Едва появившись, он объявил всем, что продает патентованные лекарства, среди которых был смягчающий сироп Тетчера, средство от кашля мистера Тетчера и афродитин мистера Тетчера (средство возвращения утраченной красоты).
– Конечно, лекарства не панацея, но они помогают, – говорил он, моргая. – Путешественники часто страдают от кашля, и лекарство принесет облегчение. Тем более что цена вполне умеренная.
Разумеется, не он их изобрел, весело согласился Уайт, но тот, кто купит у него что-нибудь, не пожалеет. И лучше поторопиться, так как его лекарства пользуются большим спросом в Сан-Франциско, там их буквально рвут из рук, и в Чикаго, а также в других местах.
Эмеральда нашла Уайта довольно забавным. Его живая манера общаться и выразительный голос внесли некоторое оживление в компанию эмигрантов. Тетчер успел пообещать Тимми и Сюзанне показать веселое представление, используя докторские костюмы, которые он прихватил с собой.
Дни ожидания не отличались разнообразием. Часто Эмери ловила на себе взгляды Мэйса Бриджмена. Он смотрел на нее с такой ухмылкой, как будто все время видел ее в намокшем белье.
Однажды, набирая воду из реки, она встретила его сидящим на обрыве. В своем кожаном бахромчатом одеянии он казался большим и массивным. Взгляд его был устремлен на лежащий на коленях лист, лицо сосредоточено. Эмери подумала, что он ее не заметит, и это почему-то задело ее. Вначале она решила так и остаться незамеченной, но любопытство взяло верх: ей очень захотелось посмотреть, как он рисует.
– Здравствуйте, – громко сказала она, подходя к нему.
Он оторвал глаза от бумаги и улыбнулся ей, щурясь от весеннего солнца.
– Итак, передо мной вновь возникла Эмеральда Реган, – заключил он. – И на этот раз в полной форме.
Он с удовольствием окинул взглядом ее наряд из серого в полоску сатина, с длинными рукавами и рядом мелких пуговиц впереди.
Она вдруг разозлилась. Почему он снова над ней смеется?
– Да, – гневно выпалила она, – и вы, как я вижу, в хлопотах проводите утро. Наверное, вам как нашему проводнику очень пригодятся эти рисунки!
Она поджала губы.
– Эмеральда, меня наняли, чтобы я был вашим проводником, и я, как могу, выполняю свои обязанности, но рисование для меня больше чем работа: это жизнь, и я не собираюсь бросать это занятие ни при каких условиях. Мои рисунки мне дороже всего на свете, их я не променяю ни на что, даже на вас, моя дорогая, при всей вашей прелести. Кроме того, я знаю, что вы сами увлекаетесь рисунком и живописью, а для художника непозволительно издеваться над другим художником.
Упрек был справедливым, и Эмери покраснела от стыда.
– Я… Я не хотела вас обидеть… На щеках Мэйса появились ямочки.
– Я знаю, что вы имели в виду. Я немного разозлил вас? Прошу прощения, Эмеральда. Хотите посмотреть на рисунок?
Она несмело подошла поближе и взглянула на лист с затейливым сплетением линий.
На листе была изображена группа животных, похожих на оленей, со стройными ногами, грациозными телами, отмеченными белыми пятнами и длинными закрученными рогами. Их было четверо: трое взрослых и малыш. Каждый штрих был выписан уверенно и точно, лаконичными средствами передавая красоту большеглазых животных.
– Какая прелесть! – воскликнула Эмери. – А что это за звери?
– Вилорогие антилопы, – объяснил он, улыбаясь. – Я зарисовал их возле реки на Северном Плато. Мы наверняка встретим их на пути. Это красивейшие создания, очень пугливые, готовые при малейшей опасности пуститься в бегство, если их преследуют, они могут бежать со скоростью до тридцати миль в час.
– Глядя на них, не подумаешь, что они такие сильные.
– Но это так. Их ноги будто созданы для бега. Они легко оставляют позади большинство животных. Единственная опасность, которая им грозит, – это сход снежных лавин.
Снег сбивает их с ног, и они легко становятся добычей хищника, и еще койоты – они нападают стаями, и, конечно, главный враг – человек.
Эмеральда задумалась.
– Да, вам удалось передать их характер: несколько точных штрихов, и все налицо Вы изобразили их благородными, слишком гордыми, чтобы покориться.
Мэйс пристально посмотрел на нее:
– Я рад, что вы поняли меня. Хотите еще посмотреть мои работы? Аудибон советовал мне привезти их в Нью-Йорк, чтобы там устроить выставку.
– Аудибон?
– Да, мой друг и учитель. Когда-нибудь я расскажу вам о нем.
Мэйс вынул из этюдника пачку работ и разложил их перед Эмери. Здесь были и почти законченные работы, и этюды, и наброски. Эмери заинтересовали животные, похожие на баранов, только мощнее и с более густой шерстью и внушительными рогами.
– Как они великолепны! – воскликнула девушка. – Но у них такой необычный вид. Вот это, например, кто?
– Это? Это, девочка моя, бизон. Мы увидим их вскоре во множестве. А это вапити, или канадский олень. Они живут на скалах, и каждую осень окрестности оглашаются их ревом: самцы выходят биться за гарем. Должен признаться, жестокое зрелище. Иногда они дерутся до тех пор, пока один из соперников не погибает. По-моему, это чересчур – погибать из-за самки, вам не кажется?
Он перелистал рисунки в альбоме, среди них были изображения медведей гризли, волков, серых и рыжих лисиц, бобров и американских зайцев.
– Ваши рисунки, даже незаконченные наброски, изображают животных так, будто у них есть чувство собственного достоинства, будто они принадлежат избранному кругу, куда нет доступа случайным прохожим.
И снова Мэйс пристально взглянул ей в глаза:
– Так оно и есть, Эмеральда. Они живут в своем мире. И этот дикий огромный мир их, а не наш. Любой, кто хоть немного знаком с прериями, прекрасно это осознает.
На несколько секунд воцарилась тишина. Мэйс задумчиво смотрел вдаль, мысленно он был далеко отсюда.
– Ну как, Эмеральда, – спросил он, собирая рисунки, – мы станем друзьями? Мы должны подружиться, ведь нам идти бок о бок две тысячи миль.
«Друзьями…» Эмери вдруг вспомнила его восхищенный и откровенный взгляд, словно он нарочно смущал ее, разглядывая полуобнаженное тело в реке, но вторая часть фразы – «…две тысячи миль» – заинтриговала ее больше.
– Две тысячи миль, говорите?
– Прибавьте еще пару сотен. А если учесть, что придется кое-где идти в обход, иногда взбираться на скалы, форсировать горные протоки, получится вообще Бог знает какая цифра.
– Я даже представить себе не могу это расстояние. Человек на фоне этих огромных пространств кажется маленьким и беспомощным, как песчинка.
Он встал и посмотрел на нее сверху вниз.
– Ты права. Когда мы придем на Запад и встанем под тамошним небом, со звездами, такими большими, словно сковородки, которых миллионы, тогда ты действительно поймешь, какой ничтожно малой величиной является человек.
– Мы? – спросила она, повинуясь какому-то безумному порыву. – Мы с вами будем любоваться звездами?
– А почему бы и нет?
Мгновение он смотрел на нее с едва заметной насмешкой и до того, как она успела отвернуться от него, заключил ее в объятия.
Рот его оказался мягким, подвижным, ищущим и требовательным. Дома, в Батон-Руже, некоторые плантаторские сынки украдкой целовали ее, и, надо сказать, она не очень-то сопротивлялась. Но никто еще не целовал ее так, как он. В этом поцелуе было нечто, что передавалось от него к ней, заставляло дрожать каждую клеточку ее тела.
Она готова была оставаться в его объятиях весь день и всю ночь, вечно.
– Пожалуйста, не надо, – наконец прошептала она, испугавшись незнакомых чувств, и оттолкнула его от себя.
– Что с тобой, малышка? Тебя никто не целовал раньше?
Голос его звучал мягко и участливо.