Отцы в семнадцать лет шли на фронт и показывали чудеса героизма. Героизм честности, пожалуй, трудное будет.Дедушка пристально посмотрел на вспыхнувшего под его взглядом Женю Терехова.- Но без правды и честности коммунизм не построишь!
Приступили к голосованию.
- Кто за то, чтобы исключить Зайцева из рядов комсомола? Никого... Кто за то, чтобы оставить Зайцева в организации? Единогласно!
Терехов поднял свою руку вместе со всеми.
Пришел я домой веселый, хотя устал и проголодался.
- Ермака не исключили! - закричал я еще с порога.- Единогласно! Все за него!
- Это хорошо! - сказала мама, но как-то странно, будто у нее не было сил радоваться. Она стояла у окна и смотрела на улицу.
- Мама! Что-нибудь случилось? - Невольно я повернулся, ища Ату, торопясь ее обрадовать, и даже испугался...
Она лежала на спине, глаза ее были завязаны куском белой материи.
- У тебя заболели глаза? - бросился я к ней.
Она села, придерживая повязку. Мама подошла к нам.
- Не пугайся, Санди. Из-за всей этой истории у нее воспалились глаза, и я приложила примочку. Только и всего. Пусть она полежит спокойно. Идем, Санди, я тебя покормлю. Мы уже ели.
- Но я хотел рассказать...
- Поешь и расскажешь.
Пришлось идти сначала на кухню ужинать. Наскоро все съел, выпил стакан крепкого чаю и поспешно вернулся к Ате. Она сидела на постели с завязанными глазами и смеялась. Но по ее щеке стекала слезинка.
- Садись, Санди, возле меня. Значит, Ермака не исключили? Расскажи подробно.
- Сейчас расскажу. А где папа?
- Он спит, - сказала мама.
- Я не сплю, - отозвался отец из своей комнаты и вышел заспанный, застегивая на ходу домашнюю куртку.
Он выглядел очень молодо. У него уже давно не было приступов. Он сел в кресло, а я возле него на низкой скамейке и с жаром рассказал о собрании.
- Какие у вас на заводе хорошие люди! - растроганно заметила Ата.
Утром Ата еще спала, и мы завтракали втроем на кухне. Мама сообщила мне тихонько, что звонил Анатолий Романович и сказал, что его отстранили от следствия. Дело Зайцева поручено старшему следователю прокуратуры. Мама спросила, не знает ли он, что это за человек. Толя сказал, ч:о совсем его не знает, так как перед этим товарищ работал в органах госбезопасности. А перевели его для усиления борьбы с преступностью...
В этом было все дело. Усиление борьбы с преступностью. Конечно, давно надо было усилить эту борьбу, укрепить милицию и так далее. Но Ермак попал как нельзя некстати. Каждому, кто стал бы сейчас бороться за него, пришлось бы идти против течения.
Вот в чем была суть. Уяснив это себе, я немедля написал заявление о предоставлении мне отпуска за свой счет и, ни с кем не посоветовавшись, пошел к директору завода.
Павел Федорович Липендин был как раз у себя в кабинете и беседовал с инженерами. Там сидел, развалясь в кресле и вытянув длинные ноги в полосатых носках, Родион Евграфович. На сукне стола матово белели листы кальки.
Директор узнал меня.
- В чем дело, Дружников? Заходи. Извините, товарищи. В кабинете было накурено, но светло. Перламутровый дым переливался в солнечных лучах. Воздушное течение влекло его к раскрытому окну. Липендин - типичный "русак" : нос картошкой, карие глаза, русые волосы, мягкий подбородок, румянец на щеках, широкие плечи, высокий рост. Он производил впечатление очень мягкого человека, но на самом деле был "кремень".
В кабинете всюду модели кораблей. На полках, шкафах, письменном столе сияли металлом и лаком модели лайнеров, ледоколов, паровых машин, котлов, якорей.
Я протянул директору заявление. Как я и ожидал, он удивился.
- Ты же недавно отдыхал?
-Не отдыхал, а ездил в Ленинград сдавать экзамены. Но, я Павел Федорович, не для отдыха. Надо спасать Зайцева!
- Но это дело юристов. Что ты можешь сделать?
Я объяснил насчет ситуации.
Как сейчас юристам может помешать обратное течение. Помянул "Голого короля" из сказки Андерсена.
Липендин поднял брови.
- При чем здесь "Голый король"?
- Ну, юристы не доверяли своим глазам: раз король, должен быть в мантии. А мальчишка взглянул непредубежденным взором и увидел другое. Ермакова история - тонкое дело... То, что иные-некоторые скажут мне, юристу могут не сказать. Но мне нужно время - утро, день, вечер, может, и ночь. В случае чего, я должен знать, что сделал все, что мог.
- Ты советовался с дедом?
- Он одобрит. Павел Федорович, я все равно не могу сейчас работать. Тогда мне придется уволиться...
- А ты хороший друг, Санди!
- Ермак давно сделал бы это для меня. Пожалуйста, подпишите, товарищ Липендин!
И он подписал - дал отпуск на неделю.
Я пошел проститься с кораблем. Без меня его могут спустить со стапеля. Нашу бригаду обещали включить в спусковую команду.
Долго я бродил по кораблю. Спускался в тесные машинные отсеки, гулкие трюмы, ждущие своих грузов. Облазил душные, темные коридоры гребных валов. Сколько таинственных, любопытных уголков! Моряки, плавающие на корабле, не всегда о нем так знают. А мы строили сами, потому и знали.
Потом зашел к своим и предупредил бригадира об отпуске.
- Думаешь чего-нибудь добиться? - с сомнением спросил Иван. - И вспомнил свое давнишнее: -Туда ворота широкие, обратно - узкие.
- Как для кого, - уклончиво заметил я.
Майка смотрела на меня с восторгом. Должно быть, видела во мне второго Шерлока Холмса.
Никто не понимал, чего я надеялся добиться и для чего мне нужен был отпуск. Ни одной минуты я не воображал, что сумею лучше квалифицированного юриста идти по следам. И не собирался разбираться в этих "следах".
Просто я хотел, когда настанет час, воззвать к с о в е-с т и. Этому учил Ермак. Он был убежден, что у самого пропащего, самого подлейшего человека все разно есть совесть. Только надо суметь ее пробудить.
Глава двадцать первая
ЧТО ЖЕ ТАКОЕ СОВЕСТЬ?
С чего начать? Уходя с завода, я на всякий случай взял адрес работницы из кузнечного цеха. Не она была мне нужна - ее Олежка.
Я вернулся домой, надеясь застать Ату одну. Так и было. Грустно напевая, она вытирала пыль.
- Почему ты не на работе? - удивилась Ата.
Я объяснил. Она подошла и села рядом со мной на диване. Мне понравилось, как она на меня смотрела. Но ее лучистые зеленоватые глаза словно потускнели.
- Ты сходи к доктору! - вырвалось у меня.
- А мне как раз завтра идти к Екатерине Давыдовне.
- Слушай, Ата,- начал я серьезный разговор,- постарайся вспомнить, у кого Ермак бывал последние дни перед... Это очень важно.
Ата подперла смуглым кулачком подбородок.
- Всех перечислять?
- Всех. Ну, у нас был. Еще у кого?
- У Ляльки Рождественской. Он к ним часто ходит. Они говорят о тебе...
- Обо мне?
- Единственная тема их разговоров - Санди Дружников. Это их и объединяет.
- Хм, а я давно у них не был. Надо навестить Петра Константиновича и Ляльку.
- Я вчера была у них. Теперь я часто к ним хожу.
- Как Петр Константинович?
- Очень расстраивается из-за Ермака. Он ведь несколько раз ходил и к Недолуге, и везде... Только это... хуже.
- Почему хуже?
- Ты же сам видишь... Все встали на защиту Ермака: завод, комсомол, ремесленное училище, бывший директор школы, товарищи, даже детская комната милиции. А получается хуже. Разве ты не видишь, что вмешательство общественности их только раздражает.
- Да кого раздражает? Одного Недолугу?
- Не только. Петр Константинович рассказывал, что, когда он показал председателю областного суда депутатское удостоверение, тот воскликнул: "Ох уж эта общественность!"
- Ну и понятно. Брали на поруки всякую дрянь, теперь и не верят, когда вступаются за порядочного человека. Так у кого еще Ермак бывал?
- У Гришки.