- Двоих сразу посылай,- сказал он.- Так надежней будет, мало ли что. Помедленней только говори.
Лохмач с крылатками отполз чуть в сторону и, взяв в каждый кулак по одной, стал неторопливо диктовать им послание. Ворчун вытянул шею, разглядывая дальние подступы к стоянке.
- Со стороны Лысой поляны и впрямь лучше будет,- проговорил он.- Там их, понимаешь, с трех сторон можно оцепить, как миленьких... А хижин-то у них побольше, чем у нас, хотя, конечно, и не намного побольше, не совсем уж, скажем, побольше, а так, малость...
- Если Одноухого хорошенько окружить,- заметил Сухой,можно было б его ночью бить. Никуда б они не делись, если окружить как следует. А так повоевать придется, у Одноухого сильные мужики в племени.
- Это они, когда проснутся,- сильные,- сказал Ворчун.- А пока спят, совсем даже не сильные. Не сильнее, понимаешь, слепца, их бы только не перебудить...
Раздались негромкие хлопки крыльев - Лохмач выпустил крылаток.
- А с этой что делать, спрашивается? - Он потряс мешком, где оставалась еще одна.
- Прибереги на всякий случай,- бросил Ворчун.
- Бесполезно,- сказал Кандид.- Захлебнется она, когда поплывем. Помрет. Домой ее отпусти.
- И то верно Умник говорит,- согласился Ворчун.- Точно захлебнется крылатка. Сомневаюсь я, чтоб она не захлебнулась. Я помню, мы реку переплывали, когда к Городу силы стягивали. Тоже понабрали, понимаешь, крылаток, лягушек пахучих, пиявок древесных полные горшки... Все передохли. Нет, не все, вроде... Лягушки не передохли, лягушки плавать умеют - не передохли они.
- Да и ни к чему нам крылатка-то,- сказал Сухой.- Зачем нам она? Мы ведь через озеро переберемся и на горе укроемся. Правильно я говорю, Лохмач?
- Ну... - замялся Лохмач.- Может, конечно, и правильно... Мы, конечно, укроемся, как нам не укрыться, заметят иначе нас, если не укроемся... Но когда Рябой на стоянку нападет, тут уж... Тут, как бы, придется, в случае чего, часть сил Одноухого на себя отвлечь. Что же это, спрашивается? Наши тут будут драться, а мы там сидеть, что ли?
- Зачем же это сидеть? - возмутился Ворчун.- Никак нельзя. Сомневаюсь я...
- Получается, что обратно озеро переплывать будем? спросил Сухой.- Так, что ли?
- Переплывать не будем,- несколько озадаченно произнес Лохмач,- а внимание их отвлечем. Собьем их с толку. Какая-то часть их к нам кинется, с другого края стоянки, в обход озера, а мы и...
- Это какая же такая часть? - хмыкнул Сухой.- А ежели их в пять раз больше, чем нас, прибежит? Порубят нас на куски, Лохмач, всего и делов-то.
- А мы не сразу покажемся, Сухой,- сказал Лохмач.- Ни к чему нам сразу-то вылезать! Сначала Рябой пусть ударит, как Рябой ударит, так мы и покажемся. Не может их много в нашу сторону побежать. Зачем, спрашивается, их много-то побежит?
- Не знаю, что там у Рябого на уме, но мне это не нравится.- Сухой сделал паузу и добавил: - Какое-то чувство... Понимаешь, Лохмач...
Лохмач его оборвал взмахом руки.
- К озеру,- скомандовал он.- Хватит разговоры разговаривать. К озеру пошли, и очень тихо. Чтобы никаких разговоров. Ворчун, впереди иди.
Они осторожно, стараясь не шуметь, спустились с пригорка и оказались в объятиях тростниковых зарослей. Тростник был выше головы и шумел на ветру, можно было идти, не пригибаясь и не боясь быть услышанными. Почва под ногами стала мягкой и влажной. У самой воды они остановились, Ворчун опять прислушался, принюхался и определил направление. Они пристроили свои мешки на спины и тихо, один за другим, вошли в воду.
Плыть пришлось долго и тяжело. И не только потому, что они старались плескать, как можно тише,- вода оказалась сильно заросшей и изобиловала водорослями. Руки и ноги вязли, словно кто-то невидимый в темной воде хватал их при каждом движении, обволакивал, не пускал. Пахло непонятно чем, но явно не съедобным.
Когда Кандид выбрался из воды на берег, то упал прямо в тростник и несколько минут лежал и переводил дух, чувствуя, как медленно возвращаются силы в онемевшие мышцы.
Этот берег зарос значительно меньше. Сразу за небольшой полосой тростника простирался пологий бугристый склон Дурман-горы. Трава на склоне была короткая, похожая на мох, с жесткими, колкими травинками. Кустарника здесь не оказалось, и, чтобы спрятаться, им нужно было ползти по склону выше, туда, где высились скрюченные редкие деревья с пышными, похожими на пену, кронами. Мокрые и усталые, они забрались по склону и, когда достигли корявых, усеянных шипами стволов деревьев, распластались на траве. Отсюда хорошо были видны и озеро, и стоянка Одноухого, и, разделявшая их поляна: большая, вся в глиняных проплешинах.
- Думал - не доплыву... - пропыхтел Лохмач.- Чуть топор не выкинул... Давненько я не плавал через такие озера. У нас разве такие озера, куда меньше... А это крупное какое, рыбы, наверное, полным-полно, на брюхоноса можно ходить...
- Не знаю, как насчет рыбы,- выдохнул Ворчун, вытирая мокрое лицо и стаскивая мешок через голову,- но запах мне не нравится. Нехороший запах. Не такой какой-то запах в этом озере, не должны так озера пахнуть. Раньше такого не было, раньше вкусно пахло.
- Раньше и воздух в лесу был не такой,- проговорил Сухой.- Душно, я помню, было... Сыро как-то... А сейчас что? Одежда сохнет быстро, мясо вялится быстро...
- А еще мне не нравится, как пахнет иногда ветер,- сказал Ворчун.- С Юга откуда-то часто дует. Его нюхаешь, нюхаешь, заразу, и все одно не нравится. И внутри как будто все настораживается.
- И ты тоже заметил? - сказал Кандид.- Он особенно ночью усиливается...
- Непонятный запах,- произнес Ворчун.- Чужой.
- Наверное, что-то меняется,- сказал Сухой.- На то он и лес. Этот меняется... климат...
- Что? - встрепенулся Кандид и удивленно уставился на Сухого.- Что ты сказал?
Сухой не ответил. Он задумчиво отжимал одежду.
- Откуда ты взял это слово? - спросил его Кандид.- "Климат" откуда взял?
Сухой не сразу пожал плечами.
- Не знаю... - пробормотал он.- Само как-то так... Я не знаю. Выплыло откуда-то... У меня часто так бывает: выползают какие-то слова, а почему, зачем - не знаю.
- Ты прямо как наш Умник,- сказал Лохмач.- У того все время непонятные слова из глотки прут... Я вот у тебя все хотел спросить, Умник, ты откуда узнал, что Сахар - это Сахар? Ты ж его так назвал! Никто вот не знал, а ты знал. Умник. Даже безлицые его так не называли, а ты, значит, увидел и сказал, что это - Сахар. Почему это, спрашивается? Ты что, его раньше встречал, что ли? Ты ж не был в Лучшем лесу, Умник, откуда ты знаешь про Сахар?
- Отец знал,- ответил Кандид.- Он его раньше видел, еще до того, как в лес попал.
- Чудно все это,- сказал Ворчун.- Сомневаюсь я, чтоб твой отец его видел. Не было тогда никакого Сахара, где это он его мог видеть? Ни безлицых не было, ни Сахара - это всем известно. Просто ты не такой, как все, Умник. Но у тебя же отец был странный, много о нем слухов-то ходило, так и ты такой же. Это дело понятное.
- А я вот еще хотел узнать, Умник,- сказал Лохмач.- Давно уже хотел узнать. Болотники, правда, твой отец придумал? А то разные про них сплетни ходили, про болотники-то...
- Отец, конечно,- сказал Кандид.- Он придумал. Хотя, не совсем так... Не то чтобы придумал... Их давно уже придумали, не здесь, не в лесу... Как тебе это объяснить? - Кандид замялся.- Отец про болотники знал. Раньше знал. Ну, вспомнил и применил... Надо же было как-то на болотах жить.
- Все равно я не понимаю,- покачал головой Ворчун.- Как в тебе это берется, Умник? Берется же откуда-то разная польза, как ты ее придумываешь? Отец твой болотники придумал, ты, значит, петли свои хитрые. Потом, понимаешь, крючья костяные на веревки привязывать. Чудно.