- Разрешите напомнить вам, ваше высочество, - сказал он, - что королева не может показываться на людях раньше сорокового дня после похорон.
- Неужели, дражайший, вы полагаете, что я хуже вас знаю наши обычаи! Откуда вы взяли, что королева должна кому-то показываться? Мы доставим ее в Париж в закрытом возке... И неужели, племянница, - воскликнул он, поворачиваясь к Клеменции, - вы считаете, что я хочу загнать вас на край света, во владения Великого хана! Вы же сами знаете, что от Парижа до Венсенна не две тысячи лье!
- Поймите меня, дядюшка, - слабо возразила Клеменция, - Венсеннский замок - последний дар Людовика, здесь мы жили с супругом до его смерти. Он пожаловал мне это жилище, вы сами присутствовали при этом (она указала на двери покоев, где скончался Людовик X), и выразил волю, дабы я жила здесь... Да и мне все кажется, что он еще не совсем покинул этот замок. Поймите, ведь здесь мы...
Но его высочество Валуа был лишен способности вникать в такие мелочи, как власть воспоминаний и поэзия скорби.
- Ваш супруг, за душу коего мы возносим молитвы, отныне принадлежит к прошлому государства. А вы, племянница, вы носите под сердцем его будущее. Подвергая опасности вашу жизнь, вы подвергаете опасности и жизнь вашего дитяти. Людовик, который смотрит на вас с небес, никогда не простил бы вам этого.
Удар попал прямо в цель, и Клеменция молча поникла в кресле.
Но Бувилль заявил, что вопрос такой важности не может быть решен без участия сира де Жуанвилля, и послал за ним слугу. Присутствующие молча ждали его появления. Наконец дверь открылась, но им снова пришлось ждать. Не сразу появился последний сподвижник Людовика Святого; в длинном одеянии, какое носили еще во времена крестовых походов, он с трудом переступил порог дрожащими, плохо повиновавшимися ногами. Лицо его было все в бурых пятнах и походило на кору векового дуба, выцветшие глаза слезились. Двое конюших, столь же дряхлых, как и их господин, поддерживали его с обеих сторон. Старца усадили с величайшими предосторожностями, и Валуа принялся излагать ему свои проекты насчет местожительства королевы. Сир де Жуанвилль внимательно слушал, сокрушенно покачивал головой, видимо гордясь тем, что его наконец призвали к решению дал государственной важности. Когда же Валуа замолк, сенешаль погрузился в раздумье, которое никто не пожелал нарушить; все напряженно ждали, когда с этих старческих уст сорвутся вещие слова. И вдруг старик спросил:
- А где же король?
Валуа досадливо поморщился. Время не терпит, а тут изволь тратить силы на этого старика! Да понял ли сенешаль хоть одно слово из красноречивых доводов Карла?
- Полноте, мессир Жуанвилль, король скончался, - пояснил он, - и нынче утром мы предали его земле. Вы отлично знаете, что вас назначили хранителем чрева...
Сенешаль нахмурил лоб и сделал мучительное усилие, чтобы понять и вспомнить. Такие провалы памяти были для него не в диковинку; диктуя свои знаменитые "Мемуары", восьмидесятилетний старец слово в слово повторив в конце второй части то, что уже было сказано в начале первой...
- Ох, наш государь Людовик... - пробормотал он наконец. - Скончаться таким молодым... Я еще ему преподнес свою знаменитую книгу. А знаете, я уже четвертого короля хороню.
Эти слова он произнес таким тоном, будто речь шла о личных его заслугах.
- Но ежели король скончался, королева должна стать регентшей, - объявил он.
Валуа побагровел. А он-то старался, чтобы в хранители чрева выбрали этих двух - юродивого и тупицу, надеясь, что ими будет легко вертеть; но тонкий этот расчет обернулся против него самого: именно они и чинят ему препятствия.
- Королева не может быть регентшей, мессир сенешаль, она в тягости! крикнул Валуа.
- Как же она может быть регентшей, если неизвестно еще, родится король или нет?! Взгляните сами, в состоянии ли она править государством!
- Вы же знаете, что я ничего не вижу, - ответил старик.
Прижав ладонь ко лбу, Клеменция думала лишь об одном: "Когда же они кончат препираться? Когда оставят меня в покое?"
А Жуанвилль принялся рассказывать, при каких условиях после смерти короля Людовика VIII королева Бланка Кастильская, к великой радости подданных, взяла на себя бремя управления страной.
- Мадам Бланка Кастильская... конечно, вслух об этом не говорили... не совсем отвечала тому образу беспорочности, каковой создала молва... И говорят даже, что граф Тибо де Шампань, добрый приятель мессира моего отца, служил ей верой и правдой также и на ложе...
Приходилось терпеливо слушать. Если сенешаль сегодня забывал то, что произошло вчера, зато он в мельчайших подробностях помнил то, что ему довелось слышать в детстве. Наконец-то он нашел аудиторию, и он не желал упускать счастливого случая. По-стариковски дрожащими руками он непрерывно разглаживал свое шелковое одеяние, туго натянутое на острых коленях.
- И даже когда наш святой государь отправился в крестовый поход, где вместе с ним был и я...
- Королева в его отсутствие правила Парижем, если не ошибаюсь, прервал разглагольствования старца Карл Валуа.
- Да, да, - залопотал старик.
Первой сдалась Клеменция.
- Будь по-вашему, дядюшка, - произнесла она, - я покорюсь вашей воле и перееду в Ситэ.
- Мудрое решение, и, надеюсь, мессир де Жуанвилль вполне его одобрит.
- Да... да...
- Сейчас пойду распоряжусь. Ваш поезд будет возглавлять мой сын Филипп и наш кузен Робер Артуа.
- Спасибо, дядюшка, большое спасибо, - проговори" ла Клеменция, чувствуя, что ее покидают силы. - А сейчас прошу вас, как милости, дайте мне помолиться в одиночестве.
Через час во исполнение приказа графа Валуа мирный Венсеннский замок пробудился ото сна. Из каретных сараев выкатывали повозки; кнуты конюхов прохаживались по мощным крупам коней; взращенных в Перше. Слуги суетливо бегали взад я вперед; лучники, отложив в сторону оружие, взялись помогать конюхам. Впервые после кончины короля люди, говорившие чуть ли не шепотом, обрадовались поводу покричать. Если бы и впрямь какому-нибудь злодею пришла мысль посягнуть на жизнь королевы, вряд ли ему представилась бы более благоприятная минута.
А в самом замке орудовала целая армия обойщиков: снимали со стен гобелены, скатывали ковры, выносили поставцы, столики и кофры. Свита королевы, ее придворные дамы наспех складывали свои пожитки. Первым поездом рассчитывали отправить двадцать карет, но придется сделать не меньше двух ездок, чтобы переправить все это добро.
Клеменция Венгерская в длинном белом одеянии, к которому она еще не привыкла, бродила по покоям замка в сопровождении верного Бувилля. Повсюду пыль, запах пота, суетня, похожая на грабеж, - неизбежные спутники любого переезда. Казначей со списком в руках наблюдал за упаковкой посуды и ценных предметов, которые снесли по его распоряжению в залу и разложили на полу; здесь были блюда, кувшины для воды, дюжина золоченых кубков - дар Людовика Клеменции, а также огромная рака из чистого золота, содержащая частицу креста господня, - сооружение столь увесистое, что слуга, кряхтя, сгибался под его тяжестью, словно и впрямь шел на Голгофу.
В покоях королевы главная кастелянша Эделина, бывшая любовница Людовика X, еще до его первого брака с Маргаритой, распоряжалась укладкой носильных вещей.
- К чему... к чему таскать с собой все эти платья, раз все равно мне их никогда не носить! - проговорила Клеменция.
Да и все эти драгоценности, запертые в тяжелые железные лари, эти перстни, эти редчайшие камни, которые щедро дарил ей Людовик в дни их недолгого супружества, и они тоже теперь ни к чему.