Дверь открыла высоченная девица в джинсах и коротенькой маечке, на которой было написано "Сингапур" и которая оставляла открытым ее пуп. Стараясь не косить глазами на пуп, Николай Аникеевич вежливо поздоровался и спросил, может ли он видеть Виктора Александровича Вахрушева.
- А дед в больнице, - сказала "Сингапур" и почесала живот.
- Давно?
- Да дня три уже...
- Как его здоровье?
- Клава! - вдруг заорала "Сингапур". - Тут к деду, спрашивают, как его здоровье.
В коридорчике появилась женщина в стеганом красном халате и косынке на угловатой голове. "От бигуди, наверное", - подумал зачем-то Николай Аникеевич. Женщина подозрительно посмотрела на него, кивнула и спросила:
- Вы к Виктору Александровичу?
- Да.
- А зачем он вам?
- Видите ли... - замялся Николай Аникеевич, - я хотел расспросить его об одном нашем общем знакомом...
- О ком? - строго спросила женщина в халате и решительным жестом извлекла из кармана пачку сигарет.
- О Василии Евграфыче... - Николай Аникеевич вдруг сообразил, что даже не знает его фамилии. Хорош сыщик!
- Не знаю такого, - сказала женщина и грозно щелкнула зажигалкой.
- Как вы думаете, а удобно мне посетить вашего отца в больнице?
"Сингапур" ухмыльнулась, а женщина в халате выпустила из накрашенных губ облачко дыма и пожала плечами.
- Спасибо за отца. Я его жена.
- Не хвастай, Клава, - сказала девица.
- Ванька, веди себя прилично. И вообще ты опаздываешь на тренировку.
Николай Аникеевич мысленно застонал: мать, дочь, жена, внучка, Клава, Ванька, "Сингапур". Бедный Виктор Александрович...
- Виктор Александрович в больнице, - сказала жена Вахрушева.
- Да, да, - торопливо кивнул Николай Аникеевич, - я только хотел узнать, как он и удобно ли посетить его?
- Как он? Как огурчик. Как может чувствовать себя человек в его возрасте после второго инфаркта? Хотя и микро? - Женщина в халате пожала плечами, явно осуждая мужа и за возраст, и за инфаркт. - Сходите. - Она назвала больницу и двинулась на Николая Аникеевича, заставляя его отступать к двери. Девица принялась стаскивать "Сингапур" через голову, и он выскочил на лестницу.
Назавтра сразу после работы он поехал в больницу. Окошко с табличкой "Справочная" было закрыто. Гардеробщик с огромной кружкой чая в руках сказал:
- Да вы ее не ждите, она сегодня не пришла.
- А как же мне узнать, в какой палате больной?
- Знаете, когда поступил? Сходите в приемное отделение. Как выйдете, направо за угол.
От слов "приемное отделение" легкий озноб прошел по спине Николая Аникеевича. Несколько лет назад появились у него затруднения с мочеиспусканием. Дня два он терпел, а потом пошел в поликлинику. Молодой смуглый врач мучил его минут двадцать. Руки его дрожали, и Николай Аникеевич заметил, как на лбу его выступила испарина.
- Что вы делаете? - вдруг закричал врач. - Немедленно в больницу. Экстренная госпитализация.
Он начал что-то быстро писать, куда-то звонить, а Николай Аникеевич сидел словно в трансе, думая о себе так, как будто это не его кладут в больницу, а какого-то другого человека, по странному совпадению тоже Николая Аникеевича и тоже Изъюрова.
В приемном покое больницы толстая женщина в халате опять что-то долго писала, а потом провела его в небольшую комнатку со странной табличкой "Мужская смотровая". Посреди комнатки стояла каталка, а на ней лежал старик, прикрытый тонким казенным одеялом. Внезапно старик поднял костлявую, по-детски тоненькую ручонку с темной морщинистой кожей, слабым жестом погрозил стене с плакатом "Если у вас дома больной гриппом" и дребезжащим голосом выкрикнул:
- Справа, справа, ребятки...
Высоченный человек с застывшей улыбкой и неподвижными глазами слепца сказал:
- Лежи, лежи, дедушка, скоро врач придет.
- Да что это такое за безобразие, - не очень решительно сказал немолодой седой человек, поглаживая по плечу бледного юношу лет семнадцати с длинными волосами. - Второй час ждем уролога.
В комнату заходили и выходили молодые люди в белых и зеленоватых халатах, чрезвычайно озабоченные и торопливые, у всех на груди висели стетоскопы, но движения их были суетливы и неуверенны.
- Справа, справа, ребяты... - снова выкрикнул старик и поднял было руку, но она тут же упала.
- Ты не бойся, детка, - говорил седой человек, нежно проводя рукой по волосам сына, - все будет хорошо...
Николай Анлкеевич сидел не шевелясь, остро чувствуя страшную хрупкость человеческого тела. Боже, это же чудо, что такой сложный механизм может хоть немножко, хоть чуть-чуть работать без поломки, без того, чтобы тут же не оказаться в маленькой комнатке со странным названием "Мужская смотровая".
Потом уролог, тоже молодой человек в белом халате, не очень ловко, но решительно вогнал в него катетер, по трубочке потекла моча, и он сказал:
- Какая к черту анурия, пишут всякую ахинею, идиоты, почки дай бог каждому...
Николай Аникеевич почувствовал прилив жаркой благодарности к молодому человеку, к своим почкам и даже к моче...
Виктор Александрович Вахрушев лежал во второй кардиологии и оказался толстым человеком с бело-мучнистым больничным лицом.
- Вы ко мне? - спросил он Николая Аникеевича.
- Да...
Лицо Вахрушева начало было почему-то складываться в ироническую улыбку, но вдруг исказилось от боли.
- У-у, - он со свистом вздохнул сквозь сжатые зубы, помолчал несколько секунд, потом сказал: - Так и должно быть...
- Что? - спросил Николай Аникеевич, с брезгливой жалостью посмотрел на все еще напряженно нахмуренный лоб. О господи, какое счастье, что не он это лежит распятый на больничной койке, не его пронизывает боль.
- Так и должно быть, - уже тверже сказал Вахрушев. - Чужие люди приходят, а единственная внучка никак не может найти время навестить умирающего деда. Что поделаешь, современный баскетбол требует самых серьезных тренировок... Но хватит жаловаться. Вы по поводу экспертизы?
- Я...
- Я все передал Аркадию Семеновичу Падалко. Вернее, жена передала, когда это случилось. Закончить заключение я не успел, но кое-что написал.
- Простите, Виктор Александрович, но я вовсе не по этому делу. Я... Как бы вам это выразить пояснее? Видите ли...
- А кто вы, собственно? - строго спросил Вахрушев.
- Изъюров Николай Аникеевич. Я хотел спросить вас о покойном Василии Евграфыче...
- О ком, о ком?
Сердце Николая Аникеевича тоскливо сжалось. Не он. Зачем все это? Весь этот бред. И нелепые часы, и его детское любопытство вдруг показались ему здесь, в больнице, где отпадает все незначительное, ничтожными, не имеющими никакого значения.
- Автомеханик был такой, Василий Евграфыч... - глупо лепетал он.
- Чушь какая-то! - сердито сказал Вахрушев. - Никакого Евграфа Васильевича я не знаю. Чушь! Нонсенс.
- Простите, я, должно быть, ошибся...
- Должно быть! - фыркнул больной и снова поморщился. Впрочем, все равно спасибо, что пришли. Отвлекли от моих мыслей... А от чего, между прочим, помер ваш автомеханик и какое он мог иметь ко мне отношение?
- Рак поджелудочной...
- Тоже дело, - одобрительно кивнул Вахрушев.
- Понимаете, вы, очевидно, не тот Вахрушев... Я искал через справочную...
- Не тот, - согласился больной. - Дерьмо я, а не Вахрушев. Утиль. Вторичное сырье. Профессор Вахрушев сдан в утиль. Нет, лучше так: сегодня ученики четвертого "бэ" класса сдали профессора Вахрушева на пункт приема вторичного сырья, получив взамен два раза по "Три мушкетера" и одну "Женщину в белом". Как, а?
- Да что вы себя хороните, Виктор Александрович?
- А это я со стариком играю. Показываю, что, мол, я готов. Может, он и не приберет пока что.