Война во Франции окончена, Людовик вернулся в Лувр, и пришло время вернуться тому блеску и веселью, без которого французы не могут жить.
И Париж ликовал.
В большом зале Лувра король приветствовал гостей. Среди них была и Генриетта-Мария с дочерью. Анна Австрийская улыбнулась золовке, и та незамедлительно сделала вывод, что королева-мать Франции ничего не имеет против брака их детей. Глаза Генриетты-Марии засверкали, она ощутила себя почти счастливой.
«Если бы только еще один человек мог быть здесь и видеть этот счастливый день!»— подумала она, и слезы выступили на глаза. Она их тут же украдкой утерла: никто не должен видеть ее горя, все были бы только раздражены, что кто-то столько времени носится со своим несчастьем.
Если бы Чарлз обладал состоянием мадемуазель! Он мог бы организовать новую кампанию за возвращение королевского престола. Если бы Анна Австрийская согласилась на бракосочетание Людовика с маленькой Генриеттой!..
Все это лишь грезы, но так ли они невыполнимы?
У юного Людовика было надменное выражение лица. Подчинится ли он матери, особенно в таком вопросе? Его окружали льстецы-лизоблюды, с младенчества говорившие ему, что он ниспослан небесами для того, чтобы править Францией, ему, королю с крошечного возраста, никто ни в чем не смел отказывать, и самая кроткая натура в условиях такого воспитания не могла не нахвататься надменности. Да, пожалуй, он сам сделает выбор, на основе своих расчетов, и почему избранницей не оказаться Генриетте?
Генриетта была ошеломлена зрелищем всех этих торжеств: весь период войны когда двора в Париже не было, они жили так тихо, и ей ни разу не приходилось бывать в таком блестящем обществе.
Она была возбуждена, ей нравилось смотреть на сверкающие драгоценностями одежды мужчин и женщин, да и Чарлз был здесь же, на почетном месте рядом с королем Франции, и от этого она испытывала огромное удовлетворение. Это так замечательно, видеть оказываемые брату почести, ее милому брату, которого она когда хотела дергала за волосы, брату, который подбрасывал ее в своих руках и никогда не забывал, что у него есть маленькая сестренка Минетта.
Но вот пришел ее черед выйти из рядов и поклониться королю Франции. До чего же тот красив, подумала она, в нем есть все, что можно пожелать увидеть в мужчине.
Преклонив колени, она поцеловала его руку, как положено в таких случаях.
— Моя маленькая кузина, — сказал Людовик. — Я счастлив видеть вас здесь.
Но его взгляд был беглым и довольно равнодушным, подняв же глаза, она обнаружила, что Филипп вяло и без особого интереса изучает ее.
Она вспомнила слова матери, что должна влюбить короля в себя — ради матери, убитой горем и истерзанной муками, и ее охватила паника. Как я могу влюбить в себя этого ослепительного молодого человека, — подумала она и почувствовала себя такой несчастной и беспомощной, что в растерянности забыла отойти в сторону.
Она ощутила, как в зале установилось гробовое молчание: французский двор, придававший величайшее значение всем мелочам этикета, был шокирован. Окончательно перестав понимать, что ей следует делать, она задрожала как осиновый лист.
И вдруг, догадавшись, повернула глаза к самому любимому на свете лицу, зная, что на него-то она может положиться. Глаза его обрамились морщинками в столь любимой ею улыбке, краешки губ приподнялись. Она беззвучно взывала к нему, ведь королю Англии нарушить этикет не так страшно, как маленькой девочке.
И брат положил руку на ее плечо и привлек к себе, чтобы следующий человек мог выразить свое почтение французскому королю.
— Это моя родная сестра, — сказал Чарлз мимоходом. — Надеюсь, она вам понравится, Людовик, по крайней мере, я очень люблю ее.
Ее рука вцепилась в кончик его мизинца. Теперь девочка чувствовала себя спокойной и защищенной.
Не обращая внимания на поднятые брови матери, девочка осталась стоять возле брата.
Я становлюсь взрослой, подумала Генриетта, а становиться взрослой всегда страшно. Хотя, если Чарлз рядом, бояться нечего.
Глазами Чарлз поймал взгляд матери; к его удивлению, в нем сверкало удовлетворение. Мать не была рассержена, Чарлз — тем более, поскольку все это делалось ради Минетты.
Пусть весь двор запомнит, думала Генриетта-Мария, что эта маленькая девочка — любимая сестра английского короля. Пусть запомнит это и королева-мать. Не такое это ужасное происшествие, если подумать.
«Господи Святый! — подумал король Англии. — Мама уже сватает ребенка за короля Франции. Вот и Минетта прощается с детством. Моя маленькая сестра становится взрослой!»
Глава 5
Экипаж королевы-матери Франции свернул к Пале-Рояль, где ее нетерпеливо ждала Генриетта-Мария.
Присутствие золовки всегда возбуждало вдову Карла I, но она принуждала себя быть сдержанной, потому что от этой слабохарактерной, вялой женщины, от ее доброй воли зависело исполнение самого страстного желания Генриетты-Марии.
Анна Австрийская стремительно вошла в огромную гостиную в сопровождении двух служанок. Бедняжки, подумала о них Генриетта-Мария, у них такой измотанный вид — еще бы, слушать ее болтовню, подстраиваться под ее капризы, это было почти подвигом, а ведь среди них немало хорошо образованных женщин. Какое облегчение они, должно быть, испытывают вечером, уложив королеву, непринужденно прощебетав с ней до того момента, пока она заснет, какую радость от ощущения свободы и независимости они должны были испытывать!
Это была великая честь, то, что золовка соизволила посетить ее на дому. Сердце Генриетты-Марии часто застучало в предвкушении того, что ее мечта может осуществиться.
Они обнялись — королева-мать Франции и английская королева-изгнанница. Дежурные слезы выступили на глазах Генриетты-Марии.
— Какая честь… какая честь! — бормотала она. — Драгоценное мое высочество, вы заставляете меня забыть, что я изгнанница и целиком завишу от вашего добросердечия!
Анна улыбнулась. Великодушная по натуре, она любила проявлять щедрость по мелочам, когда это не требовало особых хлопот. Все утро она пролежала в постели, а после этого молилась несколько часов в своей часовне: быть в одиночестве, когда мысль перетекает от одного предмета к другому, ей особенно нравилось. Она размышляла о новых сплетнях при дворе, что сегодня приготовили для нее повара, какие новые развлечения ждут ее? Что в этот момент делает ее милый? Она может попросить его прийти повидаться с ней. Но попросить сейчас — значит никогда больше не командовать. Командовать любимцем отныне непозволительно. Под прикрытием святости своей молельни она могла думать о его многочисленных достоинствах. Она никогда не уставала думать о своем красивом, невероятно красивом сыне. Его очарование неизменно приковывало ее взгляд. Любая королева мира могла бы позавидовать ей, имевшей такого сына. Любая королева, произведя такого ребенка на свет, могла бы оправдать свое собственное существование, проводя остаток дней в праздности, азартных играх, сплетнях…
Она могла быть вдвойне довольна собой, поскольку произвела на свет не только Людовика, но и Филиппа. Она то и дело посмеивалась, вспоминая покойного мужа, больше уже не досаждающего ей. Не то чтобы она часто вспоминала о нем; он все-таки умер без малого десять лет тому назад. Она была не из тех, кто вечно копается в прошлом.