Мэйфейрские ведьмы (Мэйфейрские ведьмы - 2) - Райс Энн 18 стр.


А завтра, прошу тебя, как только увидишь, что с моих рук и ног сняли путы и я поднялась по ступеням собора, сразу же удались в безопасное место.

- Боже милостивый, помоги мне! О, Дебора, если бы только я смог вызволить тебя отсюда, если хоть как-нибудь это было бы возможно...

И тут, Стефан, я совершенно потерял самообладание и лишился разума.

- Дебора, - сказал я, - если твой слуга Лэшер может с моей помощью устроить твой побег, только скажи, что нужно сделать!

В мыслях я видел, как силою вырываю ее у разъяренной толпы, как мы покидаем город и скрываемся в лесу.

Мне не описать, какой улыбкой она улыбнулась, услышав эти слова, сколько нежности и печали было в той улыбке. Точно так же она улыбалась мне, когда мы расставались после той ночи.

- Это фантазии, Петир, - сказала она.

Потом ее улыбка сделалась шире. В слабом свете свечи Дебора выглядела безумной или же... похожей на ангела либо на сумасшедшую святую. Ее белое лицо было столь же прекрасным, как пламя свечи.

- Моя жизнь кончена, но я славно попутешествовала, уносясь из этой темницы, - сказала она. - А теперь уходи. Передай мое послание Шарлотте, но не раньше, чем ты благополучно выберешься из этого городишки.

Я поцеловал ее руки. Во время пыток палачи обожгли ей ладони. На них остались глубокие шрамы, которые я тоже поцеловал. Они меня не пугали.

- Я всегда любил тебя, - сказал я ей.

Я еще сказал много разных слов, глупых и нежных, которых не стану повторять здесь. Все это она выслушала с полным смирением. Дебора знала: только сейчас я вдруг понял, как сожалею о том, что не уехал тогда с нею. Она знала, что в эту минуту я ненавидел себя самого и дело всей своей жизни.

Я знаю, Стефан, это пройдет. Я знал об этом и тогда, когда несколько часов назад покинул ее камеру. Но сейчас воспоминания слишком мучительны, и я чувствую себя, как святой Иоанн в его "Темной ночи души". Всякое утешение покинуло меня. Да и что толку в нем?

Я люблю ее, и этим все сказано. Я знаю, что этот демон погубил Дебору, как когда-то погубил ее мать. Случившееся с нею лишь подтверждало предостережения Рёмера, Гертруды и чародеев всех времен.

Я не мог уйти, не обняв и не поцеловав Дебору. И когда я держал ее в своих объятиях, то во всей полноте ощущал ее боль; я чувствовал, как болят все ожоги и шрамы на ее теле, все жилы, вывернутые на дыбе. И это истерзанное создание, вцепившееся в меня, было когда-то моей прекрасной Деборой. Она вдруг заплакала, словно я повернул некий потайной ключ в ее душе.

- Прости меня, любимая, - сказал я, обвиняя себя в этих слезах.

- Как сладостно обнимать тебя, - прошептала она. Потом Дебора оттолкнула меня.

- Иди же и помни все, что я сказала.

Я вышел из камеры точно помешанный. Площадь все так же была запружена народом, собравшимся поглазеть на казнь. Одни при свете факелов мастерили лотки и скамьи, другие спали возле стены, завернувшись в одеяла.

Я сказал старому священнику, что ничуть не убежден, будто это женщина является ведьмой, и потому хочу немедленно видеть инквизитора. Говорю тебе, Стефан, я был готов ради нее сдвинуть горы и сотрясти небеса.

Слушай же, что было дальше.

Мы отправились в замок, и нас приняли. Этот дуралей священник был очень рад оказаться в компании важного лица и тем самым попасть на пиршество, на которое его не пригласили. К этому времени я вполне овладел собой и повел себя самым решительным образом. Я обратился с вопросами непосредственно к инквизитору, задав их по-латыни. Затем я стал расспрашивать старую графиню, смуглую женщину, внешне очень похожую на испанку, которая приняла меня с необычайной учтивостью, ибо мои манеры произвели на нее впечатление.

Инквизитор, отец Лувье, человек, приятный на вид и очень упитанный, с великолепно ухоженной бородой и волосами, моргающий своими темными глазками, не усмотрел в моих манерах ничего подозрительного.

Он отнесся ко мне с подобострастием, словно я прибыл из Ватикана, ибо так, возможно, он и подумал. Когда я заявил, что они собираются сжигать женщину, которая, скорее всего, невиновна, он поспешил успокоить меня.

- Такой ведьмы вы еще не видели, - сказала старая графиня, рассмеявшись отвратительным сдавленным смехом, и предложила мне еще вина.

Затем она представила меня графине де Шамийяр, сидевшей рядом, а также всей остальной собравшейся знати, которая собиралась присутствовать при сожжении ведьмы.

Любой из задаваемых мною вопросов, любое мое возражение и предложение собравшиеся встречали с неизменной уверенностью в виновности Деборы. Для них суд уже свершился. Оставалось лишь отпраздновать торжество справедливости, намеченное на завтрашнее утро.

Да, сыновья Деборы плакали в своих комнатах, но они оправятся, сказали мне. Теперь Дебора не страшна. Если бы ее демон был достаточно силен, чтобы освободить ее, он бы уже это сделал. Разве не таков удел всех ведьм? Как только они оказываются в цепях, дьявол тут же бросает их на произвол судьбы.

- Однако эта женщина не призналась в содеянном, - заявил я. - И ее муж упал с лошади в лесу по своей вине. Ведь нельзя же обвинить графиню, основываясь на показаниях умирающего человека, пребывавшего в агонии!

С таким же успехом я мог бы осыпать их сухими листьями, ибо мои слова никак не действовали на собравшихся.

- Я любила сына больше всего на свете, - сказала старая графиня, и ее маленькие черные глазки сделались жесткими, а рот отвратительно скривился.

Затем, словно спохватившись, она произнесла лицемерным тоном:

- Бедная Дебора. Разве я когда-либо говорила, что не люблю Дебору? Разве не прощала ей тысячи разных проступков?

- Вы довольно сказали! - весьма ханжески провозгласил отец Лувье и энергично взмахнул рукой.

Чувствовалось, что это чудовище успело порядком напиться.

- Я говорю не о колдовстве, - ответила старуха, совершенно не обращая внимания на выходку инквизитора. - Я говорю о моей невестке, обо всех ее слабостях и тайнах. В городе всякому было известно, что Шарлотта родилась слишком рано после свадьбы ее родителей, однако мой сын оказался столь ослеплен чарами Деборы, столь обрадовался ее приданому, да и вообще был изрядным глупцом во всех отношениях.

- Зачем мы должны говорить об этом? - прошептала графиня де Шамийяр, явно встревоженная словами старухи. - Шарлотты нет среди нас.

- Ее найдут и сожгут, как и ее мать, - объявил Лувье, и его слова были встречены кивками и одобрительными возгласами собравшихся.

Эти люди продолжали говорить о том, какое громадное удовлетворение они испытают после казни, и когда я пытался расспрашивать их, они лишь отмахивались, предлагая мне умолкнуть, выпить вина и не терзать себя.

Меня ужасало, что они совершенно игнорируют меня, подобно каким-нибудь существам из сна, которые не слышат наших криков. Тем не менее я настаивал на том, что у них нет доказательств ночных полетов Деборы, участия ее в шабашах, сношений с демонами и всех прочих глупостей, за которые людей обычно отправляют на костер. Что касается целительства, каковым она занималась, это не более чем знахарское искусство, и зачем вменять его в вину? Пресловутая кукла могла быть не более чем инструментом, которым Дебора пользовалась при лечении.

Все было напрасно!

До чего же веселыми и спокойными были эти люди, пировавшие за столом, принадлежавшим Деборе, пользовавшиеся ее серебряной посудой, тогда как сама Дебора находилась в убогой тюремной камере.

Наконец я стал просить, чтобы ей позволили принять смерть через удушение, прежде чем ее сожгут.

- Многие ли из вас своими глазами видели, как человек сгорает заживо в огне? - спрашивал я.

Назад Дальше