Клава закричала, там, во сне, силясь вырваться из наступившего снова кошмара, и очнулась, неудобно лежа боком у стены, с собственными волосами на лице и мерзким грязным платьем на теле, ткань того платья вся пропахла засохшей Клавиной мочой, и теплым, щекочущими каплями струившимся некогда по ее телу, потом живодеров Барановых. Клава с остервенением принялась рвать платье у себя на груди и животе, пока не изорвала его по швам. Только тогда она успокоилась, разбросав руки по кровати и устало дыша. Одними глазами Клава посмотрела в сторону Павла Максимовича, как и прежде, сидевшего за столом, они встретились глазами.
- Правильно, - сказал Павел Максимович с улыбкой. - Рви отжитое. А завтра я тебе новое куплю, - и снова принялся читать будущее по исчерченной простым карандашом книге.
Жажда испытать на себе насилие снова захлестнула Клаву, но так же стремительно прошла, оставив ее тело стыть в тени следующих, теперь уже бессвязных и скучных, снов.
Утром Павел Максимович, поев с Клавой сухарей, ушел на службу. Клава принялась было читать его книгу, но ничего не поняла в ней, так как книга была суха, как гимназический учебник, а предмет изучения - совершенно незнаком Клаве, так что она не могла понять, какой из всего написанного в книге мог бы выйти толк. Наконец она решила, что это, наверное, не простая книга, а что-то вроде псалтыря, в монотонном повторении фраз которого Клава тоже никогда не могла сыскать никакой ясно выраженной цели. Клава вспомнила преподавателя закона божьего в гимназии, сухого батюшку с медвяной бородой, чем-то походившего на козла, которого Женя и некоторые другие девочки называли Костыль, ну не Козлом же, в самом деле, его было называть, подумала Клава, она вспомнила занятия, которые вел Костыль, размеренные и скучные до невыносимости, вспомнила запах старых книг в классной комнате, пыльных Библий, поеденных червем, скрип плотных буроватых страниц, голос батюшки, занудный, блеющий, монотонное бубнение прилежных учениц, дребезжание мухи о стекло окна, шелест акаций во дворе гимназии, ах, подумала Клава, как тогда было хорошо, теперь уже никогда так хорошо не будет.
В отхожее место Клаве пришлось идти, надев на себя вместо изодранного платья то простое, желтоватое в цветочек, которое взял для нее у соседки Павел Максимович. Зато платье было чистое, и Клава надела его прямо на голое тело, всю остальную одежду она свернула комком и запихала под комод. Весь дом Марии Дмитриевны был теперь заселен новыми жильцами, за стенами ревели малые дети, отовсюду несло сгоревшей кашей, в прихожей какой-то полуголый старик чистил туфли и курил сигаретку, сочащуюся непроницаемым сизым дымом, возле него лежала кошка, растянувшись в луче солнца, только это был не Мурзик, а что-то рыжее и тощее. Туалет больше не закрывался, потому что на двери его сломали замок. Однако даже в незапертую дверь Клава войти не могла, потому что перед ней был мальчишка, примерно такого же возраста как она сама, вихрастый, босой, он просто стоял у стены, как будто туалет - это и было то место, возле которого обязательно нужно торчать.
- Ты что тут делаешь? - спросила его Клава.
- Ничего. А тебе чего?
- А ты как думаешь?
- Небось ссать хочешь, - ухмыльнулся мальчишка. - Так и скажи. Или ты еще чего хочешь?
- По морде я тебе дать хочу, - зло сказала Клава. Мальчишка был хилый, если двинуть ему в пузо, оценила Клава, можно победить.
- Чего? - пропел мальчишка.
- А ну, покажи, - вдруг сказала Клава, хватив его пятерней в штаны. В руку ей попало что-то непонятное, как завернутые в мешочек грибы, - что у тебя за елда.
Мальчишка так опешил, что не мог вымолвить и слова.
- Хочешь, возьми у меня потрогай, - спокойно предложила Клава, приблизившись и прижав онемевшего мальчишку к стене. - У меня все не так, - назидательно добавила она, - у меня по-другому.
Так они трогали друг друга, стоя у подернутой поломанной двери в маленький зловонный мир, Клава запустила руку пригоршней мальчишке в штаны, а он тискал ее под платьем, Клава даже ноги немного раздвинула, чувствуя, как колотится его сердце, как у схваченного с пола котенка. В лицо мальчишке Клава не смотрела, не хотела смотреть, к тому же у него дурно пахло изо рта, он никогда, видно, не чистил зубов, интересно было только, какая же у него недоразвитая елда, точно не созревший еще плод. Клава отстранилась от мальчишки только когда в коридоре скрипнула отворяющаяся дверь в одну из комнат.
- Пошли на чердак, - сказала она шепотом. И, скривив губы, добавила гадкое слово, что часто произносили Барановы: - Потеребимся.
- А может, ты мне и не нравишься? - как-то внезапно резко и нагло выпалил охрипшим шепотом мальчишка.
- Это не важно, - равнодушно сказала Клава, убрав волосы с одной щеки за ухо и чуть повернув лицо. Она знала, что у нее красивая шея.
На чердаке было светло от солнца, пробравшего сюда сквозь голубиные окошки. На протянутых от стены к стене веревках сушилось множество белья. Клава бывала раньше тут вместе с Таней, она знала одно укромное место, за пыльным комодом, где хранился старый хозяйственный инструмент. Там они с мальчишкой, которого, как выяснилось, звали Петькой, и занялись любовью, он обеими руками влез Клаве под платье, она стащила с него штаны, прижавшись друг к другу, они целовались. Петьку трясло, то ли от страха, то ли от стыда. Клаве противно было, что мальчишка дрожит, в ней проснулась какая-то неведомая раньше жестокость, один раз он даже коротко вскрикнул, так сильно потянула она его за гениталии. Все продолжалось очень недолго, Петька вскоре неловко дернулся и Клава почувствовала, что в руке у нее оказалось что-то мокрое и липкое. Она поднесла поднесла руку к носу, и тут ее начал душить невыносимый смех. Судорожно трясясь, Клава оттолкнула от себя Петьку и села за комодом на пол, обмоченную мальчишкой руку она прижала предплечьем к глазам, брезгливо растопырив пальцы, а другой схватилась за живот, так бешено, так измождающе не смеялась она прежде еще никогда.
- Чего ты, чего ты, дура? - забормотал Петька, натянув штаны и не ведая, бежать ему или остаться.
- Ой, не могу, - сквозь смех простонала Клава. - Ой, умру сейчас.
- Да заткнись ты, дура чертова, - шикнул Петька. - Ну че тя расперло?
- Вот это, - показала Клава ему растопыренную ладонь мокрой руки, - то же самое. Пахнет точно так же...
Новый приступ смеха привалил ее к комоду она затряслась с новой силой. Все вокруг множилось за пеленой выступивших на Клавиных глазах слез.
- Как... как голубь накакал... - еле выдавила из себя она.
- Да пошла ты, поганка! - зло взвизгнул Петька. - Ишь ты, падло!
- Как голубь, - не унималась Клава. - Ляп и все. Ляп...
Зажмурившись, она заколотилась под стеной и не могла больше говорить.
Петька, подскочив, схватил ее за волосы, она его, он не удержался и повалился на колени. Несмотря на худобу он был сильнее Клавы и сразу подмял ее под себя, прижал к полу. Клава мазнула мокрой ладонью ему по роже. Петька, сморщась, стал плеваться.
- Что, не нравится? - поинтересовалась Клава. - Это ж твое.
Отплевавшись, Петька не знал, что ему делать с Клавой дальше. Неожиданно она улыбнулась ему, и Петькина злость сразу куда-то ушла.
- Волосы отпусти, больно, - попросила Клава.
- А ты станешь еще обзываться?
- Захочу - и стану, - своевольно ответила Клава. - А волосы ты отпусти.
- Пока не скажешь, что больше обзываться не станешь, не отпущу.
- Не отпустишь, так я с тобой больше на чердак не пойду.
- И очень надо, - брезгливо произнес Петька. Но отпустил.