С нею через одного из вельможных однополчан познакомился и Александр Федорыч. Вскоре и сам он и жена его, женщина набожная, кроткая и добрая, вошли в союз, а воротясь в Луповицы, завели у себя в доме тайные сборища.
Между тем, когда о духовном союзе узнали и участников его разослали по монастырям, добрались и до Луповицких. Ни их богатства, ни щедрые пожертвования на церкви, больницы и богадельни, ни вельможные однополчане, ничто не могло им помочь. Кончил свои дни Александр Федорыч в каком-то дальнем монастыре, жена его умерла раньше ссылки.
И сыновья и племянница хоть и проводили все почти время с гувернерами и учительницами, но после, начитавшись сначала четьи-миней и "Патериков" об умерщвлении плоти угодниками, а потом мистических книг, незаметно для самих себя вошли в "тайну сокровенную". Старший остался холостым, а меньшой женился на одной бедной барышне, участнице "духовного союза" Татариновой. Звали ее Варварой Петровной, у них была дочь, но ходили слухи, что она была им не родная, а приемыш либо подкидыш.
Ссылка отца научила сыновей быть скрытней и осторожнее.
Не прекратились, однако, у них собранья, но они стали не так многолюдны. Не было больше на них ни грязных юродивых, ни шатунов-богомольцев, ни странников; монахи с монахинями хоть и бывали, но редко. Притаились и молодые Луповицкие, как-то проведавшие, что и за ними следят. Тогда Марья Ивановна из Луповиц переехала в свое Талызино и там выстроила в лесу дом будто для житья лесника, а в самом деле для хлыстовских сборищ. В тех местах хлыстовщина меж крестьянами велась исстари, и Марья Ивановна нашла много желавших быть участниками в "тайне сокровенной". Но через несколько лет, узнав, что об лесных ее сборищах дошли вести до Петербурга, она решилась переехать на житье в другую губернию. Кто-то сказал ей, что продается пустошь Фатьянка, где в старые годы бывали хлыстовские сходбища с самим Иваном Тимофеичем, Христом людей божиих; она тотчас же купила ее и построила усадьбу на том самом месте, где, по преданьям, бывали собранья "божьих людей" ("Божьими людьми" называют сами себя хлысты. Иван Тимофеич Суслов, христос людей божьих, жил в конце XVII и в начале XVIII столетия, проповедовал свое учение в нынешних Владимирской, Нижегородской, Костромской и Ярославской губерниях, а также в Москве, где и умер. ).
Рады были Луповицкие сестрину приезду, давно они с ней не видались, обо многом нужно было поговорить, обо многом посоветоваться. Письмам всех своих тайн они не доверяли, опасаясь беды. Потому раза по два в году езжали друг к другу для переговоров. Луповицкие сначала удивились, что Марья Ивановна, такая умная и осторожная, привезла с собой незнакомую девушку, но, когда узнали, что и она желает быть "на пути", осыпали Дуню самыми нежными ласками. С хорошенькой, но как смерть бледной племянницей Марьи Ивановны, Варенькой, Дуня Смолокурова сблизилась почти с первого же дня знакомства. Молодая девушка с небольшим лет двадцати, с умными и немножко насмешливыми глазами, приняла Дуню с такой радостью, с такой лаской и приветливостью, что казалось, будто встречает она самую близкую и всей душой любимую родственницу после долгой разлуки.
Обстановка дома Луповицких поразила Дуню, до тех пор сидевшую в четырех стенах отцовского дома и не видавшую ничего подобного. Налюбоваться не могла она на убранство комнат, сохранивших еще остатки былой роскоши.
Огромные комнаты, особенно большая зала с беломраморными стенами и колоннами, с дорогими, хоть и закоптелыми люстрами, со стульями и диванчиками, обитыми хоть и полинявшею, но шелковой тканью, другие комнаты, обитые гобеленами, китайские вазы, лаковые вещи, множество старого саксонского и севрского фарфора, вся эта побледневшая, износившаяся роскошь когда-то изящно и свежо разубранного барского дома на каждом шагу вызывала громкое удивленье Дуни. Варенька снисходительно улыбалась ей, как улыбается взрослый человек, глядя на любопытного ребенка. На восторженные похвалы Дуни она холодно, презрительно даже сказала:
- Суета! Язычество!.. Удивляюсь, как до сих пор не выкинут всего этого в помойную яму.
- Как это можно!- вскликнула Дуня.- Такие прекрасные, такие красивые вещи.
- Суета и пустота! - молвила Варенька.- Это ведь все от врага, это все на усладу язычникам.
- Каким язычникам? Кажется, теперь их больше нет,- с удивленьем сказала Дуня.
- Земля полна язычниками; избранное стадо не велико,- отвечала Варенька.
- Кто ж язычники? - спросила Дуня.
- Все,- ответила Варенька.- Все, кого до сих пор вы знали, кроме разве одной тетеньки,- сказала Варенька и, не дав Дуне слова вымолвить, спросила у нее:
- Сколько вам лет?
- Девятнадцать,- ответила Дуня.
- Пора отложить суету, время вступить вам на "путь". Я сама в ваши годы пошла путем праведным,- понизив голос, сказала Варенька.- Однако пойдемте, я вам сад покажу... Посмотрите, какой у нас хорошенький садик - цветов множество, дядя очень любит цветы, он целый день в саду, и мама тоже любит... Какие у нас теплицы, какие растения - пойдемте, я вам все покажу.
И девушки, взявшись под руку, вышли на обильно установленную цветами мраморную террасу, а потом медленными шагами спустились в сад по широким ее ступеням.
* * *
Меж тем Марья Ивановна сидела в комнате старшего брата с меньшим братом и с его женою.
- Ну как, Машенька, устроилась ты в Фатьянке? - спросил Николай Александрыч.
- Слава богу, совсем почти обстроилась, остается внутри кой-что обделать да мебель из Талызина перевезти,- отвечала Марья Ивановна.- К осени, бог даст, все покончу, тогда все пойдет своей колеей.
- Что ж? В самом деле был там корабль Ивана Тимофеича? (Кораблем называется общество хлыстов.) - спросила Варвара Петровна.
- В самом деле,- отвечала Марья Ивановна.- И по преданиям так выходит и по всем приметам. Тут и Святой ключ и надгробный камень преподобного Фотина, заметны ямы, где стоял дом, заметны и огородные гряды.
- Хорошо, что в твои руки досталось место,- сказала Варвара Петровна.Летом на будущий год непременно у тебя побываю. Теперь, говоришь, ничего еще у тебя не приспособлено?
- Еще ничего,- отвечала Марья Ивановна.- Сионскую горницу (Сионской горницей у хлыстов называется комната, где происходят их собрания.) сделали, не очень велика, однако человек на двадцать будет. Место в Фатьянке хорошее уютно, укромно, от селенья не близко, соседей помещиков нет, заборы поставила я полторы сажени вышиной. Шесть изб возле дома также поставила, двадцать пять душ перевела из Талызина. Все "наши".
- А поблизости есть ли божьи-то люди? - спросил Андрей Александрыч.
- Еще не знаю,- отвечала Марья Ивановна,- пока до меня не доходило. Да я, впрочем, и разыскивать не стану. Не такое время теперь. Долго ли до беды?
- Ну а эта девушка, что с тобой приехала? в самом деле близка она к "пути"? - спросил Николай Александрыч.
- Совсем готова,- сказала Марья Ивановна.- Больше восьми месяцев над Штиллингом, Гион и Эккартсгаузеном сидела. И такая стала восторженная, такая мечтательная, созерцательная и нервная. Из нее выйдет избранный сосуд.
- Ну, это еще не угадано,- молвил меньшой Луповицкий.- Бывали и восторженные, бывали и мечтательные, а после назад возвращались в язычество, замуж даже выходили.
- Эта замуж не пойдет,- сказала Марья Ивановна.- Любовь житейская ей противна, в этом я успела настроить ее. И другая есть тому причина - я и той воспользовалась, хоть и ни разу даже не намекнула Дуне об ее сердечных ранах.