Здесь, в ущельях и каньонах, среди гигантских лессовых обрывов, в глубине, в пропастях сливались воды пограничных Сумбара и Атрека. Здесь когда-то была воздвигнута древними ирригаторами грандиозная плотина из каменных блоков на свинцовых стержнях, преградившая путь воде. Отсюда выведены были каналы, орошавшие обширную Мешхедимиссрианскую равнину.
Начальник экспедиции своими глазами хотел убедиться в искусстве строителей ныне разрушенной временем и людьми плотины и головных сооружений и составить наметки проекта восстановления старой, заброшенной системы орошения. Он уже несколько раз приезжал сюда со своим гидротехником и производил глазомерную съемку местности, от души поражаясь и восхищаясь чудесным искусством древних строителей.
Впрочем, не мешало это нет-нет да вспоминать о несчастной участи джемшидской девушки Шагаретт и строить порой самые фантастические проекты ее вызволения из рабства...
Сегодня Алексей Иванович был один. Гидротехник с рабочими ушли по трассе древнего канала. Вообще перед экспедицией стояла огромная и сложная задача произвести раздел вод пограничной реки. Надо было спешить с проектом, и поэтому Великий анжинир отправился один, без сопровождающих, что нельзя было не признать легкомысленным шагом.
Степь и горы были неспокойны. Еще в силе оставался старый договор, по которому кочевые племена атабайцев и джафарбайцев пересекали советско-персидскую границу дважды в году. На летние пастбища они уходили в горы за кордон. На зиму возвращались на уже упомянутое Мешхедимиссрианское плато.
И вполне естественно, встреча с воинственного вида человеком на пустынной, безлюдной тропе была не совсем приятной.
Молодой иомуд имел за плечами неуклюжую громоздкую трехлинейку пехотного образца. Поясница его была увешана патронташами. Сбоку висел аршинный туркменский нож. Из-под лохм шерстяной шугурме на Алексея Ивановича воззрились живые, острые, испытующие глаза.
Успокаивало Алексея Ивановича то, что юноша иомуд, хотя и походил по виду на настоящего "рыцаря большой дороги", но не восседал в седле и не держал свое оружие на изготовку. Напротив, он после минутного разглядывания и раздумья склонил голову и, покрепче ухватившись за рукоятку деревянного, кое-как вырезанного из большого сука плуга-сохи, крикнул на лошадь "Ч-шшу!" и продолжил свое дело - вспашку склона холма.
Парень протоптал по твердым вывороченным комьям глины борозду, остановился вплотную около Великого анжинира и снова принялся его изучать жадным взглядом.
Затем под испытующим взглядом Алексея Ивановича он отвел глаза, поглядел на небо, на степь, на далекие горы, потом опять на всадника, на лошадь и буркнул довольно невнятно свое "салом!".
Его застенчивость совсем не соответствовала воинственному виду.
"Мальчуган совсем еще, а уже воин, - думал Алексей Иванович. Видать, с персидской стороны".
И возникло даже какое-то теплое чувство. Ведь он оттуда, где она. Но у него даже не мелькнуло ни малейшего опасения, что ему - начальнику экспедиции - нельзя ездить одному, рисковать. Впрочем, он верил в то, что его все знают.
И он не ошибался.
Все еще держась за азал - соху, воинственный юноша вдруг почтительно кивнул головой, как бы отвечая на мучивший его мысленный вопрос, и продекламировал нараспев:
Корень вкуса - соль.
Сок жизни - вода?
- Что ты хочешь спросить? Говори, - сказал Алексей Иванович.
- Это тебе, водой растворяющему соль, я должен сказать слово?
- Тебе лучше знать.
- Я должен сказать слово урусу - хозяину животворной воды... Должен сказать слово Великому анжиниру.
- Ты не ошибся, мальчик! Мы и есть инженер по водным вопросам.
- Великий анжинир... - убежденно сказал юноша.
Алексею Ивановичу оставалось кивнуть головой.
- Один перс по имени Аббас наказал передать Великому анжиниру вот это...
При имени Аббас Алексею Ивановичу сделалось сразу жарко. Со все растущим нетерпением он смотрел, как юноша копается за пазухой своего изрядно поношенного халата, как разворачивает тряпицу, и, буквально выхватив у него из руки свернутую трубочкой бумажку, развернул и - какое счастье, что он знает арабскую грамоту! - прочитал: "Бог посылает добро и зло. Над головой девушки туча возмездия. Девушку отбили у нас люди хана Гардамлы и держат в путах в юрте в ауле Дженнет. Этому мальчишке я обещал червонец, чтобы он нашел вас, мой отец, в погранзаставе Баятходжи. У меня - раба аллаха - запасы сил и терпения исчерпаны".
Только перечитав несколько раз послание Аббаса Кули, смог Алексей Иванович поднять глаза.
Молодой пахарь исчез. На пашне валялся брошенный азал. Сизое облачко пыли поднималось из расщелины, ведшей к Атреку.
- Эй, джигит! А червонец?
Преследовать вестника было бесполезно. Стук копыт говорил, что джигит удирает во весь опор. Да и вряд ли он мог что-нибудь добавить.
Не теряя ни минуты, Алексей Иванович поскакал в Баятходжи. Он гнал коня. "Скорее! Скорее! Она жива. Она близко. Она в опасности!"
Знавшие близко Алексея Ивановича считали, что он "прикован к мысли", холоден, сух. Его суровая целеустремленность, казалось бы, полностью исключает поступки, продиктованные чувствами. Думали, что он ни на какие увлечения не способен.
Он мчался по дороге в Баятходжи, мысленно повторяя слово в слово записку. Еще и еще раз.
Он твердил почти вслух:
- Ей грозит опасность. Почему, в чем дело?
Он не знал и не понимал. Он проклинал Аббаса Кули за его бестолковость, за лаконичность записки.
Ясно одно: нельзя медлить, надо взять подмогу и скакать в аул Дженнет. Она там.
Алексей Иванович отлично знал аул Дженнет. Уже не раз он проезжал через него, изучая и производя топографические изыскания многочисленных протоков и русел дельты реки Атрек, впадающей здесь в Каспийское море. Река постоянно меняла здесь свое течение, и потому несколько аулов, в том числе и Дженнет, тоже передвигались с места на место. Поэтому государственная граница делалась неопределенной и неустойчивой. В частности, песчаная коса, на которой располагались кочевья Дженнет, оказывались то на одной стороне протоки, то на другой, смотря по времени года, чем и пользовались не только мирные кочевники, но и разные там калтаманы, контрабандисты... Вообще это была в какой-то мере "ничья земля", ждавшая прибытия специальной комиссии для установления пограничных знаков.
И в такой местности оказалась девушка Шагаретт. Нет, Аббас Кули вполне прав, когда пишет, что ей грозит опасность. Страшная опасность!
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Ах, если бы барханы были хлебом! А
Атрек - похлебкой из баранины. А
Гюмиштепе - красным перчиком.
И з п е с н и, и о м у д о в
Тоскливая местность. Ржавые метелки реденького камыша. Изумрудные пятна верблюжьей колючки. Сметанные выцветы ровных площадок такыров, развороченные бесконечными плоскими валами древние выбросы каналов. Кучи глины, разъеденные солью и подпочвенными водами.
Тоскливая местность - знаменитый Гурган, некогда благодатный край у самого синего Каспийского моря, воспетый поэтами и путешественниками, историками и визирями. О нем, о его удивительной природе и благодатном климате писал знаменитый Бируни. В его время там в садах зрели финики и инжир, шикамы сгибались под пудовыми гроздями винограда, а в бескрайних рощах зеленой шелковицы выкармливалось столько шелковичных червей, что гурганские ткачи снабжали атласом и Иран, и древнюю Русь, и Хорезм.