Что же до тех долгих часов, которые я проводил в бесстыдном распутстве, так я проводил их с Немо, а не с женщиной — к моему большому огорчению! Я беру Немо и веду его бегать, пока есть такая возможность. Ночью меньше риска, что его пристрелит какой-нибудь усердный деревенский рыцарь. Я не хочу отправлять его обратно в эту проклятую клетку. Вы это понимаете? Господи, неужели вы на самом деле думали, что я спал весь день в открытом экипаже, потому что каждую ночь предавался разгулу до изнеможения? Если вы уж решили следить за мной, то делайте это немного лучше и старайтесь добраться до сути, прежде чем выносить обвинение.
Она стояла, не шевелясь, не сводя с него глаз. — Хотя переспать с ней — не такая уж плохая штука, — добавил он. — В ней течет теплая кровь, а не ледяная вода, чего о вас я сказать не могу.
Плечи ее поднялись. Усилием воли она опустила их и отвела назад, выпрямляясь.
— Вам это обидно? — с издевкой спросил он. — Ну и отлично.
Щеки ее теперь уже пылали. Она облизнула пересохшие губы.
— Я прошу вашего прощения, — сказала она неживым бесцветным голосом. — Я ошибалась.
Его неровное дыхание в холодном воздухе изморосью оседало у рта. Ли уходила от него, а он смотрел ей в спину. Он перекрутил в руках бумажный пакет и сжал его в кулаке. Когда она была уже у ворот дома, он окликнул ее.
Она не обернулась. Собака на цепи опять залаяла, но она и на нее не обратила внимания. С.Т. глубоко вздохнул и пошел за ней, но, когда он вошел во двор, она уже скрылась в доме. В это время из дверей ему навстречу выбежал мальчик, прося позволения поиграть с Немо и угостить горстью копченой рыбы.
С.Т. смотрел мимо него на дом. Ему стоило немалого труда заставить руки разжаться. Он просто безмозглая скотина, болван — ведь он прекрасно знал, почему у нее не осталось душевного тепла. Но она так с ним обращалась, и эти ее бесконечные резкости, выговоры, несмотря на все попытки завоевать ее расположение! — он изнемогал от всего этого. Он долго стоял беззвучно ругая себя, а потом, повернувшись на каблуке, пошел за мальчиком в сарай.
10
С.Т. думал, что он готов пересечь Ла-Манш.
Он не был готов.
Все эти недели невыносимой тряски в открытом экипаже, когда он мог, по крайней мере, сосредоточить внимание на неподвижном ландшафте, были ничто по сравнению с адской мукой корабельной койки в неспокойном море.
Пока он еще мог соображать, он пожалел, что не принял порошок, купленный у шарлатана-аптекаря. Если бы порошок его убил, это было бы лучше.
Он ничего не видел; когда он открывал глаза, все качалось и падало перед ним; он чувствовал каждое движение корабля, многократно усиленное воображением. Его внутренности словно прилипли к горлу. Рука судорожно сжимала деревянный поручень, ограждавший койку. Он жадно глотал воздух, стараясь набрать его побольше в легкие. Казалось, чья-то огромная рука душит его, подбрасывает и сжимает с неумолимой силой. Он выплюнул то немногое, что съел, раньше чем они пересели из шлюпки на люгер контрабандистов, и теперь болезненная агония сжимала его желудок, грудь и голову.
Он услышал, как скользнули кольца шторы, закрывавшей койку. Нежная рука коснулась его щеки и виска, свежий приятный аромат отогнал неприятные запахи сырости. Он повернул в эту сторону голову, пытаясь что-то сказать, но лишь сдавленно застонал.
— Вы взволнованно дышите, — сказала Ли. Опираясь на переборку, она обтерла ему лицо душистой водой. — Попытайтесь успокоиться.
Он так сильно схватил ее за руку, что ей стало больно. Но она недвижно застыла, пока он тяжело, прерывисто дышал. Его начала вновь мучить рвота.
— Спокойнее, — приговаривала она. — Спокойнее.
Ответом был лишь болезненный стон.
Ли кусала губы, не зная, что для него сделать; пыталась припомнить уроки своей матери.
Уговаривала его принять отвар папоротника, приготовленный с большими трудностями на палубе в чугунке, на раскаленных углях. Но он не мог удержать ни одного глотка.
В проходе послышался звук тяжелых шагов. Капитан маленького суденышка, занимавшегося контрабандой, вошел внутрь и заглянул через ее плечо в койку.
— Разрази меня гром, — пробормотал он. — Я повидал, как людей разбирало от рома, но чтобы так — не приходилось. Наверное, это не просто морская болезнь. Я никогда не видел, чтобы так-то прихватывало.
Сеньор открыл глаза. Казалось, он пытается удержать на чем-либо свой взгляд. Но корабль качало, голова его двигалась вместе с движением корабля, и было похоже, что он наблюдает за мухой, летающей вокруг голов Ли и капитана. Она погладила рукой его влажный лоб.
— Не пытайтесь говорить. Закройте глаза. Сеньор, вам нельзя говорить.
Он издал какой-то звук, похожий на сдавленное всхлипывание, которое заглушило судорожное свистящее дыхание. Он напомнил ей ту толку пассажиров, страдавших от морской болезни, всхлипывавших и стонавших, с которыми Ли ехала в первый раз через Канал во Францию. Только Сеньор намного в более тяжелом состоянии. Ведь и во время поездки на север кожа его покрывалась испариной, он бледнел, его зубы стучали. Но на палубе корабля он перенес несравненно более тяжкий приступ — казалось, он был не в состоянии собою управлять, покачнулся, а затем упал у ее ног. Она помогла ему перебраться в каюту, но легче ему не стало.
— Я не понимаю, почему он так тяжело переносит качку, — проговорила она, гладя его лоб. — Не понимаю, что это за болезнь. Конечно, все зависит от выносливости…
Капитан хмыкнул.
— Это красиво звучит — про выносливость. Вы образованный молодой джентльмен, да? — он поглядел на руку Ли и затем улыбнулся: — Вы его «приятельница»?
Ли перестала гладить лоб Сеньора. Тот перевернулся на бок с тяжелым стоном.
— Живи и давай жить другим — так я считаю! Может быть, мне и самому понравился бы симпатичный мальчишка — как знать! — Капитан поднял локон, упавший ей на ухо. — Мне нравится нежная кожа, да уж.
Ли дотронулась до рукоятки кинжала, спрятанного под курткой. Но не успела его достать, как Сеньор сделал резкое неожиданное движение. Капитан никак не ожидал от больного пассажира такой прыти. Он не успел увернуться и был крепко схвачен за полы куртки.
— Мое! — прорычал Сеньор, и голос его был хриплым и ужасным, он с трудом выговорил слово в перерыве между тяжелыми вздохами. Он приподнялся на койке, зубы его белели в полутьме каюты, он тряс капитана за лацканы жилета. Пуговица отлетела и упала на пол.
— Успокойтесь, — произнес капитан, — вы больны.
— Но я не мертв, — прохрипел Сеньор. Капитан с улыбкой освободился от его хватки. — А вообще-то вы уже близки к этому.
— Не трогать… — сказал Сеньор, стуча зубами, глаза его закрылись. — Я… вырву твое сердце…
— О, у меня крепкие нервишки, — с ухмылкой и без злости произнес капитан, опускаясь на колени, чтобы найти пуговицу. — У меня все равно нет времени на всякие пустяки. Уже показался Клифф Энд. — Он выпрямился и положил треснувшую пуговицу в карман жилета. — Я больше к вам не ходок. Вы — дружки, и ступайте на берег вместе со своим цирковым зверем как можно быстрее.
Когда они наконец сошли на берег, С.Т. упал на колени и наклонился к земле. Он слышал голоса вокруг себя: тихие перекликания контрабандистов, объяснения Ли относительно Немо и их багажа; слышал, как волны бьются о галечный берег. Кто-то бросил рядом с ним два меча — он услышал звон металла о камни, — но не мог сделать над собой усилие и повернуть голову.
Ему хотелось одного: оставаться как можно дольше недвижным. Как чудесно было ощущать землю. Земля его спасла. Он благодарно прижался лбом к холодному камню.