Вайолет открыла было рот, чтобы возразить, но, видимо, передумала и, кивнув, посетовала:
— А я-то надеялась собрать семью и сделать одно объявление. Но ничего, с этим можно подождать. А пока, может быть, выпьешь со мной чаю?
— Не слишком ли для этого поздно? — спросил Бенедикт, взглянув на часы.
— Можешь не пить, — проговорила Вайолет, пожав плечами. — Просто мне нужен был предлог, чтобы побеседовать с тобой.
Бенедикт с трудом изобразил на лице улыбку. У него не было никакого настроения беседовать с матерью. Откровенно говоря, у него не было настроения беседовать вообще с кем бы то ни было, и это было видно по его лицу.
— Ничего серьезного, — успокоила его Вайолет. — Господи! У тебя такой вид, словно тебя приговорили к смертной казни.
Решив, что не стоит говорить, что именно так он себя и чувствует, Бенедикт наклонился и поцеловал мать в щеку.
— Какой приятный сюрприз! — воскликнула та, просияв. — А теперь пойдем со мной. Я хочу тебе кое о ком рассказать.
— Мама!
— Ты только выслушай меня. Такая приятная девушка…
А ведь верно она заметила насчет смертной казни.
Глава 19
«Мисс Пози Рейлинг (юная падчерица покойного графа Пенвуда), не частая гостья этой колонки и — как это ни прискорбно, но автор этих строк вынуждена отметить — не пользующаяся большим успехом на великосветских мероприятиях, повела себя на музыкальном вечере, устроенном в доме ее матери во вторник вечером, более чем странно. Она настояла на том, чтобы ее посадили у окна, и большую часть времени провела, глядя на улицу, что-то пристально высматривая… А может быть, кого-то?»
«Светские новости от леди Уислдаун», 11 июня 1817 года
Сорок пять минут спустя Бенедикт сидел в кресле и с трудом сдерживал зевоту: матушка иногда бывает такой занудой.
Молодая особа, которую она хотела с ним обсудить, превратилась в семь молодых особ, каждая из которых, по ее словам, была лучше предыдущей.
Бенедикту казалось, что он сойдет с ума. Хотелось соскочить с кресла, повалиться на пол и замолотить по нему руками и ногами…
— Бенедикт, ты меня слушаешь?
Бенедикт поднял голову и заморгал. Вот черт! Теперь, когда мать поймала его'на том, что мысли его бродят где-то далеко, придется делать вид, что тема разговора ему если не слишком интересна, то хотя бы не вызывает отвращения. На самом деле с ума можно сойти от всех этих девиц, которых она прочит ему в жены.
— Я пыталась рассказать тебе о Мэри Эджвер, — проговорила Вайолет, и голос ее прозвучал скорее насмешливо, чем раздраженно.
Бенедикт тотчас же почувствовал подозрение. Когда речь шла о том, чтобы затащить ее детей к алтарю, мать никогда не веселилась.
— О какой Мэри?
— О Мэри Эдж… Ну да Бог с ней. Тебя, похоже, что-то мучает, и тебе не до нее.
— Мама… — неожиданно для себя самого проговорил Бенедикт.
— Да? — спросила мать, склонив голову набок и заинтригованно и несколько удивленно глядя на него.
— Когда ты познакомилась с папой…
— Это произошло тотчас же, — тихо сказала Вайолет, догадавшись, о чем он хочет ее спросить.
— Значит, ты знала, что он именно тот, кто предназначен тебе самой судьбой?
Мать улыбнулась, однако в глазах ее появилось задумчивое выражение.
— Только я в этом ни за что бы не призналась, — проговорила она. — По крайней мере не сразу. Я воображала себя не романтичной, а практичной особой и не признавала любви с первого взгляда. — Она замолчала, и Бенедикт понял: она сейчас не с ним, а на балу, состоявшемся много лет назад, на котором впервые повстречала отца. Наконец, когда он решил, что мать уже забыла, о чем они говорят, она снова перевела взгляд на него и сказала:
— Но я знала.
— С самого первого момента, как его увидела?
— Скорее, с первого момента, когда с ним заговорила.
Она взяла носовой платок, предложенный ей Бенедиктом, промокнула глаза и застенчиво, словно стыдясь своих слез, улыбнулась.
Бенедикт почувствовал, что в горле у него застрял комок, и отвернулся, чтобы мать не заметила навернувшихся на глаза слез. Интересно, будет ли кто-то оплакивать его через десять лет после смерти?
И внезапно он почувствовал ужасную зависть к собственным родителям. Они нашли свою любовь и сумели распознать и бережно хранить ее. Не многим людям так повезло в жизни.
— У него был такой теплый, задушевный голос, — продолжала Вайолет. — Когда он говорил, создавалось такое ощущение, будто он говорит только для тебя.
— Я помню, — ласково улыбнулся Бенедикт. — И как только ему удавалось это делать, имея восьмерых детей? Уму непостижимо.
Мать судорожно сглотнула и подозрительно дрожащим голосом проговорила:
— Да, в этом ему не было равных. Вот только детей было не восемь, а семь. Гиацинту он так и не увидел.
— И тем не менее…
— И тем не менее, — кивнула мать. Протянув руку, Бенедикт погладил ее. Он не собирался этого делать, однако удержаться не мог.
— Итак, — сказала Вайолет, слегка пожав руку Бенедикту, прежде чем положить свою на колени, — признавайся, почему ты завел разговор про отца?
— Так просто, — солгал Бенедикт. — Без всякой причины…
А впрочем, к чему лукавить?
Он замолчал. Мать терпеливо ждала, и на лице ее застыло такое выражение, что Бенедикт не смог больше сдерживаться.
— А что может случиться, если мужчина влюбляется не в ту женщину, в какую ему стоит влюбиться?
— Не в ту? — переспросила мать.
Бенедикт кивнул, уже жалея, что завел этот разговор. Не нужно было ничего рассказывать матери, и все-таки…
Он вздохнул. Мать всегда прекрасно умела слушать. И если уж говорить откровенно, как никто другой, могла дать прекрасный совет в сердечных делах. Вот если
Бы она еще и не стремилась во что бы то ни стало женить его, ей бы цены не было.
— Что ты имеешь в виду? — осторожно спросила она.
— Я имею в виду… — Бенедикт замолчал и, подумав, продолжал:
— Я имею в виду, если, например, такой мужчина, как я, влюбляется в женщину, на которой он не должен жениться.
— Ты хочешь сказать, в женщину не нашего круга?
— Что-то вроде этого, — проговорил Бенедикт, пристально разглядывая картину на стене.
— Понятно. Что ж… — Вайолет нахмурилась. — Думаю, это зависит от того, насколько далеко она находится от нашего круга.
— Далеко.
— Очень или не очень?
Бенедикт был убежден, что ни один мужчина его возраста и имеющий его репутацию никогда не стал бы разговаривать с матерью на такую тему, но тем не менее ответил:
— Очень.
— Понятно. Что ж, в таком случае… — На мгновение она закусила губу и порывисто продолжала:
— Что ж, в таком случае я тебе вот что скажу… Я тебя очень люблю и во всем буду тебя поддерживать. — Она откашлялась. — Если мы, конечно, говорим о тебе.
Отрицать было бы глупо, и Бенедикт кивнул.
— Однако, — продолжала Вайолет, — я бы посоветовала тебе все хорошенько взвесить. Любовь, конечно, является основой любого брачного союза, но нельзя забывать и о влиянии извне. Если ты женишься, скажем, — она откашлялась, — на женщине, принадлежащей к классу прислуги, то приготовься стать объектом бесчисленных сплетен, изгоем. Для такого, как ты, вынести это будет нелегко.
— Для такого, как я? — ощетинился Бенедикт.
— Не сердись. Я вовсе не хотела тебя оскорбить. Но вы со своим братом ведете жизнь, полную развлечений и удовольствий. Вы красивы, интеллигентны, умны. Все вас любят. Даже передать тебе не могу, насколько мне это приятно. — Она улыбнулась печальной улыбкой. — Нелегко быть человеком, который не пользуется успехом.