Один раз Анна забыла слова, но из-за кулис раздался негромкий, но отчетливый голос миссис Беттертон. В какой-то момент Диана оказалась не на месте, но и это быстро исправили. Балет прошел превосходно. Джемми танцевал с Генриеттой Вентворт, и публике это, очевидно, понравилось, так как она с энтузиазмом аплодировала.
Сам король поздравил нас; он поцеловал Анну и меня, сказав что не знал о существовании в семье таких драматических талантов, на что все засмеялись и снова зааплодировали.
Все мы были счастливы, кроме бедной Маргарет Блейг, которая находилась в крайнем отчаянии, так как опасения ее оправдались, и она действительно потеряла бриллиант, который ей одолжила леди Фрэнсис.
Бедная Маргарет! Ей с самого начала не хотелось играть в пьесе. Ее убедили, что это ее долг, а теперь она потеряла чужой бриллиант и погрузилась в мрачное отчаяние.
– Не волнуйся, Маргарет, – сказала Анна своим обычным беспечным тоном. – Он найдется. Наверно, он упал на пол. Пусть поищут.
Я чувствовала, что Маргарет не успокоится, пока бриллиант не найдется и не будет возвращен леди Фрэнсис. Она с ужасом узнала, что он стоит восемьдесят фунтов. Мне было жаль ее. Тем более что одно время она состояла при моей маме, и мама была о ней очень высокого мнения.
Однажды она сказала:
– Маргарет Блейг действительно добродетельная девушка. Она глубоко религиозна и живет в соответствии со своими убеждениями. О многих этого не скажешь. Они посещают церковь, они напускают на себя благочестие, но в жизни они только притворяются добродетельными.
Я знала, что Маргарет считала выступление на сцене грехом, хотя и не могла в этом с ней согласиться. Бедная девушка, мало того, что ее вынудили делать то, чего она не хотела, так она еще потеряла чужой бриллиант. Надо же, чтобы это случилось именно с ней.
Бриллиант поискали, но не нашли. Любой мог поднять его и положить себе в карман. Кто бы это заметил?
– Восемьдесят фунтов, – стонала Маргарет. – У меня нет таких денег, чтобы заплатить леди Фрэнсис.
– Она их и не потребует, – утешила ее я.
– Но тем не менее я должна заплатить. Иначе она подумает, что я его украла.
– Никто не заподозрит в этом тебя.
– Найдутся такие, – настаивала Маргарет. – И как я могу быть счастлива, зная, что я потеряла такую ценную вещь?
Это правда. Если бриллиант не найдется, Маргарет будет всю жизнь помнить об этом.
Я постоянно о ней думала. Это происшествие омрачило вечер, который мог быть таким счастливым.
Отец заметил мою озабоченность. Он пришел к нам в полном восторге.
– Калисто! Нимфа! Мои умницы! Вы были восхитительны. Я так горжусь вами. Дэйвнант захочет взять вас к себе в труппу.
– Это миссис Беттертон помогла нам, – сказала Анна.
– Да, она великая актриса и прелестная женщина.
– Она заставляла нас повторять свои роли много раз, правда Мэри?
– Правда.
– Что тебя беспокоит, доченька? – спросил отец. – Что случилось? Ты не можешь скрыть от меня ничего, ты это знаешь. Скажи же мне.
– Бедная Маргарет Блейг.
– А в чем с ней дело?
– Она потеряла бриллиант леди Фрэнсис и теперь очень боится. Она вообще не хотела участвовать в пьесе и не хотела брать бриллиант.
Отец сделал легкую гримасу:
– Маленькая пуританка!
– Она очень хорошая и очень несчастна, потому что думает, что потеря бриллианта послана ей в наказание за то, что она приняла участие в представлении, тогда как она знала, что не должна была этого делать.
– Эти пуритане просто наказание иногда… как мы это знаем по опыту. Скажи ей, чтобы она не беспокоилась. Бриллиант, несомненно, найдется. А если не найдется… значит, не найдется.
– Она говорит, что должна заплатить за него, а она не может, потому что небогата.
– И это волнует мою добросердечную девочку?
– Она мне нравится.
Она очень хорошенькая, а сейчас выглядит такой печальной.
– И ты не можешь быть счастлива и наслаждаться своим успехом, пока бедная Маргарет горюет.
Он понял, он всегда меня понимал.
– Я не хочу видеть мою дочь печальной в такой день. Я тебе скажу, что я сделаю. Я дам восемьдесят фунтов, чтобы Маргарет отдала их леди Фрэнсис, и конец делу. Ну как?
Я смотрела на него с обожанием. Он был самый лучший и самый добрый человек в мире.
– Ну теперь, когда дело улажено, ты счастлива? – спросил он.
– Я счастлива тем, что у меня самый замечательный отец в мире.
* * *
Анне так понравилось представление, что ей хотелось устраивать их еще и еще. Она так полюбила миссис Беттертон, что хотела удержать ее при дворе. Конечно, ее желаниям пошли навстречу и решили поставить еще одну пьесу с большой ролью для Анны. Нам всем доставляло удовольствие видеть ее энтузиазм. Добродушная и спокойная, она редко возбуждалась, и было странно видеть, с какой энергией она работала над своей ролью. Пьеса называлась «Митридат», и Анна должна была играть роль Семандры.
Мистера Беттертона тоже пригласили ко двору, и он теперь обучал молодых мужчин.
Анна проведала про мою страсть к Фрэнсис Эпсли. Она знала о нашей переписке и об Орелии и Клорине. Она повела себя, как это было ей свойственно; она решила, что и у нее должна быть страстная дружба с кем-то. У меня была Фрэнсис, и, поскольку, по мнению Анны, лучший выбор был невозможен, она тоже решила взять ее себе в подруги.
Сентиментальная дружба и писание писем были тогда в моде. Этому предавались многие молодые женщины.
Увлечение Анны моей Фрэнсис никак не влияло на ее привязанность к Саре Дженнингс, так же как и на мою к Анне Трелони. Они были наши верные подруги, нашими повседневными подругами. А Фрэнсис! Фрэнсис Эпсли была для нас идеальным существом, богиней, перед которой мы преклонялись.
Я часто размышляю теперь, что думала Фрэнсис о наших излияниях. Когда я вспоминаю страстные слова в моих письмах, я улыбаюсь своей наивности. Тогда мне не приходило в голову, что другим такие отношения могли показаться довольно странными.
Вскоре Анна стала переписываться с Фрэнсис в таком же роде. Фрэнсис ублажала Анну, так же как и меня. Мы были дочери герцога Йоркского, наследника престола, и если у моего отца не будет сыновей, то вторая наследница – я, а Анна – третья. Для Фрэнсис это было немаловажное обстоятельство.
Анна не только вступила в переписку с Фрэнсис – из преданности и стремления во всем подражать мне, поскольку писать она всегда избегала и я могу себе представить, что это были за письма – но и у них тоже завелись друг для друга особые имена. Фрэнсис для Анны была Семандра, по имени героини, которую Анна играла, а Анна была Зифарес, по имени другой девушки из той же пьесы.
Вероятно, эта необычная активность со стороны Анны и привлекала внимание леди Фрэнсис, старшей сестры Элизабет, и она решила разобраться в том, что происходит. Ведь мы были как-никак на ее попечении.
Случилось так, что Ричарда Гибсона, карлика, служившего между нами курьером, не было. Сара Дженнингс, прекрасно осведомленная о нашей с Анной страсти к Фрэнсис Эпсли, подсмеивавшаяся над ней и, очевидно, не считавшая эту дружбу помехой в ее господстве над Анной, согласилась передавать письма в отсутствие Ричарда Гибсона. Таким образом она могла следить за Анной и быть ее поверенной в тайном увлечении, которое она, без сомнения, считала преходящей глупостью.
Однажды перед уроком с мистером Гори, нашим учителем танцев, Анна сидела у себя в комнате за письмом к Фрэнсис – задача для нее, как всегда, необычайно трудная – и прежде чем она успела закончить письмо, ее позвали в танцкласс.