— О Селик, слава Богу, ты невредим.
Встав на цыпочки, она целовала его шею, подбородок, неподатливые губы.
Только тут до нее дошло, что он не отвечает на ее ласки и даже не обнимает ее.
— Не думай, что ты опять сможешь делать со мной, что хочешь. Я никогда не прощу тебя, Рейн. Никогда.
Она отпрянула и, мучимая дурными предчувствиями, посмотрела прямо ему в глаза. Они были серые, как крылья жука, и сверкали бешеной яростью.
— Селик, позволь мне объяснить. Я знаю, ты расстроен, но…
— Расстроен! Госпожа, это неподходящее слово для моего гнева. Расстроен! Я не расстроен, я взбешен!
Он беспокойно округлил глаза.
— Ты вся в крови.
Рейн провела пальцем по лицу и почувствовала боль возле носа.
— Меня ударил один из воинов. Думаю, просто лопнул сосуд в носу.
Селик тяжело вздохнул. Как бы то ни было, ему было небезразлично ее состояние, но в его глазах она все еще читала презрение.
«Он никогда не простит меня», — решила Рейн.
— Идем, — холодно скомандовал он. — Я там разберусь с тобой и со всеми твоими делами.
Схватив ее за руку, он потащил ее к сараю.
— Нет! — закричала Рейн.
Острая боль от железной хватки пронзила ей руку от шеи до кончиков пальцев.
— Что? — спросил он, недоуменно наморщив лоб. Он заметил синяки на ее поднятых руках и разжал пальцы.
— О черт, — тихо проговорил он и ссутулился. От боли в руках, в сердце, от ненависти Селика слезы наполнили глаза Рейн, и она не смогла удержать их.
Ее длинные белокурые волосы рассыпались по плечам и желтой волной лежали на тунике. С непонятным выражением он рассматривал ее предплечья, легко, как перышком, водя указательным пальцем по темным пятнам, словно стирая боль. Внезапно она увидела замешательство на его лице.
— Что это? — спросил он, показывая на небольшие рубцы на внутренней стороне локтя.
— Предохранение.
— Что?
— Предохранение. Я вшила это два года назад, когда думала, что буду встречаться с мужчиной, но потом… я не стала встречаться, — сказала она, пожав плечами.
— Расскажи, что делает предохранение.
— Предохраняет от зачатия.
Разве можно сейчас говорить с Селиком о предохранении, когда все, о чем она мечтала, разбилось вдребезги, словно тонкий хрусталь, из-за его невыносимого презрения.
— Я дождусь твоих объяснений?
— Это предохраняет от зачатия. Я знаю, трудно поверить… Давай поговорим об этом как-нибудь в другой раз. Я не делала…
— А почему ты раньше не поделилась со мной этими интересными сведениями?
Удивленная сарказмом, прозвучавшим в его голосе, Рейн ответила со всей искренностью:
— Ты не спрашивал.
Селик едва слышно хмыкнул.
— И как долго действует этот… предохранитель?
— Около пяти лет.
Селик широко улыбнулся.
Рейн содрогнулась, потому что в его улыбке не было обычного тепла. Это была грозная улыбка смертельно опасного хищника.
Рейн смутилась.
— Селик, почему ты не хотел идти до конца? Ты говорил, что воинам надо беречь силы перед сражениями.
Он ласково взял ее за руку.
— Пойдем, Рейн. Нам с тобой давно пора обсудить одно дело, и это никак нельзя откладывать на потом.
Когда они вошли в сарай, Рейн увидела, что Убби с детьми неплохо поработали, приводя в порядок помещение после разгрома, который учинили саксы. Дети испуганно переводили взгляды с нее на Селика и обратно.
— Убби, собери этих кишащих паразитами уличных крыс и отведи их в Йорвик к Гайде.
— Надолго? — спросил Убби, не поинтересовавшись, зачем это надо.
— Пока я не дам знать, что они могут вернуться в мой дом.
— А что делать, если Гайда не согласится?
— Не знаю. Полагаю, Гайда немало постаралась для моего похищения. Пусть теперь сама разбирается.
Убби отступил, услыхав гнев в голосе Селика.
— Да, тебе лучше отойти, предатель.
Ты предал меня, помогая моему врагу. — Он показал на Рейн. — Мы это позже обсудим…
— Пре… предал? О, не думай так, хозяин. Я делал только то, что повелел Бог… Для твоего же блага.
Селик шагнул к нему и угрожающе помахал пальцем перед его побледневшим лицом.
— У меня есть для тебя еще одно послание. Ступай прочь с моих глаз, пока я не свернул твою тощую шею.
Убби отскочил от него и начал подгонять детей, подбирать их вещи, необходимые, если придется надолго застрять в доме Гайды.
Глаза Селика настороженно оглядывали большую комнату. Неожиданно он заметил Адама, потихоньку скользившего к выходу. Однако прежде, чем он сумел удрать, Селик схватил его за пояс и поднял маленькое брыкающееся тело в воздух.
— Каково тебе, безмозглый комар? Не ты ли ругал меня грязными словами, когда я был крепко связан?
— Нет, — дерзко соврал Адам, махая руками как ветряная мельница, и стараясь достать кулаками до плеч Селика. — Ты принял меня за другого. Я — беспомощный сирота и только, как мог, заботился о моей бедной сестричке.
— Беспомощный? Ха! Думаю, ты никогда не был беспомощным, даже в тот день, когда вылез, пищащий, из лона матери.
Селик опустился на скамью, положил Адама на колено и быстро шлепнул его по заду. Потом посадил его на пол перед собой, крепко держа за плечи.
Адам плюнул ему в лицо.
Селик только тряхнул головой, удивленный такой смелостью.
— Твоя гордыня, щенок, делает из тебя дурака. Учись правильно выбирать противника.
Он сжал зубы и, вновь положив Адама себе на колено, шлепнул его пять раз, с каждым разом сильнее. Когда мальчик опять стоял перед ним, его глаза были полны слез и губы дрожали. Зная Адама, легко было понять, что его гордость пострадала больше, чем зад.
— Понял теперь? — потребовал ответа Селик.
Адам медлил, обдумывая, по-видимому, очередной бунт, но в конце концов кивнул.
— Сейчас иди с Убби и позаботься о других детях. — Селик подтолкнул Адама к смотревшим на них во все глаза малышам и подросткам. — Убби нужен хороший помощник.
Сначала Адам не понял. Когда же до него дошло, что его похвалили, он шаловливо усмехнулся и важно зашагал прочь, на ходу отдавая первые распоряжения.
Селик закрыл дверь и повернулся к Рейн.
— Иди наверх.
Рейн всматривалась в бесстрастное лицо Селика, стараясь понять, что он задумал, и надеясь как-то его смягчить. Безрезультатно.
С тупым смирением она шагала со ступеньки на ступеньку наверх, слыша, как Селик меряет шагами комнату внизу. Что он собирается с ней сделать? Пока что она решила убрать с ложа сено, под которым прятались Селик и Адела.
Закончив уборку, она села на шкуры и стала ждать. Что он сделает с ней? Как отомстит за свое заточение?
Прошло совсем немного времени, прежде чем она это узнала.
— Снимай все, — приказал Селик, когда поднялся наверх.
— Зачем?
— Не спрашивай, женщина. Делай, что я говорю. И быстро.
Рейн неохотно сняла тунику и брюки. Она колебалась, не зная, снимать или не снимать бюстгальтер и трусики.
— Все, — резко бросил Селик.
Она стояла перед ним обнаженная, со склоненной от стыда головой, в одном лишь янтарном ожерелье.
— Бусинки оставь, — хрипло проговорил он.
Рейн подняла голову, но он уже отвернулся от нее и через плечо скомандовал:
— Ложись.
С ужасом она подчинилась его приказу. Он медленно, не отрывая глаз от ее тела, подходил к ложу. Когда он коснулся веревки, все еще привязанной к ложу, она уже знала, что он будет делать.
— Нет, Селик, пожалуйста, не надо. У меня была серьезная причина. Я не хотела, чтобы ты погиб.