— Пусть Эдмунд твердит, что не нашел на теле ни раны, ни синяка, я знаю, что это так. Когда-нибудь я отомщу!
— Думаю, Эдмунд не стал бы ничего скрывать от тебя, — задумчиво протянула Мейбл, — хотя это еще не значит, что ты не права. Чтобы справиться с таким слабым больным, достаточно прижать подушку к его рту.
Розамунда задумчиво кивнула:
— Он еще сильно пожалеет о том, что наделал. Я не позволю Хью уйти неотмщенным. Он был мне добрым другом. Это мой супружеский долг по отношению к нему.
Женщины стали готовить Хью к погребению: раздели и осторожно обмыли тело теплой водой из кувшина, стоявшего на углях камина. Мейбл подошла к сундуку, что стоял у изножья кровати, вытащила кусок полотна, оторвала длинную полосу и подвязала подбородок Хью, чтобы рот не открылся. Потом заколола повязку маленькой булавкой, а Розамунда тем временем вынимала из сундука саван. Женщины с трудом уложили тело в полотняный мешок. Снаружи оказалась одна голова, но и ту прикроют перед самыми похоронами. Длинные руки сложили на груди и сверху придавили простым деревянным распятием. Розамунда осторожно пригладила серебристо-белые волосы мужа. И снова почувствовала, как слезы щиплют глаза, но на этот раз сумела взять себя в руки.
— Генри в самом деле пьян, — объявил вернувшийся Эдмунд. — Я велел оттащить его в постель. Пришли мужчины с гробом. Сейчас Хью снесут вниз и зажгут свечи по четырем углам гроба. Аналой с молитвенником ожидает тебя.
Розамунда кивнула и с последним взглядом на мужа покинула спальню. Когда гроб поместили на длинный стол, она сама зажгла свечи и преклонила колени в молитве.
— Я не сойду с места, пока его не опустят в могилу, — сказала она слугам. — Постарайтесь выкопать яму поглубже.
— Все будет сделано, — заверил Эдмунд и вопросительно взглянул на жену, но та повелительно махнула рукой, и он удалился.
— Я побуду с тобой, — предложила Мейбл.
— Нет, — отказалась Розамунда. — Предпочитаю побыть одна.
— Но, дитя мое… — запротестовала Мейбл.
— Я больше не дитя, — тихо ответила Розамунда. — Теперь иди, но возвращайся за час до рассвета.
Ее колени упирались в маленькую подушечку, руки были молитвенно сложены, голова низко склонена.
Мейбл горестно вздохнула. Нет, Розамунда уже не ребенок, но еще и не взрослая женщина. Что с ней будет теперь?
Она медленно вышла из зала. И без того все ясно. Генри Болтон выдаст племянницу замуж за своего мерзкого сыночка. Гадкий мальчишка, которого он привез с собой, станет новым хозяином Фрайарсгейта, а сама Розамунда будет в подчинении своего дядюшки.
Она снова вздохнула. Правда, Эдмунд говорил что-то насчет того, как умно Хью обеспечил безопасность Розамунды. Но, насколько она знает Генри, тот наверняка пренебрежет последней волей Хью, и они ничего не смогут сделать.
Расстроенная женщина вошла в спальню, где уже сидел муж.
— Ты оставила ее одну? — спросил он.
— Она так хотела, — пояснила Мейбл, снимая вуаль и опускаясь на сундук. — Я очень устала, муженек. А молодая хозяйка, разумеется, измучена еще больше и все же собирается молиться до восхода за добрую душу своего супруга.
И, немного помедлив, добавила:
— Думаешь, Розамунда права, утверждая, что Генри Болтон каким-то образом виновен в смерти Хью?
— Он сильно ослабел и едва дышал, — ответил Эдмунд, — но я не думал, что смерть придет за ним так рано. Правда, я не видел следов насилия, и вряд ли Генри отважился на преступление. На губах Хью даже играла слабая улыбка, словно перед смертью его что-то рассмешило. И все же его веки были кем-то закрыты.
И все же его веки были кем-то закрыты. Хотя скорее всего Генри прикрыл глаза умершему. — Он пожал плечами:
— Возможно, Хью просто пришло время отправляться к праотцам. Мы никогда не узнаем, что произошло на самом деле. Поэтому следует придерживать язык и хозяйку предупредить, чтобы сто раз подумала, прежде чем сказать что-то. Мы ничего не можем доказать. Мало ли какие подозрения или мысли у нас возникнут!
— — Но что теперь будет? — тревожилась Мейбл. — Разве не ты сказал, что Хью позаботился о нашей Розамунде? Что он сделал такого, против чего твой брат бессилен?
— Немного терпения, жена, — хмыкнул Эдмунд. — Я буду держать язык за зубами до нужного момента. Обещаю, что Генри останется в дураках и ничего не сможет предпринять. Ни Розамунда, ни Фрайарсгейт никогда ему не достанутся.
— Если для того чтобы увидеть чудо, нужно потерпеть, я все вытерплю, — пообещала Мейбл, снова вставая и принимаясь расшнуровывать платье. — Уже поздно. До утра осталось немного. Пойдем в постель, муженек.
— Согласен, — кивнул он, тоже вставая. — Завтра нас ждет долгий и трудный день.
Ты снова под моей опекой и будешь делать, как тебе ведено. — Он широко улыбнулся девочке. — Давай поскорее похороним его и покончим с этим. Думаю, мне стоит взять тебя с собой в Оттерли, чтобы наставить в правилах хорошего поведения, подобающего достойной жене. Хью вбил тебе в голову идеи, не подобающие твоему положению. Я же пойду против своих правил и поручу присматривать за Фрайарсгейтом бастарду моего отца, Эдмунду Болтону.
— Погребение состоится на закате, — твердо ответила Розамунда. — Арендаторы хотят оказать Хью последние почести и поэтому с самого рассвета приходят в дом.
Она говорила медленно и размеренно, хотя сердце трепыхалось, как пойманная птичка. Она просто сбежит, прежде чем позволит Генри Болтону разлучить ее с Фрайарсгейтом.
Но Розамунда доверяла Эдмунду так же беззаветно, как Хью, упокой Господь его безгрешную душу.
— Если хочешь опустить его в землю вечером, мне придется остаться еще на одну ночь, — пожаловался Генри.
— Хью Кэбот был мне хорошим супругом, а здешним обитателям — добрым хозяином, дядюшка. И поэтому заслуживает достойных похорон. Я не позволю наспех бросить его в яму и засыпать землей только потому, что это устраивает тебя и твое отродье, — резко бросила Розамунда. Она была бледна как смерть. Под глазами темнели круги.
— О, как знаешь, — мрачно буркнул Генри. — Совсем неплохо провести еще одну ночь вдали от Мейвис и ее постоянного нытья. Но утром мы уезжаем, Розамунда.
— Вряд ли я смогу так быстро собраться, — запротестовала она. — Кроме того, завтра утром священник прочтет завещание Хью.
— Его завещание ничего не изменит, племянница, — злобно пропыхтел Генри с таким негодующим видом, что мясистые щеки затряслись.
— Он был моим супругом и имел на меня все права. Я должна повиноваться его последним желаниям, каковы бы они ни были, — мило улыбнулась Розамунда.
— Его желания совершенно не важны. Я твой ближайший родственник. С этой минуты ты — моя подопечная, каковой была всегда, со смерти твоих родителей. Закон, Божий и человеческий, гласит, что ты должна повиноваться моим приказам, и я ничего не желаю больше слышать!
Генри потянулся к чаше с вином и, выпив содержимое одним глотком, стукнул чашей о столешницу.
— Ты поняла меня, племянница? Я твой хозяин, и никто другой.
— Последняя воля моего мужа будет исполнена, — решительно заявила Розамунда и, повернувшись, покинула зал.