Она грустно и горестно засмеялась.
- Мне очень недостает твоего понимания, Петир. Мне недостает того, от кого мне не нужно ничего скрывать. Мы ведьмы, Петир, принадлежим ли мы Богу или дьяволу. Мы с тобой оба ведьмы.
О, как блеснули ее глаза, когда она произносила эти слова, каким явным был ее триумф и вместе с тем - каким горьким. На мгновение Дебора плотно стиснула зубы. Потом она протянула руки и погладила мне лицо и шею, отчего мое неистовство только возросло.
- Ты же знаешь, что хочешь меня, Петир, как всегда это знал. Тогда почему бы тебе не решиться? Пойдем со мной. Если Таламаска не отпустит тебя, мы покинем Амстердам. Мы исчезнем вместе. Нет ничего, что я не могла бы сделать для тебя. Я дам тебе все, только будь со мной и позволь мне быть рядом и больше не бояться. С тобой я могу говорить о том, кто я и что случилось с моей матерью. Тебе, Петир, я могу рассказать обо всем, что тревожит меня, и тебя я никогда не испугаюсь.
При этих словах ее лицо погрустнело и из глаз полились слезы.
- Мой молодой муж красив. В нем есть все, о чем я мечтала, когда сидела, чумазая и босоногая, на, пороге своей хижины. Он - граф, который возвращался к себе в замок. Теперь он повезет туда меня, хотя его замок и в другой стране. Я как будто попала в одну из сказок, которые рассказывала моя мать. Я буду графиней, и сказка превратится в быль.
- Но знаешь, Петир, я одновременно люблю и не люблю его. Ты - первый мужчина, которого я полюбила. Ты привез меня сюда. Ты видел костер, в пламени которого погибла моя мать. Ты отмыл меня, кормил и одевал, когда я была не в состоянии делать это сама.
Я оставил всякую надежду покинуть эту комнату, не овладев Деборой. Я это знал. Однако я был настолько заворожен малейшим движением ее ресниц или крошечной ямочкой на щеке, что позволил Деборе увлечь меня не на кровать, а на ковер перед маленьким камином. Здесь, в тепле и мерцающем свете поленьев, она начала рассказывать мне о своих горестях.
- Мое прошлое кажется мне теперь призрачным, - тихо плача, говорила Дебора, и ее глаза широко раскрылись от удивления. - Петир, неужели я когда-то жила в таком месте? Неужели я видела, как умирает моя мать?
- Дебора, не стоит вспоминать о том, что случилось, - сказал я. - Пусть картины прошлого рассеются.
- А ты помнишь, как впервые заговорил со мной и сказал, что моя мать не делала зла, но зато другие причинили ей зло? Почему ты был тогда в этом уверен?
- Да была ли она ведьмой, и вообще, что такое ведьма?
- Эх, Петир, я помню, как ходила с нею безлунными ночами в поля, туда, где стояли камни.
- И что там случилось, моя дорогая? - нетерпеливо спросил я. - уж не появился ли дьявол с раздвоенными копытами?
Дебора покачала толовой, сделав мне знак лежать тихо, слушать ее и не перебивать.
- Петир, представляешь, черной магии мою мать научил один судья, который судил ведьм! Мать мне показывала его книгу. Он оказался в нашей деревне проездом, когда я была совсем маленькой и еще не умела ходить. Судья пришел в нашу хижину, чтобы мать вылечила ему порез на руке. Потом они сели с матерью у очага, и этот человек стал рассказывать ей обо всех местах, где он побывал по делам службы, и о ведьмах, которых сжег. "Будь осторожна, дитя мое", - сказал судья матери, а затем вытащил из кожаной сумки свою злую книгу. Она называлась "Демонология". Он читал ее моей матери, поскольку она не умела читать ни по-латыни, ни на каком-либо другом языке. Судья поднес книгу поближе к свету очага, чтобы мать смогла получше разглядеть имевшиеся там картинки.
Час за часом судья рассказывал моей матери обо всех этих вещах: что делали ведьмы и что они способны делать. "Будь осторожна, дитя мое, приговаривал он при этом, - дабы дьявол не искусил тебя, поскольку дьявол любит повитух и знахарок".
С этими словами он переворачивал страницу.
В ту ночь он лег вместе с матерью и рассказывал ей о домах пыток, о кострах и о криках обреченных. Покидая наш дом, он еще раз произнес на прощание: "Будь осторожна, дитя мое".
Потом обо всем этом мать рассказала мне. Тогда мне было шесть или семь лет. Мы сидели вдвоем у кухонного очага. "А теперь пойдем, - сказала мне мать, - и ты увидишь". И мы пошли в поле, ощупью пробираясь к камням. Там мы встали в самую середину круга и замерли, чтобы почувствовать ветер.
Вокруг - ни звука в ночи. Ни искорки света. Ни звезды на небе, чтобы увидеть башни замка или далекую водную гладь Лох-Доннелейт.
Я слышала, как мать, держа меня за руку, что-то бормочет. Потом мы вместе танцевали, двигаясь небольшими кругами. Бормотание матери становилось все громче. Потом она стала произносить латинские слова, призывая демона, и, наконец, широко раскинула руки и закричала, чтобы он приходил.
Ночь оставалась такой же тихой. В ответ не раздалось ни звука. Я крепче ухватилась за ее юбки и вцепилась в ее холодную руку. Потом я почувствовала, как что-то движется по лугу, похожее на легкий ветерок. Этот ветер начал собираться вокруг нас. Я ощутила, как он коснулся моих волос и затылка. Он обволакивал нас со всех сторон, струями воздуха. И вдруг я услышала, как "ветер" заговорил, только не словами, но я все равно отчетливо разобрала: "Я здесь, Сюзанна!"
О, как радостно смеялась моя мать, как она плясала. Словно девчонка, она трясла руками, опять смеялась и отбрасывала назад свои волосы. "Ты его видишь, доченька?" - спросила она меня. Я ответила, что чувствую его совсем близко.
Здесь он снова заговорил: "Назови меня моим именем, Сюзанна".
"Лэшер, - ответила мать, - ибо ветер, который ты посылаешь, как плетью, хлещет по траве и, как плетью, сшибает листья с деревьев. Иди же, мой Лэшер, устрой бурю над Доннелейтом! А я буду знать, что я - могущественная ведьма и что ты это делаешь ради моей любви!"
Когда мы добрались до нашей хижины, ветер завывал над полями и в нашей трубе. Мы сели у огня, смеясь вместе, точно двое детишек. "Видишь, видишь, я это сделала", - шептала мать. Заглянув в ее глаза, я увидела то, что видела прежде и видела потом, вплоть до последнего часа ее мучений и боли: глаза простушки, шаловливой девчонки, прикрывшей ладонью смеющееся лицо, а в другой зажавшей украденный леденец. Петир, для нее это была игра. Игра!
- Я понимаю, моя любимая, - ответил я.
- А теперь давай, скажи мне, что сатаны не существует. Скажи, что это не он приходил во тьме, дабы провозгласить ведьму из Доннелейта, а затем повести ее на костер! Не кто иной, как Лэшер, находил матери вещи, которые теряли другие люди. Это он приносил ей золото, которое потом у нее забрали. Лэшер, кто же еще, сообщал матери тайны супружеских измен, которые она затем раскрывала ушам любопытных односельчан. И именно Лэшер обрушил град на голову молочницы, повздорившей с моей матерью. Он вместо матери наказывал ее обидчиков, благодаря чему все узнали о ее силе! Но мать не могла наставлять Лэшера. Она не знала, как использовать его. И подобно ребенку, играющему с зажженной свечой, она зажгла тот самый огонь, который спалил ее дотла.
- Дебора, не сделай той же ошибки! - прошептал я, целуя ее лицо. Никто не может наставить демона, ибо так обстоят дела с невидимыми силами.
- Не совсем так, - прошептала в ответ Дебора, - и здесь вы сильно ошибаетесь. Но не бойся за меня, Петир. Я не такая, как моя мать. Со мной такого не будет.
Потом мы молча сели у камина. Я не думал, что ей захочется приблизиться к огню, и, когда она прислонилась лбом к камням, располагавшимся над очагом, я вновь поцеловал Дебору в ее нежную щеку и откинул назад длинные, свободные пряди ее влажных черных волос.