Что, что это? Происки завистников, недругов, кто-то метит на его «теплое» местечко? Он с ненавистью глянул на кресло с высокой спинкой перед своим рабочим столом — тоже зоновская работа. Трон, настоящий трон, иначе и не скажешь, это с Централа, он сам ленточку мебельного цеха перерезал. Все убрать, убрать к чертям! Завтра же наедут комиссии, телевизионщики чертовы, все вынюхивать будут, камерами своими лезть, вспышками щелкать. Он уже представлял репортаж по первому каналу и себя на этом троне. Да, телевизионщики такого ракурса не упустят: главный вертухай области на троне. И неудивительно, что у него исчезают зэки целыми отрядами. Нет, убрать, все отсюда убрать! Обычную мебель, обычные кресла. А впрочем, поздно уже, наверняка, если скандал разразится, найдутся подчиненные, которые с удовольствием поведают свободной прессе и об этой мебели, и про баньку у старого тюремного равелина, и про «списанную» служебную «Волгу», и про остальное… Господи, кто бы знал, как жестко это начальственное кресло…
Игнатьев смачно выругался, уселся за стол, с ненавистью посмотрел на колонку фамилий напротив соответственных кнопок селектора. Вот они, помощнички, две дюжины офицеров, что на последнем юбилее глазами влюбленными его поедали, чуть ли не в разрез шинели целовали. А сейчас к кому обратиться? Кто не подведет, кто не захочет за счет свежеснятой шкуры полковника Игнатьева добыть себе очередную звездочку, стать из зама главным… Сдадут! Точно сдадут, и этот, и этот, а уж этот — в первую очередь, давно на его «трон» метит, хоть и клянется в вечной преданности при каждом удобном и неудобном случае. Некому довериться, некому… Он снова выругался и ткнул пальцем в кнопку напротив фамилии «Васинцов», командира спецназа областного УИНа.
Откровенно говоря, Игнатьев не особо любил Васинцова, точнее, совсем не любил. Больно уж независим этот капитан для работы в системе ИТУ. Эти армейские, а особо ветераны Кавказа, «брошенные» из сокращаемой армии на усиление МВД, внесли в унылую уиновскую жизнь изрядную долю махновских настроений. Поглядите-ка на них, они удерживали горные перевалы от банд наемников Халифата. Да что бы они сделали без местной милиции?! Правильно им звания прежние оставили, одно дело на перевалах сидеть да зачистки проводить, другое — зэков взбесившихся усмирять. Вот иди и заработай здесь звезды на погоны, когда чуть оступишься, тут же рапорт на тебя, а тут и вовсе из органов… Но сейчас ситуация несколько иная. Такое ЧП так просто не пройдет, тут не только звезды с погон, тут головы полететь могут.
Васинцов прибыл ровно через 20 минут, едва капитан вошел, полковник встал из-за стола и протянул руку, чего раньше никогда не делал.
— Что скажешь, Васинцов? — сказал Игнатьев и кивнул на рапорт. — Слышал уже?
Капитан — высокий стройный офицер с чуть тронутыми сединой висками — подошел к столу, глазами пробежался по рапорту.
— Не только слышал, но и…
— Что «но и», договаривай.
— Мои ребята уже проехались по адресам, они все дома.
— Кто дома, капитан?
— Все отпущенные. Семнадцать человек по месту прописки или у жен-любовниц, остальные на даче у Быкова.
— Быкова? Это который спортсмен?
— Ну да, у него. Сидят чинно на веранде после баньки распаренные, водочкой, шашлычком балуются, вроде как братаются. Еще одного бомжа нашли «дома» на вокзале, у него там в подвале под пивнушкой вроде как берлога. Спал пьяненький сном праведника.
— И?..
— Товарищ полковник, теперь вы не договариваете. Что значит «и»?
— Ты задержал их?
— А с какой стати? Вашего указания не было, я звонил, но жена ваша сказала, что вам очень плохо, и бросила трубку.
Постановлений на арест у меня нет, они же уже вроде как арестованные, рапорта о побеге тоже, дежурный майор отказался писать. Да, вот еще. — Капитан извлек из-под мышки папку и положил ее на стол.
— Что это?
— Рапорты дежурившей в СИЗО смены, я пробежался краем глаза, там такого понаписано… Очень похоже на массовый бред со склонностью к массовым покаяниям. Как этот, отец Федор в «12 стульях», помните, он еще склонял птиц к лютеранству: «Птицы, покайтесь в грехах своих прилюдно!»
— Тебе только шутки шутить. Ладно, о рапортах потом, где эти двадцать семь бежавших?
Капитан улыбнулся:
— Как — где, конечно в СИЗО, пришлось для них старую казарму освободить, не по камерам же их обратно рассовывать. Но я не стал бы называть их бежавшими.
Полковник Игнатьев пропустил последнюю фразу мимо ушей, облегченно вздохнул и вытер пот с лица.
— Сопротивление оказывалось?
— Зачем сопротивление? Мы ж не дуболомы какие-то, мы ж по-хорошему. Объяснили, что смене, их выпустившей, влетит по самое не балуйся и что для законного освобождения нужны «бумажки». И вы знаете, никто даже не возмутился, все собрались оперативно и сами в автобус загрузились. Я, честно говоря, насчет этого Быкова опасался, уж больно крут мужик, да и охраны у него полторы дюжины, так он, наоборот, новый «Адидас» на себя натянул, тапочки домашние в пакетик сунул и первым в автобус полез. А мы чуть ли не БТР с собой приволокли к его даче. Соседям сказали, что учения идут…
— Что посоветуешь делать?
— Что-что, докладывать «наверх». Я тут с ребятами из Сибири связался, у них там примерно такая же фигня случилась…
— Такая же, — облегченно вздохнул Игнатьев.
— Да, неделю назад, а сегодня утром повторилась. Прямо исход какой-то…
Глава 2
То же самое слово «исход» употребил и главный тюремщик России, генерал-полковник со значимой фамилией Сизов, когда получил сотое по счету сообщение о ЧП в системе ИТУ. По всей стране от Сахалина до Бреста из тюрем и колоний беспрепятственно выходили люди. Не все, конечно, а процентов по 15—20. Тюремщики, поставленные их охранять, сами открывали железные ворота и желали им счастливого пути.
— Мы выпускаем невиновных или тех, чья вина не так тяжка, для ужаса наших тюрем, — заявляли «кумовья» всех рангов, но не могли объяснить, почему они считают этих людей невиновными. Просто чувствуют, и все.
Генерал отодвинул бумаги в сторону и подошел к большой карте страны, занимавшей чуть ли не всю стену. Карта была украшена лампочками, сотней лампочек, означавшими тюрьмы, колонии, поселения, временные изоляторы. Всю систему ГУИНа — Главного управления исполнения наказаний, его ведомства. Не ГУЛАГ, конечно, но похоже. Лампочки тревожно горели красным, сообщая о ЧП. И если сопоставить точное время ЧП, то можно было проследить закономерность. Исход шел с востока на запад вслед за солнцем. Первыми вышли на волю сахалинские зэки, последними белорусские. Не горели лампочки только в самой западной Кенигсбергской губернии. Нет, вон, замигала первая, и тут же вторая. Наверняка скоро загорятся все…
Он подошел к окну и долго-долго смотрел на падающий снег.
Он очень любил снегопад, когда мягкий пушистый снежок укрывает и городскую грязь, и голые деревья, в ужасе поднявшие обрезанные ветви к небесам, и серые крыши домов. Все красивое, белое, чистое…
— Со старым Новым годом вас, генерал Сизов, — сказал он сам себе, опустил руку в карман и вытащил никелированный браунинг. Именной, с накладкой рукоятки из слоновой кости, с золотой пластинкой и дарственной надписью на ней. Президентом лично врученный за долгую безупречную службу. Есть ли его вина в том, что в его ведомстве мучилось в неволе столько невинных людей? Нет его вины, не он сажает, он лишь исполняет наказание. Это его работа.