В конце концов он устроился на сиденье, разгладил невидимую салфетку и обвел присутствующих загнанным, виноватым взглядом.
Глубоко вздохнув, Нильсен спросил его:
- Вы уверены, что хорошо посолили?
Трудный вопрос поставил Бертелли в тупик. Он нашел глазами свою тарелку, внимательно оглядел ее содержимое.
- Пожалуй, хорошо, благодарю вас.
Перестав жевать, Нильсен поднял глаза и, встретившись взглядом с Кинрадом, спросил:
- Что такое есть в этом парне, чего нет в других?
Улыбаясь до ушей, Кинрад ответил:
- Сам бы хотел понять, пытаюсь уже давно, но все безуспешно.
Лицо Нильсена осветилось подобием улыбки, и он признался:
- Я тоже.
Бертелли молча, сосредоточенно ел. Жевал он, как всегда, высоко подняв локти, а его рука неуверенно искала рот, мимо которого было просто невозможно пронести ложку.
Дотронувшись до экрана кончиком карандаша, Марсден сказал:
- Вот эта, по-моему, розовая. Но, может, мне это только кажется.
Кинрад нагнулся и стал вглядываться в экран.
- Слишком маленькая, ничего пока сказать нельзя. Прямо с булавочную головку.
- Значит, зря я надеялся.
- Может, и не зря. Возможно, цветовая чувствительность ваших глаз выше моей.
- Давайте спросим нашего Сократа, - предложил Марсден.
Бертелли стал рассматривать едва заметную точку, то приближаясь к экрану, то удаляясь от него, заходя то с одной стороны, то с другой. Наконец он посмотрел на нее, скосив глаза.
- Это наверняка что-то другое, - сообщил он, явно радуясь сделанному им открытию, - потому что наше Солнце оранжево-красное.
- Цвет кажется розовым благодаря флуоресцентному покрытию экрана, - с раздражением объяснил Марсден. - Эта точка - розовая?
- Не разберу, - сокрушенно признал Бертелли.
- Ну и помощничек!
- Тут можно только гадать, она слишком далеко, - сказал Кинрад. Одного желания здесь мало - придется подождать, пока мы не окажемся немного ближе.
- Я уже сыт по горло ожиданием, - с ненавистью глядя на экран, сказал Марсден.
- Но ведь мы возвращаемся домой, - напомнил Бертелли.
- Я знаю. Это и убивает меня.
- Вы не хотите вернуться? - недоумевающе спросил Бертелли.
- Слишком хочу, - и Марсден с досадой сунул карандаш в карман. - Я думал, обратный путь будет легче хотя бы потому, что это путь домой. Я ошибся. Я хочу зеленой травы, голубого неба и места, где можно свободно двигаться. Я не могу больше ждать.
- А я могу, - гордо сказал Бертелли. - Потому что надо. Если бы я не мог, я бы сошел с ума.
- Да ну? - Марсден окинул Бертелли ироническим взглядом, и его нахмуренное лицо начало понемногу проясняться. Наконец у него вырвался короткий смешок. - Сколько же времени вам бы для этого понадобилось?
Не переставая смеяться, он вышел из кабины управления и направился в столовую. Заворачивая за угол, он расхохотался.
- Что тут смешного? - удивленно спросил Бертелли.
Оторвав взгляд от экрана, Кинрад внимательно посмотрел на него.
- Как это получается, что каждый раз, когда кто-нибудь начинает...
- Да, капитан?
- Нет, ничего.
Корабль мчался вперед, сотрясаясь: все его части и детали издавали стон.
Появился Вейл - его вахта кончилась, он шел в столовую. Он был невысокого роста, широкий в плечах, с длинными сильными руками.
- Ну что?
- Мы не уверены, - и Кинрад показал на точку, сиявшую среди множества ей подобных. - Марсден думает, что это оно и есть. Может быть, он прав, а может, и нет.
- Вы не знаете? - спросил Вейл, глядя на Кинрада и не обращая внимания на экран.
- Узнаем, когда придет время. Еще рановато.
- Запели по-новому?
- О чем это вы? - резко спросил Кинрад.
- Три дня назад вы говорили нам, что теперь Солнце может показаться на экране в любой момент. Это подняло нам дух - а мы в этом нуждались. Я не привык распускать нюни, но должен сознаться: что-нибудь в этом роде было мне нужно.
- Он смерил Кинрада злым взглядом. - Чем радужней надежды, тем сильней разочарование.
- А вот я не разочаровываюсь, - сказал Кинрад. - Плюс-минус три дня пустячная погрешность, если учесть, что обратный путь длится два года.
- Да - если курс правильный. А у меня нет в этом уверенности.
- То есть вы думаете, что я не в состоянии дать правильные координаты?
- Я думаю только, что даже лучшие из нас могут ошибаться, упорствовал Вейл. - Разве первые два корабля не отправились к праотцам?
- Не из-за навигационных ошибок, - с глубокомысленным видом вставил Бертелли.
Скривившись, Вейл уставился на него:
- Вы-то что смыслите в космической навигации?
- Ничего, - признался Бертелли с гримасой человека, у которого удаляют зуб мудрости, и кивнул на Кинрада. - Но он смыслит.
- Да?
- Обратный маршрут был рассчитан покойным капитаном Сэндерсоном, сказал Кинрад, лицо которого начала заливать краска. - Я проверял и перепроверял вычисления больше десяти раз, и Марсден тоже. Если вам этого мало, возьмите и проверьте их сами.
- Я не навигатор, - сердито сказал Вейл.
- Тогда закройте рот и помалкивайте, и пусть другие...
- Но я и не открывал его! - неожиданно возмутился вдруг Бертолли.
Переключившись на него, Кинрад спросил:
- Чего вы не открывали?
- Рта, - обиженно оказал Бертелли. - Не знаю, почему вы ко мне придираетесь. Все ко мне придираются.
- Вы ошибаетесь, - сказал Вейл. - Он...
- Вот видите, я ошибаюсь. Я всегда ошибаюсь. Я никогда не бываю прав.
Бертелли громко вздохнул и, тяжело переставляя свои огромные ноги, со страдальческим выражением побрел прочь.
Проводив его изумленным взглядом, Вейл сказал:
- Похоже на манию преследования. И такой, как он, считается психологом! Прямо смех.
Вейл приблизил лицо к экрану и начал внимательно его рассматривать.
- Которая, по мнению Марсдена, Солнце?
- Вот эта, - показал Кинрад.
Вейл хищным взглядом вперился в светящуюся точку и наконец сказал:
- Ладно, будем надеяться, что он прав.
И вышел.
Кинрад сел и вперил в экран невидящий взгляд. Его занимала проблема, которая, может быть, имела смысл, а может быть, и не имела: когда наука становится искусством? Или наоборот - когда искусство становится наукой?
На следующий день свихнулся Арам. У него начался приступ "чарли", тот же синдром, который привел к гибели Вейгарта. У болезни этой было и медицинское название, но очень немногие люди его знали и еще меньше могли выговорить. В обиходе же ее стали называть "чарли" - после древней, почти забытой войны, когда, бывало, хвостовой стрелок большого военного самолета, или, как его называли, "Чарли-на-хвосте", слишком много думавший о тяжелом грузе бомб и тысячах галлонов высокооктанового горючего за своей кабиной, похожей на клетку попугая, вдруг начинал выть и биться о стены своей призрачной тюрьмы.
Все началось с эпизода, очень типичного для этой космической болезни. Арам сидел рядом с Нильсеном и спокойно ел, ковыряя вилкой в своей разделенной на отделения пластмассовой тарелке с таким видом, будто у него совсем нет аппетита. Внезапно, не сказав ни слова и не изменившись в лице, он оттолкнул тарелку, вскочил и бросился вон из столовой. Нильсен попытался было задержать его, но не сумел. Арам, как кролик, спасающий свою жизнь, пулей вылетел в коридор и помчался по проходу к люку. Нильсен последовал за ним, а за Нильсеном - Кинрад. Бертелли замер на месте, не донеся вилки до рта, уставившись пустым взглядом в стенку напротив, ловя своими большими ушами доносящиеся из прохода звуки.
Они схватили Арама в тот момент, когда он с лихорадочной поспешностью пытался повернуть винт люка не в ту сторону. Люк он все равно не успел бы открыть, даже если бы поворачивал винт правильно.