Короны этих деревьев, а скорее - шляпки, соединялись, образуя наверху почти монолитный балдахин, так что свет лишь кое-где проникал до почвы. Потому что слой облаков вокруг планеты пропускал только слабый перламутровый свет, а здесь даже его глушили деревья, так что в глубине леса царил каштановый полумрак.
Встретившись с первыми гидрянами, Мюллер был поражен тем, что рост их равнялся примерно трем метрам. С детских пор он не ощущал себя таким маленьким - он стоял среди этих чужих существ и вытягивался как только мог, стараясь заглянуть им в глаза.
Пришла пора, чтобы применить знания, полученные в области практической герменетики. Он спокойно произнес:
- Меня зовут Ричард Мюллер. Я прибыл с добрыми намерениями от людей земной зоны культуры.
Разумеется, гидряне не могли понять этого. Однако они стояли неподвижно, и выражения их лиц не свидетельствовали об иронии. Он присел и на влажной мягкой глине начертил теорему Пифагора. Поднял глаза. Улыбнулся.
Основная концепция геометрии. Универсальная система мышления.
Гидряне слегка наклонили головы. Ноздри, напоминающие вертикальные прорези, слегка задрожали. Он предположил, что они обмениваются какими-то соображениями. Располагая таким количеством глаз, размещенных со всех сторон, им даже не было необходимости оборачиваться друг к другу.
- А теперь, - продолжал Мюллер, - я покажу вам еще одно доказательство нашей близости.
Он начертил палочку. Чуть подальше нарисовал две палочки. Еще дальше три. Соединил их значками.
I+II=III
- Верно? - спросил он. - Мы это называем сложением.
Соединенные суставами руки заколыхались. Двое гидрян столкнулись. Мюллер вспомнил, как гидряне, едва только обнаружив исследовательский зонд, уничтожили его, даже не пытаясь разобраться в нем. Сейчас он был готов к такой же реакции. Но они только слушали. Великолепно. Он встал с колен и указал на то, что нарисовал.
- Ваша очередь, - сказал он. Он говорил намеренно громко. Широко улыбался...
- Обратитесь ко мне на универсальном языке математики. Покажите мне, что вы поняли.
Ничего.
Он вновь указал на символы, а потом протянул открытую ладонь к ближайшему гидрянину.
Через какое-то время другой гидрянин, плавно передвигаясь выступил вперед, поднял ногу и несколько раз качнул шарообразной ступней. Чертежи исчезли. Он разровнял почву.
- Хорошо, - сказал Мюллер. - А теперь ты что-нибудь нарисуй.
Однако гидрянин вернулся на свое место в окружившей Мюллера толпе.
- Превосходно. Существует еще один универсальный язык. Надеюсь, он не осквернит ваших ушей.
Мюллер извлек из кармана флейту и приложил к губам.
Играть через фильтрованную оболочку оказалось нелегко. Но он задержал дыхание и исполнил диатоническую гамму. Он во второй раз заиграл диатоническую гамму, но теперь в минорном ключе. Потом принялся играть гамму хроматическую. Они производили впечатление чуть более взволнованных. Это неплохо свидетельствует о вас, подумал он. В этом вы разбираетесь. И ему пришло в голову, что может быть полная гамма скажется более под настроение этого облачного мира. Он заиграл ее и еще что-то из Дебюсси на закуску.
- Доходит это до вас? - спросил он.
Вроде бы они стали о чем-то совещаться. Отошли от него. Он двинулся за ними. Но не мог догнать, и они вскоре исчезли с его глаз в сумерках влажной чащи. Но он не расстроился и вскоре оказался там, где они собрались все вместе, словно ожидая его. И с такими перерывами они довели его до своего города.
Питался он искусственно. Химический анализ показал, что было бы по меньшей мере безрассудно даже пробовать то, что ели гидряне.
Он множество раз чертил "пифагоровы штаны". Выписывал арифметические действия. Играл Шенберга и Баха. Рисовал равносторонние треугольники. Погружался в стереометрию.
Пел. Говорил гидрянам не только по-английски, но и по-французски, по-китайски, чтобы продемонстрировать им, сколь разнородны языки людей. Предлагал схематические изображения атома. И все же после шести месяцев пребывания среди них он знал о работе их сознания не больше, чем через час после посадки.
Они молча терпели его присутствие. Между собой они переговаривались в основном быстрыми жестами, прикосновением рук, подрагиванием ноздрей. Какой-то свой язык у них явно был, но это был причудливый, полный посапывания шум, в котором он не сумел различить не только слов, но и хотя бы слабых. Разумеется, все, что он слышал, он записывал.
Пока в конце концов, наверное, утомленные этим визитом из иного мира, они не взялись за него.
Он спал.
Только после определенного времени он понял, что они сделали с ним, пока он был погружен в себя.
Ему было восемнадцать лет и он, обнаженный, лежал под яркими звездами на небе Калифорнии. Ему казалось, что он может дотянуться до звезд, может сорвать их с неба.
Быть богом! Овладеть Вселенной!
Он повернулся к ней, смуглый и прохладный, слегка напряженный, накрыл ладонями ее груди, потом провел рукой по гладкому животу. Она слегка задрожала.
- Дик, - сказала она. - Ох...
"Быть богом", - думал он. Он быстро поцеловал ее, а потом небыстро.
- Подожди, - попросила она. - Я еще не готова.
Он ждал. Помог подготовиться ей или же это показалось ему, что помог, но скоро ее дыхание сделалось прерывистым. Она снова пробормотала его имя. Сколько звездных систем способен посетить человек за свою не слишком долгую жизнь? Если вокруг каждой звезды вращается в среднем двенадцать планет, и если во всей галактике с диаметром в "Х" световых лет сто миллионов звезд... Бедра ее разошлись. Он закрыл глаза. Под коленями и локтями он ощутил бархатистые иголки старых сосен.
Он опустился рядом с ней навзничь. Показывал на звезды и говорил, как они называются, причем перепутал по-крайней мере половину их названий. Она, однако, этого не знала. Он доверил ей свои мечты. А потом они снова любили друг друга и было еще лучше.
Он надеялся, что к полуночи пойдет дождь, и они смогут потанцевать под его струями, но небо осталось безоблачным. И потому они всего лишь сходили поплавать. Они выскочили из воды, дрожа от холода и хохоча. Когда он отвозил ее домой, она запила свою противозачаточную пилюлю ликером шартрез. Он сказал ей, что любит ее.
Они обменивались поздравительными открытками на Рождество Христово еще много лет.
Восьмая планета Альфы Центавра-3 была огромным газовым шаром невысокой плотности и с силой притяжения, примерно равной силе притяжения Земли, Мюллер провел там медовый месяц, когда женился во второй раз. При этом он проворачивал свои служебные дела, так как колонисты на шестой планете этой системы стали слишком уж самостоятельными. Они хотели создать вихревой эффект, который высосал бы большую часть крайне полезной атмосферы восьмой планеты для нужд их промышленности.
Конференцию он провел достаточно успешно. Убедил местные власти в необходимости установления квоты на разработку атмосферы и даже выслушал похвалу за свой небольшой вклад в вопросы межпланетной морали. Позже все свое время пребывания на восьмой планете Альфы Центавра-3 он и Мола были гостями правительства. Мола, в отличие от первой его жены Лорейн, страшно любила путешествовать. И ее ожидало множество космических перелетов вместе с ним.
В изоляционных костюмах они плавали в ледяном метановом озере. Смеясь, носились по аммиачным берегам этого озера. У Молы, высокой как и он, были сильные ноги, темно-рыжие волосы, зеленые глаза.