и Искупителе, Ильмар-вор... А почему же Церковь с таким усердием ищет повсюду невинное дитё, в котором дух Искупителя приют нашел?
Перевел я дыхание, собрался с силами, и ответил как думал:
- Изначальное Слово - власть, ваше святейшество. Ключ ко всем Словам, что были, и есть, и будут. Ко всем богатствам, что в Холоде спрятаны.
- Что же с того?
- Кто Изначальным Словом владеет, тот будет миром править... пробормотал я. - А это и для мирских владык - соблазн, и... и для Церкви Святой.
- Ильмар-вор... - начал было Юлий, да замолчал в раздумье. Потом голову поднял, и будто только меня увидел - спросил: - А расскажи-ка мне, Ильмар, что случилось в городе Неаполе, где встретился вам офицер Стражи Арнольд. Расскажешь?
Пустой вопрос, все я уже сказал, еще на первом допросе... Плоть слаба, как стал мне итальянский искусник "Белую розу, красную розу" показывать, так и рассказал, уже на третьем белом лепестке во всех грехах признался.
- Расскажу, - кивнул я.
Хорошо хоть, не с самого начала повелел Пасынок Божий рассказывать. С гиблой каторги на Печальных Островах, откуда мы с Маркусом бежали, планёр похитив и летунью Хелен принудив до материка нас доставить. С города Амстердама, где на меня облаву устроили, и где стал я свидетелем проступка Арнольда, офицера Стражи - в горячке схватки собственного напарника убившего. А больше всего не хотелось мне рассказывать, да и просто вспоминать, как святые братья во Сестре и в Искупителе друг друга убивали... и как я одного из них убил...
Ну а Неаполь... что по сравнению со всем этим Неаполь?
Рассказал я Пасынку Божьему, как бежали мы с Миракулюса: младший принц Маркус, я, летунья Хелен и настоятельница Луиза, помогавшая Маркусу на Острове Чудес от Стражи прятаться. Как Маркус своим Словом чудеса творил, как мы от линкора имперского отбились, как в дилижансе рейсовом приехали в Неаполь - прямо в засаду, устроенную Арнольдом.
И как Маркус побоище остановил, одним лишь Словом... Как холод прокатился по улочке, как испуганно ржали лошади, с которых исчезла упряжь. Как стражники, оставшиеся в один миг с голыми руками, дергались, будто тарантеллу танцую, ощупывали себя, оглядывались, пытаясь понять, кто же их обезоружил.
Тогда Марк забрал в Холод все, что только могло послужить смертоубийству. Забрал, даже не прикасаясь, даже не глядя - одним усилием. Далось ему это непросто, и повязали бы нас стражники, даже без оружия оставшись - если бы не Арнольд.
Что у него тогда в душе творилось? Лишь Сестре с Искупителем ведомо. Мне-то попроще было, на меня долг офицерский не давил, я Дому не присягал... Только Арнольд выбор сделал.
И вывел нас из засады, собственных солдат раскидывая, будто кукол тряпичных, одной рукой дорогу прокладывая, другой беспамятного Маркуса к груди прижимая.
- Уверовал, значит, офицер Арнольд... - сказал Пасынок Божий. Вроде как с иронией сказал, но голос-то серьезным остался. - Писание вспомнил...
- Как же его тут не вспомнить? - отважился я на вопрос. - Ведь сам Искупитель, когда солдаты римские его с Сестрой убить хотели, то же самое сотворил!
Пасынок Божий вздохнул. Спросил:
- Дальше что было, Ильмар-вор?
- Мы в порт отправились, - я облизнул пересохшие губы, соображая, не стоит ли хоть чуточку утаить... Да к чему? Вреда от моих слов уже не будет. - Хотели на корабле, морем, в Марсель или Нант идти. А там уже как сложится. В колонии Вест-Индии, или еще куда.
- Маркуса прятать. От Дома правящего, от Церкви Святой... - укоризны в голосе Юлия не было. Так - размышление вслух.
- Да, ваше святейшество. Чтобы вырос, чтобы Слово во всей силе постиг...
- Дальше.
А вот про то, что дальше было, трудней всего оказалось сказать.
- Мы... мы пошли корабль искать, - начал я. - Любой, лишь бы уже паруса поднимал. А оказалось, что у каждого корабля святой брат дежурит, и без его подписи - никого на борт не возьмут. Мы...
- Подкупить решили, - кивнул Юлий. - А когда не вышло - нож к горлу приставили. А когда на крик братья во Сестре сошлись - прочь кинулись. А ты, Ильмар-вор, остался бегство прикрывать. С пулевиком и ножом, один против двух десятков.
Я молчал.
- Почему ты, а не Арнольд? - спросил Пасынок Божий.
- Маркус идти не мог. Я бы его далеко не унес, а Арнольду - что пулевик за поясом, что принц на плече.
- Собой жертвовал, значит... - задумчиво сказал Юлий. - Или надеялся со всеми совладать?
- Нет, ваше святейшество. Не надеялся. Думал, там и лягу.
- Будь против тебя братья в Искупителе - лег бы, - согласился Юлий. А вот братья во Сестре мои слова выполнили, живым тебя доставили.
Пасынок Божий встал, по часовенке прошелся - мелкими шагами, ноги мантией скрыты, будто плывет, а не шагает. Вздохнул, просто так, как простой человек делами озабоченный. Спросил:
- И где сейчас Маркус со спутниками своими - ты не знаешь?
- Не знаю.
- А знал бы - не сказал?
- По доброй воле - не сказал бы. А под пыткой молчаливых не бывает.
Юлий прикрыл глаза. Будто утонул в своих размышлениях, замерев на полушаге.
- Ваше святейшество... - снова не выдержал я. Опасно прерывать размышления Пасынка Божьего, но был у меня должок, который надо отдать. - Святой паладин, брат Рууд, что вез меня в Урбис, и погиб в дороге, от руки другого святого паладина... Он просил меня, если попаду в Урбис, сказать вам, что смиренный брат Рууд долг свой до конца выполнял.
Юлий вздохнул. Сложил руки столбом, прошептал что-то беззвучно. Потом подошел, протянул руку, да и коснулся моего потного от волнения лба. Пальцы у него были холодные, старческие, но рука еще крепкая, не дрожала.
- Грехи земные тебе прощаю, Ильмар-вор... в них беда твоя, а не вина. Грехи небесные простить не могу, буду Искупителя с Сестрой о тебе молить.
Я замер, ничего уже не понимаю. Какие грехи земные? Какие небесные? И если земные прощены, так может, за небесные лишь на том свете отвечать придется?
- Прощай, Ильмар-вор, - сказал Пасынок Божий. - Читай святое писание, моли Господа о милости. Мир тебе.
- Ваше святейшество...
Но задать вопрос я не успел. Мои недавние конвоиры вынырнули из дверей, и вновь крепко взяли за локти. А Пасынок Божий уже повернулся спиной, и брел к скамейке - медленно, тяжело, будто не пять шагов ему пройти предстояло, а полную милю.
- Подождите! - выкрикнул я. И в тот же миг один из святых братьев ткнул меня под ребро. Вроде как не сильно, вроде как невзначай - а ноги подкосились, и слова в горле застряли.