В прошлый раз, к слову, Алексей жил в общей землянке, где, кроме него, храпело человек пять, а теперь - один, королем.
- А вот бокалов нет, - огорченно сказал Алексей. - Придется из кружек... Сейчас вечер. Надеюсь, вы никуда не спешите?
- Никуда.
На Нине было то же самое платье, что и тогда, на поляне, стираное, видать, перестираное, но аккуратное, даже нарядное. И не сапоги на ногах, а туфли-лодочки, такие непривычные, неуместные здесь, в этой темной и низкой норе в два наката, освещаемой тусклой однолинейной керосиновой лампой с надтреснутым стеклом. Да и Нина, чудилось Алексею, была вовсе не отсюда, не из войны...
Алексей снял с бутылки фольгу.
- Как открывать? С бабахом или без?
- Не надо с бабахом. Как тихо кругом, слышите? Тишина стояла лесная, летняя, настоянная на хвое и на смоле, обыкновенная мирная тишина.
- За вас, Нина, - сказал Алексей и поднял кружку.
- Лучше за вас. Вы все-таки гость.
- Тогда за нас. За нас двоих. Можем мы выпить за нас двоих или нет?
- Можем, - улыбнулась Нина. - Наверное, даже должны.
Свет от фитиля лампы дрожал на бревенчатом потолке, то уменьшался желтый неровный круг, то увеличивался, а после и совсем погас.
- Остановись, мгновение... - повторила душа.
- Рано, старик, - грустно ответил черт, - сверхновой еще пылать и пылать...
И, кроме тишины, была темнота.
- Зачем ты появился? - спросила Нина.
- За тобой, - сказал Алексей.
- Командир говорил, будто ты прилетел за материалом для книги...
- За тобой, - повторил Алексей.
- Пусть это будет правдой.
- Это правда.
- Но ведь война...
- Никакой войны нет!
- Зачем ты соврал, старик? - непривычно тихо спросил черт.
- Я не соврал, - воспротивилась душа Алексея Ивановича. - Войны не было! Только Нина и я, Нина и я! Почти месяц!..
- А потом ты улетел в Москву.
- Чтобы вернуться вновь!
- Лучше бы ты не возвращался, старик...
- Пристегнитесь, товарищ писатель, - сказал Алексею радист, выходя из кабины. - Сейчас посадка.
- Спокойно долетели, - ответил Алексей, нашаривая за спиной брезентовый пояс.
- Еще сесть надо, - философски заметил радист. - А что, товарищ писатель, ребята болтают, будто у вас в отряде невеста? Верно или треп?
- Верно, радист.
- Забрали бы вы ее в Москву.
- Забрал бы, да она не хочет.
- Ишь ты! - удивился радист. - Не женское это дело - война.
- Война не спрашивает, где чье дело.
- Справедливо... Ну, счастья вам тогда, - и ушел в кабину.
Алексей смотрел в иллюминатор. В черноте ночи возникла мелкая цепочка огней - костры на взлетно-посадочной полосе. Старенький ЛИ-2 нырнул вниз по крутой глиссаде, жестко ткнулся шасси о землю, подпрыгнул, дав "козла", и покатился. На Алексея свалился мешок с чем-то мягким, к ногам подъехал, уперся в сапоги какой-то ящик. Самолет встал.
Из кабины вышли летчики. Штурман спросил:
- Целы?
- Вроде бы, - усмехнулся Алексей, выбираясь из-под мешка. - С благополучным прибытием.
- И вас также.
Радист открыл дверь, и в самолет ворвался холодный осенний воздух. Алексей спрыгнул на землю и сразу попал в объятия комиссара отряда. Тот молча и долго мял Алексея, тискал, Алексей ответно хлопал его по спине, вырвался наконец, спросил:
- Нина с вами?
Комиссар не ответил, заорал на бойца, который волок на спине давешний ящик:
- Осторожнее! Не картошку тащишь... - и пошел к самолету.
Алексей цепко взял его за плечо.
- Стой! Нина где, спрашиваю.
Комиссар обернулся.
- Нина? - в глазах его плясали крохотные языки костров. - Нет Нины, Алеша.
- Как нет?!
- Убили Нину.
- Кто? - Алексей крикнул, не понимая даже, насколько бессмысленно звучит вопрос.
- В Белозерках. На операции. Перед самым уходом.
- Кто ее пустил на операцию? - Алексей схватил комиссара за отвороты кожанки, притянул к себе. - Кто разрешил?
- Она просила... - глухо сказал комиссар. - Мы не ждали засады, думали - без боя обойдется...
- Ты? - Алексей тряс комиссара, а тот не сопротивлялся, стоял покорно. - Ты разрешил?..
Комиссар молчал.
И тогда Алексей, почти не сознавая, что делает, ударил комиссара в лицо, и не в лицо даже, а в какое-то бело-красное пятно перед собой, потому что не видел ничего, будто ослеп на мгновенье, и упал вместе с этим пятном, продолжая яростно наносить удары куда попало, во что-то мягкое, податливое, бессмысленно и страшно воя:
- Сво-о-олочи!..
- Брэк! - крикнул черт. - Совсем с ума сошел...
Алексей ничего не хотел замечать - только бровь Пашки, чуть припухлый бугорок над левым глазом, а Пашка пританцовывал, качая перчатки перед лицом - вверх-вниз, вверх-вниз, словно заманивая Алексея, словно говоря: попади, попади. Алексей не стремился ударить сильно: тут достаточно было только задеть перчаткой, скользнуть по коже, рассечь ее до крови. Пашка знал это и берег бровь, Пашка забыл о защите вообще, сосредоточился только на лице, и Алексей то и дело легко попадал по корпусу, набирая очки, а сам нетерпеливо выжидал, бил левой - раз хук, два, три: да опустит же он наконец руки!..
И дождался, поймал миг, молнией метнул вперед спружиненную правую, все-таки сильно попал в бровь. Пашка отпрыгнул, но поздно: из-под белесого волосяного газончика над глазом появилась тонкая струйка крови.
- Стоп! - сказал судья на ринге, знаком руки отсылая Алексея в его угол...
- Совсем с ума сошел, - ворчливо повторил черт. - Ты хоть думал, что делаешь, когда мутузил комиссара?
- Я ничего не соображал, ничего не помнил...
- Все ты соображал. Ведь не остался, нет? Улетел тем же самолетом?
- Меня втащили в него. Комиссар приказал...
- Ах, бедолага! Втащили его... А что потом было?
- Я хотел умереть.
- Какие страсти! - вскричал черт. - Мелодрама в чистом виде! Но ведь выжил, а, Фауст?
- Выжил, - эхом откликнулась душа Алексея Ивановича.
- Хотя вел ты себя, мягко говоря, очертя голову.
Танки шли медленно, неотвратимо, почти невидные в снежной пыли - черные пятна в мутном белом ореоле.
- Они нас не замечают! - крикнул лейтенант. Лицо его было мокрым и грязным, на щеке запеклась кровь вперемежку с копотью. - Надо отступать!
- Куда? - тоже крикнул Алексей.
Он лежал в окопчике, вжавшись в снег, до рези в глазах всматриваясь в танки, которые шли поодаль и мимо, будто и вправду не ведая о присутствии здесь орудийного расчета.
- Назад, вон туда! - лейтенант ткнул пальцем в сторону леса, откуда вылетели в низкое небо две сигнальные ракеты, зависли, растаяли в воздухе.
- А орудие?
Убитая пулеметной очередью лошадь лежала поодаль, снег уже припорошил ее, около морды образовался небольшой сугробчик.
- На себе потащим?
- Вытянем, - кричал лейтенант, - оно легкое. Он бросился к колесу, припал к нему плечом, пытался столкнуть, но у него ничего не вышло, и он махнул рукой сержанту и узбеку-рядовому. Они рванулись на помощь командиру, но Алексей заорал жутко, хрипло:
- Стоять! - солдаты замерли, узбек упал на колени, уперся голыми руками в снег, намертво утоптанный у колеса пушки. - Отставить панику, лейтенант! Приказа отступать не было. Мы еще живы, лейтенант, и пока живы, отсюда не уйдем...
Не договорил. Один из танков развернул морду и попер прямо на них. До него было рукой подать - метров сто или чуть поболе.
- Заряжай! - приказал Алексей, сам схватил снаряд и понес его к орудию. Сержант выхватил снаряд, ловко вставил в казенник. - Прямой наводкой!..
Орудие громыхнуло, дернулось, танк впереди заволокло дымом пополам со снегом, из этого бело-серого месива выплеснулся огненный сполох и снова исчез.
- Попал! - Алексей засмеялся. Солдат-узбек повернул к нему лицо, на котором тоже стыла улыбка. - Давай-давай, ребята!..
- Смотри, майор, - сержант указывал куда-то назад.
Алексей обернулся. По лощине к лесу бежал лейтенант.
- Ах, гад...