— Просто счастье, что тебя не подстрелили до того, как ты увидел лицо Чилтона.
Он нахмурился, наклонился к ней, облокотился на кресло.
— Но меня ведь не застрелили? Я знаю, что делаю, черт бы тебя подрал! Я стоял и не перед такими опасностями, как сломанное ружье.
— И вижу, совершенно не думал о последствиях!
Он выпрямился, как будто она его ударила.
— О, нет! — мягко произнес он. — Я никогда этого не забываю.
— Тогда хорошенько подумай обо всем, — она подошла к входной двери и с трудом открыла ее, — а я пока оставлю тебя наслаждаться своим гаремом.
Холодный утренний воздух обжег ее лицо. Она захлопнула за собой дверь, прошла мимо Мистраля, который стоял взнузданный, повод волочился за ним по земле. Конь смотрел, как она пересекла двор, но с места не двинулся. «И не двинется, — подумала Ли, — пока не возьмусь за повод. Еще одно бессловесное существо, зачарованное Сеньором».
Конюшня пахла морозом и сеном, ее пронизывали тонкие, не дающие тепла лучи солнца, в которых прыгали пылинки. Поперек ведра для корма лежала шпага в ножнах, с нее свисала перевязь. Сеньор снял их, когда тренировал Мистраля, стоя на земле. Она приперла дверь стулом, чтобы та не закрывалась и было больше света, затем потянулась к ящику со скребницами.
Тень человека заслонила дверь. Сеньор вошел в конюшню и закрыл дверь за собой. Он схватил ее за локоть.
— Гарем? Это и есть тот репейник под седлом, который тебя растревожил?
Краска ударила ей в лицо.
— Пусти меня.
Он не отпускал ее, а, наоборот, притягивал к себе, одновременно плотнее закрывал дверь, запечатывая их вдвоем в темной конюшне.
— Ты ревнуешь.
— А ты — невыносимый павлин.
Звучало это по-детски, она сама это знала. Он ослабил свою хватку. Что-то новое мягкое появилось в его лице, еле проступающая улыбка.
— Неужели павлин? — тихим голосом спросил он.
Ли хотела вырваться. Но вместо этого замерла, ослабла, парализованная его мягким объятием.
— Я думала, ты не собираешься возвращаться туда, — с болью проговорила она. — А ты делаешь еще хуже. Ты дразнишь Чилтона, доводишь его до безумия. Привез сюда эту девушку. Что мы будем с ней делать? Что мы будем делать с ними обеими?
Его рука поднялась и нежно сжала ее руку.
— В четверг из Хексхэма отправляется почтовая карета, — пробормотал он. — Я уже интересовался этим. Девушек можно отправить с ней.
— Куда?
Он небрежно мотнул головой.
— Не знаю. Спрошу. Туда, откуда они пришли.
Его рука поднялась к ее вороту. Один палец просунулся между полотном и ее шеей.
— Тебе так нравится?
Ли стояла неподвижно, ощущая его ласку на своей коже, тепло его тела рядом с собой. Он собирался поцеловать ее. Она увидела, как смягчилось его лицо, опустились вниз ресницы, освещенные слабым светом.
— Не знаю, — прошептала она.
— Скажи, что мне сделать? — он коснулся губами ее виска. — Ты знаешь, я сделаю все, что ты попросишь.
Она закрыла глаза.
— Тогда сделай то, что я прошу. Не езди снова туда.
Его пальцы больно сжали ее плечо. Но он поцеловал ее глаза, щеку. Само дыхание его было лаской.
— Не бойся за меня, Солнышко, я знаю, что делаю.
Она медленно покачала головой. Обняв ее, он облокотился на перегородку пустого стойла.
— Я могу уничтожить Чилтона для тебя. Я могу поднять против него весь город. Ты ведь ради этого пришла ко мне, Ли, разве ты забыла? Я делаю то, что ты просила. И у меня есть опыт в таких вещах.
Она начала было вырываться, но затем вместо этого схватила его за кафтан и уткнулась лицом ему в грудь.
— Говорю тебе, говорю тебе… все изменилось. Я не хочу… — ей перехватило горло.
«Не хочу потерять тебя из-за него, — думала она. Она так вцепилась в кафтан, что побелели пальцы. — Будь ты проклят, будь ты проклят. Я этого не вынесу».
Он гладил ее волосы, легкими поцелуями осыпал ее щеки, подбородок.
Теплое его дыхание согревало ее в морозном воздухе, его тело было так близко, — от него исходили сила, запах сена, конского пота и его собственный влекущий запах.
— Что ты хочешь? — прошептал он. Она резко откинулась назад.
— Я больше не хочу мстить! Все изменилось. Он уничтожил всех кого любила. В мести больше нет смысла, — она выпустила из рук кафтан. — Мне не надо мести. Я не хочу, чтобы ты мстил.
Он схватил ее за плечи, но она противилась ему.
— Ты понял? — она поглядела ему в глаза, — ты мне больше не нужен!
Руки его сжались. Золотые насмешливые брови опустились.
— Забудь о Чилтоне, — повторила она. — Возвращайся во Францию. Я не хочу, чтобы ты что-то делал для меня. Отправляйся в свой замок — к своим картинам и своему чесноку.
Он выпустил ее из рук. Мгновение он стоял неподвижно, прислонившись к перегородке.
— Чесноку, — повторил он таким тоном, будто это слово было смертельно оскорбительным,
Ли закрыла глаза и закинула голову назад.
— Ты вообще понимаешь, что я говорю?
— Понимаю, — с силой тихо проговорил он. — Ты считаешь, что я не в силах довести месть до конца.
Она отвернулась и, обмякнув, села на колоду, обхватив голову руками. В отчаянии она уставилась в грязный пол.
— Я смогу, — сказал он, и слова были полны горечи, — я смогу это сделать и сделаю, черт тебя побери. Я долго разбойничал, годами, черт побери! Меня ни разу не поймали, и в последний раз тоже. Я знаю, что мне делать. У меня самый могучий конь, какой только есть на свете. Со мной моя шпага и моя сноровка. Я могу это сделать. Будь ты проклята, не смей сомневаться во мне.
Она вся содрогнулась, обняла руками колени.
— Не хочу, чтобы ты делал это.
— Ну, конечно, ты хочешь отправить меня домой к моему чесноку. Так, что ли? Я должен думать, что тебе теперь наплевать на Чилтона, на твою семью, на все, что ты потеряла.
— Нет! Не наплевать! — вскочила она, прижимая ладони к вискам, — не наплевать!
— Чушь! — Он с такой силой ударил каблуком в перегородку, что вся конюшня загудела от этого звука. Ее лошадь, стоявшая через два стойла от них, с тревогой забила копытом. — Ты превращаешь меня в сумасшедшего.
— Ладно, тогда убивай себя, — с силой сказала она, — иди и убей себя.
Какое-то мгновение он смотрел на нее. Рот его сжался в прямую линию. Затем он медленно покачал головой.
— Ты просто не веришь, что я сумею все сделать. Ведь правда?
Она не ответила. Гнедой шумно задвигался в своем стойле и пытаясь заглянуть за перегородки,
— Бесконечно признателен, — произнес Сеньор с мягким сарказмом. Она услышала легкий скрип конюшенной двери. Широкая полоса света потемнела и засветилась снова, когда он прошел мимо нее.
Он оставил ее одну.
Она сидела на колоде и играла скребницей, вертя ее в руке. Потом перестала вертеть, прислушалась.
Откуда-то издалека, приглушенный стенами конюшни, раздался стонущий зов. Дикий призыв — клич Немо начался с низкого звука, который постепенно шел вверх, ширился, становясь пронзительнее и резче, и, достигнув пика тоски и одиночества, душераздирающе звучал в пустоте. Это впервые Немо завыл, пока они жили в этой деревне, и глубокое уныние передалось ей, сжало сердце.
Ли остановила свой взгляд на брошенной шпаге Сеньора. Это было легкое для руки оружие, предназначавшееся для честного поединка, когда поражает лишь кончик шпаги, в отличие от смертельных, режущих ударов плоского лезвия сабли. Она протянула руку к оружию и перетащила его к себе на колени.
Рукоятка шпаги была совсем простой, не похожей на сложный красивый узор чашеобразной гарды его сабли. Узкая гарда шпаги только прикрывала руку и светилась тусклой радугой металлических переливов — красного, зеленого и синего, и стертая до блеска — от постоянного использования.