Глава 2
МАРШ НА МЕХИКО
Первые три дня пути на Мехико-Теночтитлан армия Кортеса продвигалась по дружественной территории; тем не менее впереди основных сил постоянно двигались разведчики, а в авангарде – отборный отряд. Дорога пока была легкой, в основном ровной; окружающая равнина постепенно поднималась от побережья к горам, расположенным в пятидесяти милях. Пищи было вдоволь, поскольку на здешней земле при наличии воды урожай вызревал вне зависимости от времени года, и везде – и на равнине, и в горах – водилось множество оленей. Стояла середина лета, и на tierra cahente – в прибрежном поясе – было жарко и очень влажно. Непосредственно перед их глазами маячила округлая громада Кофре-де-Пероте, увенчанная обнаженной массивной скалой, квадратной, напоминающей по виду крепость. Горы, смутно видимые впереди, сквозь дымку влажных испарений, представляли собой первое серьезное препятствие на пути армии, но, по крайней мере, они обещали некоторое смягчение невыносимой жары. Местность по маршруту продвижения испанцев оказалась довольно плотно населенной, деревни напоминали оазисы культурного земледелия среди сухой равнины. Однако по мере приближения к предгорьям, где проливаются дождями насыщенные влагой тучи, саванна постепенно переходит в густые джунгли, полные тропических цветов, птиц с яркими хохолками и огромных бабочек.
К концу второго дня, шагая уже сквозь дождь и грязь, армия добралась до Халапы, довольно большого города, раскинувшегося на горном склоне. Испанцы наконец-то, на высоте более 4500 футов, достигли tierra templada, где воздух уже был относительно прохладным. Но впереди теперь лежала первая из великих горных цепей, да и находилась армия уже на самом краю дружественной территории тотонакос. Ни Кортес, ни Берналь Диас на этом этапе не упоминают о поддержке индейского вспомогательного войска, однако сопровождавшие их вожди конечно же не стали бы путешествовать в одиночку, и поскольку на побережье Кортес проводил политику консолидации, можно предположить, что его маленькую армию поддерживали местные силы. Нам неизвестно, как много этих индейских воинов двинулось за Халапу, навстречу горным кручам и опасностям на потенциально враждебной территории.
На четвертый день начался горный марш; пришлось карабкаться по крутому склону к укрепленному городу, который Берналь Диас называет Сокочима, а Гомара – Шикочималько. К городу вело всего две тропы, вырубленные, подобно лестницам, в скалах, и их легко можно было бы защитить. Однако касик города имел недвусмысленный приказ Моктесумы пропустить испанцев. На этой значительной высоте возделанные поля золотого маиса были уже заметно меньше, а сами растения более низкорослые, в садах на решетчатых шпалерах выращивались экзотические плоды. Далеко внизу изумрудной зеленью мерцали затянутые дымкой долины, заросшие травой и тропической растительностью, с пятнышками ферм и деревень; над ними же теперь не было ничего, кроме темной зелени сосен и кедров.
Теперь армия взбиралась по склонам самого Кофре-де-Пероте, и весь массив Сьерра-Мадре убегал к югу, чтобы найти завершение в снежном пике Орисаба. Детали похода на этом этапе в разных описаниях несколько противоречат друг другу, как в том, что касается названий индейских городов и расстояний между ними, так даже и в том, что касается порядка происходивших событий. Кортес в своем втором письме императору Карлу, датированном 30 октября 1520 года и, следовательно, написанном не позже чем через год после описываемых событий, рассказывает, что они встали лагерем на ночь в проходе «таком скалистом и на такой высоте, что в Испании нет столь трудных для преодоления». В тот момент они находились на высоте около 10 000 футов в мрачной стране, где почва представляет собой лаву, извергнутую в давние времена потухшим теперь вулканом. Спускаясь из прохода, названного ими Пуэрто-де-Номбре-де-Диос, испанцы обнаружили множество ферм, разбросанных вокруг укрепленного горного города, который, согласно Гомаре, назывался Ишуакан. Жилища этой печальной земли, вероятно, мало изменились с течением столетий; унылые лачуги – серые глинобитные стены, серые деревянные заборы, крыши из серой кедровой дранки – и все вместе сливается с поверхностью земли и вызывает чувство предельной тоски. После этого в течение трех дней они шли «через пустынную землю, непригодную для обитания из-за своей бесплодности, отсутствия воды и сильного холода». Гомара пишет, что это была пустынная страна, «необитаемая и солончаковая», с соленой водой. К западу от Кофре-де-Пероте простирается сорокамильная полоса пустыни, на южной оконечности которой разбросаны солончаковые пустоши и солоноватые озера. Для армии, уже страдающей от недостатка пищи и воды, такая местность должна была представлять серьезное препятствие. Даже сейчас эта местность необитаема – плоская песчаная равнина с заплатками низкорослого маиса и напоминающей пирамиду горой, торчащей в самом центре. Когда эту землю увидели испанцы, на ней не было маиса, песчаный поверхностный слой глинистой почвы был прожарен насквозь, до состояния пудры, как сейчас, а ветер то и дело порождал «песчаных дьяволов»[28]. Тогда у испанцев был выбор – пересечь пустыню или повернуть на север, обратно в холмы, под самые кручи, прорезанные узкими проходами, в конце которых можно разглядеть далекие проблески прибрежных равнин. Гомара упоминает не только соленость местной воды, но и песчаные бури. Можно сделать вывод, что Кортес выбрал путь через пустыню – достаточно разумное решение, если учесть, что северный путь к Тесиутлану означал бы долгий обход по холмам, тогда как впереди местность была совершенно ровной и обещала легкое продвижение, кроме того, на горизонте можно было рассмотреть линию заросших деревьями холмов. Даже пустыня здесь лежит на высоте около 8000 футов, и ночью сильно холодало, и все это сильно контрастировало со стоявшей на побережье жарой.
Спускаясь в долину из прохода, испанцы оказались захвачены одним из нередких в этих местах жестоких штормов, вызываемых подъемом влажных атмосферных масс побережья при столкновении с прохладным горным барьером. Кортес описывает это явление как «вихрь града и дождя». Всю ночь испанцы дрожали, лежа на голых камнях, не имея другой защиты от холода, кроме своих хлопковых доспехов. «Я думал, многие должны были умереть, – продолжает Кортес, – и некоторые индейцы с Кубы, одетые весьма скудно, действительно не выжили».
Преодолев полосу пустыни, войско достигло невысоких холмов, к которым продвигалось весь день. Здесь, в проходе между холмами, испанцы обнаружили маленькую башню с идолами, «похожую на придорожную часовню», обложенную вокруг аккуратно уложенными штабелями дров. Кортес пишет, что дров было «тысяча повозок», и называет это место Пуэрто-де-ла-Ленья. Примерно в двух милях за проходом «земля снова стала бедной и бесплодной». Кортес описывает и населяющих эту местность людей как очень бедных. Однако испанцы приближались уже к реке Апулько и вскоре достигли большого города, где каменные, беленные известью дома так сверкали на солнце, что напомнили им Южную Испанию. Берналь Диас пишет, что они назвали город Кастильбланко, а его индейское название звучало как Шокотлан. В наши дни он называется Саутла. Фрей Бартоломе, прилагавший все усилия к распространению веры в городах и деревнях индейцев-тотонаков, не позволил даже воздвигнуть здесь крест, поскольку вокруг видны были свидетельства многочисленных жертвоприношений. В городе было тринадцать теокали, около каждого из них возвышалась гора черепов, и Берналь Диас оценивает их общее количество более чем в сто тысяч.
Когда Кортес заговорил об императоре, которому служит, верховный касик выразил изумление: «Неужели есть еще кто-то, кто не является рабом или вассалом Моктесумы?» Он был разговорчив, от него Кортес много узнал о Мехико-Теночтитлане: столица ацтеков построена на огромном озере, дома там устроены таким образом, чтобы их можно было превратить в крепости, все дороги в город охраняются дамбами и подъемными мостами, и Моктесума, владыка мира, приносит в жертву по двадцать тысяч мужчин в год; у него тридцать тысяч вассальных вождей, каждый из которых способен выставить сто тысяч воинов. Даже учитывая вероятные преувеличения, перспектива выглядела ужасающе. Единственной вдохновляющей новостью оказалось присутствие в столице огромных запасов золота и серебра. В чем Кортес теперь особенно нуждался, так это в союзниках. Семпоальцы утверждали, что племя тлашкаланцев, чья территория лежит впереди, – их друзья и враги ОДоктесумы, поэтому Кортес послал вперед четверых индейцев для переговоров. Здесь Берналь Диас, очевидно, путает Халасинго, город, оставшийся в двадцати милях позади среди лежащих восточнее холмов, и Иштакамаштитлан. Единственное возможное объяснение: Кортес пытается обезопасить себя от предательства и в то же время обеспечить своих людей лучшими квартирами, разместив часть своих сил в близлежащих городах, – только об Олинтетле сообщается, что у него двадцать тысяч вассалов, что позволяет предположить в этом районе значительное население. Кортес и сам четыре или пять дней прожил в Шокотлане, а затем перебрался вверх по течению в Иштакамаштитлан. Здешний касик – один из двоих уже нанесших Кортесу визит и преподнесших дары: «несколько золотых ожерелий малого веса или ценности и семь или восемь рабов». Он благоразумно воздерживается от доведения до сведения своего императора того факта, что рабами этими были на самом деле девушки.
Главная крепость Иштакамаштитлана «была воздвигнута на высоком гребне», и дома для пяти тысяч человек были окружены «стеной, барбаканами и рвом». Вдоль долины на три или четыре лиги рассыпалось множество зависимых поселений; они располагались так тесно, что сформировали своеобразный «мегаполис», вытянувшийся вдоль реки. Здесь Кортес остановился еще на три дня, ожидая возвращения своих послов от индейцев Тлашкалы. Ему вновь нужно было решать, какой путь выбрать. Их было два. Простейший маршрут пролегает по краю пустыни, которую испанцы уже пересекли, мимо топей и озер, которые они видели с лежащих позади холмов, – длинная петля к югу, к городу жрецов Чолула. Касик, действуя, вероятно, по приказу Моктесумы, предложил проводить испанцев этим путем. Семпоальцы, однако, настаивали на том, что это ловушка и что в результате и испанцы, и сами они будут убиты и съедены, так как Чолула лежит по крайней мере в двадцати милях к югу от Тлашкалы, а идти придется все время по территории кулуа.
Это был трудный выбор. Кортес уже далеко отошел от своей базы. Он не доверял индейцам и, безусловно, не доверял Моктесуме. Он до сих пор не получил ответа из Тлашкалы, но поскольку эти индейцы были в постоянной вражде с кулуа, они казались меньшим из двух зол; поэтому Кортес отверг более легкий путь и двинулся вверх по долине к холмам. На выходе из долины им встретилась стена, обозначавшая границу владений тлашкаланцев. Кортес пишет, что она была «из грубого камня, примерно в полтора человеческих роста и пересекала всю долину от одного гребня до другого; толщина ее составляла примерно двадцать футов, и вдоль всей стены проходил парапет шириной примерно в полтора фута, с которою можно было сражаться. Более того, проход в ней был шириной в десять шагов, примерно тридцать ярдов шел в форме двойной арки и напоминал равелин, так как проход этот не шел прямо, а поворачивал в обратном направлении». И снова местные индейцы и семпоальские союзники Кортеса начали спорить о преимуществах и недостатках вступления на территорию врагов Моктесумы. Вопрос окончательно решился, когда армия миновала стену и вышла к высшей точке прохода. Четырьмя лигами дальше два всадника-разведчика наткнулись на отряд из пятнадцати воинов в головных уборах из перьев. Эти индейцы были дозорными и немедленно отступили.
Кортес с тремя всадниками поскакал галопом за ними, надеясь взять их в плен, ведь он нуждался в информации и в людях, которых мог бы направить в Тлашкалу с посланием мира. Но индейцы, считавшие, что в случае пленения их не может ожидать ничего, кроме принесения в жертву, встретили преследователей оружием и сражались так отчаянно, что две лошади были убиты – некоторые описания утверждают, что их шеи были полностью перерублены вместе со сбруей двуручными мечами с обсидиановыми лезвиями! Еще две лошади и трое всадников получили ранения; все индейцы были убиты. Эта стычка оказалась серьезным предупреждением против использования лошадей на ограниченном пространстве – ведь включая еще четырех всадников, присоединившихся к схватке позже, потребовалось одиннадцать рыцарей, чтобы убить пятнадцать индейцев. Пока все это происходило, от трех до пяти тысяч воинов, ожидавших в засаде, начали выдвигаться на открытое пространство. Кортес послал одного из всадников поторопить основные силы армии, и, когда индейцы увидели приближающуюся пехоту, они отступили, преследуемые кавалерией, которая на открытом пространстве способна была легко и безнаказанно уничтожить пятьдесят—шестьдесят человек. Эта стычка обозначила начало тлашкаланской кампании.
Эту ночь испанцы провели около высохшего русла реки. Сюда и прибыли посланцы из Тлашкалы с двумя из четырех семпоальцев и объяснили, что нападение было произведено по приказу местного вождя и что Тлашкала – это федерация индейских городов. Сами посланцы оказались индейцами отоми из одного из городов федерации, в обязанности которого входила защита именно этого участка границы. Кортес принял объяснение и предложение нанести визит в город Тлашкалу, проигнорировал предложенную за мертвых лошадей компенсацию (трупы лошадей были поспешно похоронены) и отослал индейцев обратно к их вождю Шикотенкатлю с изъявлением доброй воли. В это время его люди уже испытывали недостаток пищи. Они стояли лагерем на открытой местности, среди маисовых полей, окруженных живыми изгородями из кактусов магуэй, но все поселения в окрестностях были покинуты, и провизии в них не было. Берналь Диас пишет, что испанцы «очень хорошо поужинали какими-то маленькими собаками, которых индейцы выращивали на еду». А поскольку у них не было масла, то раны свои они перевязывали, используя жир, добытый из трупа индейца.
На ночь выставили часовых, а с рассветом армия снова выступила в поход. Солнце взошло, когда они достигли некоей деревни, и здесь испанцев встретили других два семпоальца, посланные в Тлашкалу. Они рассказали, что были уже связаны и приготовлены к принесению в жертву, но сумели бежать в суматохе, вызванной вторжением испанцев на тлашкаланскую территорию. Здесь Берналь Диас пишет, что «две армии воинов, силой примерно в шесть тысяч, вышли нам навстречу с громкими криками и шумом барабанов и труб, меча стрелы, дротики и действуя с величайшей храбростью». Кортес пишет, что их была одна тысяча. Кажется, мало какие сражения с индейцами начинались без предварительного противостояния, и у Кортеса было время, чтобы подать знак мира и даже поговорить с индейцами через своего переводчика. Но в конце концов индейцы все же атаковали, и сам Кортес со старым боевым кличем «Сантьяго» повел свое войско вперед. В этом первом столкновении было убито множество индейцев, включая троих вождей. Они отступили к зарослям, где ожидал в засаде военный вождь тлашкаланцев Шикотенкатль с сорока тысячами воинов «с красно-белыми значками». Для эффективного использования кавалерии земля в этом месте была слишком неровной, однако когда испанцы вытеснили индейцев на более открытое место, ситуация изменилась, и Кортес смог пустить в дело свою полудюжину пушек. Но даже после этого битва продолжалась до захода солнца. Утверждение Кортеса, что индейцев насчитывалось сто тысяч, вероятно, следует считать преувеличением, тем не менее не может быть сомнений в том, что они имели колоссальное численное превосходство над испанцами и их союзниками – сообщается, что под командой Шикотенкатля было пятеро военачальников, каждый из которых командовал десятью тысячами воинов.
Гомара пишет, что его войско насчитывало сто пятьдесят тысяч воинов, и дает их описание. Вот как индейские воины шли в сражение:
«Люди эти были прекрасно вооружены согласно своим обычаям, а их лица разрисованьГкрасной биксой, что придавало им дьявольский вид. На головах были султаны из перьев. Они великолепно маневрировали. Их вооружение составляли пращи, пики, копья и мечи; луки и стрелы; шлемы; ручные и ножные доспехи из дерева, позолоченные или покрытые перьями или кожей. Их кирасы были из хлопка; их щиты различной формы, очень красивые и вовсе не хлипкие, были из прочного дерева и кожи, с украшениями из бронзы и перьев; их мечи сделаны из дерева со вставленным кремнем, который хорошо режет и наносит труднозаживающие раны. Они были организованы в эскадроны, и в каждом множество труб, раковин и барабанов – в целом великолепное зрелище».
Индейцы приближались, а позади них, как и положено в сражении, развевалось тлашкаланское знамя с золотым журавлем с распахнутыми крыльями.
Берналь Диас пишет, что это первое столкновение с основными силами тлашкаланцев произошло 2 сентября 1519 года, и утверждает, что в какой-то момент сражения тлашкаланцы сделали серьезную попытку захватить одну из лошадей, на которой ехал Педро де Моран: «…одни схватили его копье, так что он не мог им воспользоваться, а другие рубили его кобылу, и так отсекли ей голову, что она висела только на коже». Он также добавляет, что, отступив, они забрали мертвую кобылу с собой и «разрезали ее на кусочки, чтобы можно было показывать во всех тлашкаланских городах». Они также «преподнесли своим идолам ее подковы, красную фламандскую шляпу и два письма, которые мы посылали им с предложением мира». В этом, как и в последующих сражениях, всякая оценка количества убитых тлашкаланцев делается, похоже, просто на глаз, так как они неизменно забирали с поля своих убитых. Однако позже стало известно, что убито восемь военных вождей тлашкаланцев.