– В доказательство
достаточно посмотреть на меня.
– Мадам, вам действительно пришлось пережить большое горе, и это случается со многими женщинами на земле. Но сейчас вы ни в чем не
знаете нужды. Отчего бы вам не заняться каким нибудь делом, вместо того чтобы просиживать годами кресло в этой уютной гостиной?
Тогда, возможно, вы бы обратились к настоящему, а не цеплялись за прошлое, полное страданий, и вам не нужно было бы лелеять это
прошлое, смаковать его, не давая ослабеть терзающей вас боли, оправдывающей ваше пристрастие к самообману… – Джек перевела дух,
набралась отваги и продолжала: – Вы настоящая красавица с рассудком ничуть не менее здравым, чем у меня – а уж я то не могу
пожаловаться на свой рассудок! Господь тому свидетель, подчас мне самой жилось бы легче, если бы я соображала немножко похуже!
Джек подошла вплотную к баронессе, наклонилась и схватила ее за плечи.
– Послушайте, почему бы вам не выбраться из этой чертовой комнаты? Неужели вам ни разу не пришло в голову распахнуть эти глухие двери
и вырваться на волю? Разве вам не хочется хотя бы иногда прокатиться верхом с доктором Понтефрактом, мадам? Там, на конюшне, в
деннике стоит смирная кобылка по кличке Поэтесса! Она светлой масти, и вы смотрелись бы на ней просто неотразимо! Ах, ну вот, вы уже
начали бледнеть и отворачиваться от меня, словно я ведьма! Возможно, так оно и есть! Возможно, вы неспроста боитесь заглянуть мне в
лицо!
Джек медленно выпрямилась, скрестив руки на груди.
– Что ж, я действительно мешаю вам посиживать у себя в кресле – такой тихой, безобидной и беззащитной, что просто хочется с умилением
погладить вас по головке, этакую хрупкую красавицу! Да только вы вовсе не так уж безобидны, верно? О нет, напротив, вы злопамятны и
бездушны! Вам угодно лелеять в себе ненависть к человеку, который спас вашу жизнь много лет назад! Эта ненависть для вас стала дороже
всего на свете, потому что больше нечем заполнить холод и пустоту в сердце! Как это у вас ловко получилось: извратить и прошлое, и
настоящее, уничтожить их до того, как они успели стать реальностью, потому что вам неугодно было напрягаться и пытаться найти в себе
хоть что то доброе, достойное любви! Вы и возненавидели двенадцатилетнего мальчишку – вашего родного сына, – потому что не пожелали
взглянуть в лицо правде, побоялись взять на себя ответственность за собственную жизнь, навсегда потеряв тирана, который руководил
вашими поступками и мыслями!
– Черт бы тебя побрал! Заткнешься ты наконец или нет, мерзавка?
Но Джек и не собиралась отступать. Она решительно выпрямилась, расправила плечи и осведомилась, иронично приподняв бровь:
– Видите ли, мадам, я никогда не играла на давно случившемся несчастье, чтобы добиваться своего и без конца вызывать к себе жалость,
и не отвергала собственную плоть и кровь только оттого, что не осмелилась увидеть прошлое таким, каким оно было на самом деле!
– Нет, ты врешь! Ты злая, несправедливая и не понимаешь, что мне пришлось пережить!
В ответ Джек лишь презрительно улыбнулась:
– Вам крупно повезло в жизни, мадам, – вы стали сумасшедшей. Вот и упивайтесь своим сумасшествием до конца дней. Хольте его и
лелейте, как мужчина лелеет свою любимую, как мать лелеет дитя, – потому как это все, что у вас осталось, все, что вы когда либо
осмеливались себе позволить! – Резко отвернувшись, Джек позвала сестру: – Джорджина, детка, нам пора покинуть ее милость.
Малышка, владевшая благословенным даром не вслушиваться в ссоры между взрослыми, спокойно обернулась:
– Благодарю вас, мадам, за то, что позволили мне поиграть вашей красивой шалью.
Малышка, владевшая благословенным даром не вслушиваться в ссоры между взрослыми, спокойно обернулась:
– Благодарю вас, мадам, за то, что позволили мне поиграть вашей красивой шалью.
У Алисы невольно сжалось сердце. Она так давно не видела детей, и теперь общение с этим милым ребенком, даже такое мимолетное,
заставило ее задуматься. В самом деле, чего ради она затворилась от всего света и лишала себя самых простых радостей жизни? Ее взгляд
устремился к Джек и дальше, туда, где на пороге, скрестив руки на груди, застыл ее сын с осунувшимся, мертвенно бледным лицом.
Возможно, в тот момент она впервые заметила боль в его взгляде, одновременно обращенном и в прошлое, и в настоящее, и пожалела о том,
что сама явилась причиной. Нет, больше она не хочет длить эту муку!
Медленно поднявшись с кресла и царственным жестом остановив бросившуюся ей на помощь Джек, Алиса промолвила:
– Ты можешь не сомневаться в своем происхождении, мой мальчик. В твоих жилах действительно течет кровь человека, которого ты
ненавидишь до сих пор. Лицом ты похож на меня, это правда, но ты его кровный сын. Вполне возможно, что в один прекрасный день ты
станешь так же учить эту девчонку, чтобы сделать из нее настоящую женщину. Я не удивлюсь, если ты наконец услышишь голос крови. А
теперь уходите оба и заберите с собой ребенка, пока мы не испугали девочку окончательно нашим криком.
– Спасибо, мама! – только и смог вымолвить Грей побелевшими губами.
Но Алиса больше не желала говорить – вернувшись в кресло, она застыла в своей привычной позе, выражавшей полное равнодушие ко всему
окружающему.
– Грей, – заметила Джорджи, теребя барона за штанину, – эта леди такая странная, но она очень красивая!
– Ты права. – Грей погладил малышку по голове. – Хотя за последние полчаса странности в ней заметно поубавилось. И знаешь что,
Джорджи? Ты совершенно очаровательная маленькая девочка! Давай мы сегодня вместе съедим наш ленч, ладно?
– Ладно, – согласилась Джорджи и с обезоруживающей улыбкой уцепилась одной рукой за платье сестры, а другой – за руку барона.
Глава 30
– Итак, сэр, все эти годы вы хранили мою тайну. – С такими словами Грей обратился к лорду Берли – человеку, бывшему его наставником с
двенадцати лет. – Теперь я искренне выражаю вам за это благодарность. Но – все кончено. Я оказался сыном именно того человека,
который всегда считался моим отцом. Поверьте, все же менее тяжело смириться с тем, что в моих жилах течет кровь этого чудовища, чем
считать себя внебрачным ребенком, зачатым в результате насилия. Впрочем, я полагаю, что это уже не так важно. И тот и другой
оказались бесчестными людьми.
Лорд Берли удобно сидел в глубоком кресле, весь закутанный в большой плед. Лицо его к этому времени уже утратило жуткий землистый
оттенок, а взгляд приобрел былую остроту и ясность. Правда, слабость пока не позволяла ему выходить из спальни, но леди Берли
поспешила заверить Грея, что больному с каждым днем становится все лучше.
Откинувшись в кресле, хозяин кабинета прикрыл глаза.
– У меня все еще не укладывается в голове, как Томас Леверинг Бэскомб мог учинить нечто подобное тому, о чем я сейчас узнал. Ах,
когда мужчина любит всем сердцем, он готов на что угодно! Наверное, он был слишком привязан к твоей матери.
Грей даже скрипнул зубами от досады: похоже, даже лучшие мужчины готовы оправдать в себе любую низость, если они могут не колеблясь
изнасиловать женщину и потом назвать это любовью. Однако он постарался отвечать сдержанно и почтительно:
– Милорд, я никогда не соглашусь, что любовь может быть совместима с насилием.