Мещане в большинстве были если не полностью, то частично землепашцами, ибо свои ремесла и мелкую торговлю совмещали с земледелием и скотоводством.
Пока не наступила конъюнктура на продукты сельского хозяйства и возможность их выгодно продавать на внешнем рынке (в Западную Европу), земля как таковая владельцев не особенно привлекала и они даже сами были заинтересованы, чтобы зависимые от них “посполитые” обрабатывали возможно большие площади. “Лан” (мера площади – около 20 гектаров), а то и больше на крестьянское хозяйство было явлением обычным.
Но с конца 16-го века, когда появился большой спрос на сельско-хозяйственные продукты для внешнего рынка, владельцам стало выгоднее вести хозяйство так называемого “фольварочного” типа, то-есть при помощи бесплатного принудительного труда (барщины) обрабатывать возможно большие площади земли.
Естественно, что это повело к захвату лучших земель для фольварков и к увеличению барщины. Началась она с одного-двух дней в неделю, а к 40-м годам 17-го века дошла до шести дней в неделю. Кроме того крестьяне, кроме денежных, несли и разные натуральные повинности: поставка нафольварк яиц, птицы, меда, льна и прочего, а также бесплатное несение транспортной службы для владельца. Ездили за вином в Венгрию, возили на запад зерно, сало, кожи и прочее.
Размер налагаемых повинностей зависел исключительно от владельца, жаловаться было некому. В результате, по словам французского инженера Боплана, который в этот период провел несколько лет на Украине на службе у князя Конецпольского “положение и жизнь крестьян можно было сравнить с жизнью невольников на галерах” (прикованных к веслам).
Роль евреев
Положение еще ухудшалось наличием целой армии посредников между владельцами и его «поддаными». Обычно это были евреи, которые брали от владельца на откуп разные статьи его доходов: шинки, пошлины в городах при внутренней торговле («мито»), мельницы, право рыбной ловли, право пользования мостами через реки, плотинами (созданными трудом тех же крепостных), даже православными церквями, расположенными в границах пожалованных земель.
А нередко владельцы сдавали в аренду и целиком все поместье со всеми «доходными статьями».
Посредники, желая выколотить побольше из всех «доходных статей», изощрялись в их взыскании, учитывая, конечно, по своему усмотрению и свой посреднический «заработок». В случае же малейшего неповиновения к их услугам стоял весь полицейско-административный аппарат Польского правительства.
Не имея непосредственного сношения со своими «панами», «посполитые» имели дело обычно с посредниками-евреями, а потому их гнев, возмущение и негодование против всяких невыносимо тяжелых поборов обрушивался на евреев и вызывал резкие антиеврейские настроения.
Украинский народ создал целый цикл «дум» – сказаний о еврейском угнетении, о которых подробно пишет украинский историк Грушевский, которого как социалиста (Украинский эсэр) и как сотрудника большевиков, покаявшегося в своих шовинистическо-самостийнических заблуждениях и приехавшего из эмиграции им служить, заподозрить в антисемитизме нельзя.
В главе «Антисемитськи мотивы в объяснениях Хмельниччины» (“Початки Хмельниччины”, стр. 123) Грушевский пишет:
«Евреи арендаторы заарендовали все шляхи казацкие и заставили их своими шинками – на одной миле по три шинка ставили, вынуждая казаков к покупке у них водки и меда, и не дозволяя им самим изготовление этих напитков для собственного потребления. Об этом „дума“ говорит: «Як иде украинський козак тай корчму минае, А жид выбигае, та украинського козака за чуб хватае, Та ще його двома кулакамы по потылыци затыняе: “Козаче-левенче, за що я буду рату платити, Що ти мымо корчмы йдеш тай корчму мииаеш”…
Заарендовали евреи все казацкие торги и брали «мыто-перемыто» от пешего и конного проезжего, от всякой клади, даже от выпрошенной нищими их милостыни. Ото всех забирали, что лучшее, а кроме того, говорит «дума»:
«И ще ж то жыды-рандари у тому не пересталы -
На славний Украини вси козацьки церквы заарендувалы:
Котрому б то козаку альбо мужыку дав Бог дытыну появыты
То не йды до попа благословытыся; – да пиды, до жыда рендаря,
То положы бытый талер щобы жыд дозволив
Церкву одчыныты, тую дытыну охрестыты».
О поборах с разных промыслов известная «дума про поневолення козаччыиы жыдами» говорит:
«Котрый бы то козак альбо мужьж схотив рыбы наловыты,
Жинку свою з дитьмы покормыты,
То не йде до попа благословытыся,
Да пиде до жыда-рендаря, да поступы йому часть
оддать Щоб позволыв на ричци рыбы наловыты
Жинку з дитьмы покормымы».
Из той же «думы» Грушевский приводит длинное описание, как казак взял мушкет и захотел «утя вбыты – жинку з дитьмы накормыты» и проходил мимо шинка. Еврей-шинкарь его увидел и вот «жыд з шынку выбигае – казака за патлы хватае», и ругает, как это он задумал «утя вбыты». А потом казак должен просить и «жыда мылостывым паном называе»…
Насколько точно эти «думы» изображают историческую правду установить трудно, но что они являются отображением народных настроений того времени – не подлежит сомнению.
В частности, вопрос об арендовании евреями православныx церквей многими оспаривается на том основании, что не сохранилось ни одного арендного договора об аренде церквей.
Сторонники же мнения, что евреи действительно были арендаторами церквей приводят сохранившийся договор 1596 года, по которому было заложено село Слуща совместно шляхтичу Миклашевскому и еврею Песаху, причем в числе доходных статей села упоминаются «церкви и их подаванье», то-есть с приходами от церкви. Известный историк Костомаров полностью разделяет мнение, что факт аренды церквей евреями имел место, Грушевский склонен считать это недоказанным, а некоторые авторы, например, Галант (в журнале «Еврейская Старина» за 1909 г.) это мнение оспаривает.
Так как этот вопрос из плоскости исторической объективности был перенесен в плоскость политическую – оправдание антисемитизма среди украинцев, то надлежащим образом он окончательно не выяснен и до настоящего времени и ждет своего объективного исследователя.
Зато вопрос о роли и деятельности посредников-евреев вообще, (выключая вопрос об арнеде церквей), и об оценке этой деятельности современниками освещен достаточно полно неопровержимыми документами того времени.
Из сохранившегося письма полковника Кривоноса, одного из главных сподвижников Хмельницкого к князю Заславскому видно, что Кривонос считает деятельность евреев главной причиной восстания. Он пишет Заславскому: «Жыдив зволь Ваша мылостъ до Вислы завернуты, бо та вийна вид жыдив зачалася – воны то и Вас з розуму звели».
Московский купец Кунаков, проехавший Украину зимой 1648-49 г. то-есть непосредственно после начала восстания, разбирая его причины, говорит: «жиды черкасов (то-есть украинцев) грабили и издевались над ними: как только который черкас выкурит водки или сварит пиво, не сказавши жиду и не снимет перед жидом шапку, жиды придирались к нему, грабили и уничтожали, а его имущество отбирали, жен и детей насильно забирали на работу».
Львовский каноник Юзефович пишет: «господство поляков дошло до такого невыносимого утеснения, что даже над церквами давали они власть роду жидовскому. Священник казацкий, попросту называемый поп, не мог в своей церкви совершить таинства крещения, венчания и других, если наперед не заплатит жиду за ключи установленной паном платы и должен был каждый раз от дверей церковных относить их и отдавать жиду. По заслугам претерпела ты беды свои, Польша». Так пишет поляк – католический священник, современник событий.
В сохранившихся письмах Хмельницкого указывается, как на доказательство крайнего угенетения народа, тот факт, что он должен был терпеть разные кривды от евреев.
То же самое мы находим в мемуарах современников событий – поляков Каховского и Грондскаго. Последний, описывая подробно все тяжелые повинности крестьян, говорит, что оии «росли изо дня в день, по большей части потому, что отдавались на откуп евреям, а те не только выдумывали разные доходы, весьма несправедливые для крестьян, но и суды над ними присвоили себе».
Волынский еврей Натан Гановер в своих мемуарах пишет о крепостных, что они «работали барщину у магнатов и шляхты, которые отягощали их тяжелыми работами в доме и на поле. Шляхта накладывала на них большие повинности, а некоторые шляхтичи страшными способами вынуждали их переходить в господствующую веру. И был народ русский в такой степени унижен, что все народы, даже из всех народов самый униженный – жиды, также господствовал над ним».
Из всех приведенных выше выдержек из аутентичных исторических документов видно, в каком невыносимо тяжелом положении нахадились широкие народные массы Украины-Руси.
Видны также и причины, породившие ненависть к евреям, характерную для настроений масс того времени. Были ли в этом виноваты евреи или польское правительство и стоявшие за его спиной иезуиты, создавшие такие условия, что евреи для того, чтобы существовать вынуждены были эксплоатировать народ – дела не меняет.
Бегство на восток
Как же реагировало на это все угнетаемое и притесняемое население Украины-Руси? Грушевский и его последователи, извращая историческую правду, говорят о «Колонизационном походе на восток», умалчивая то, что при этом «Колонизационном походе» его участникам надо было перейти границы московского государства и получить разрешение от воевод пограничных московских городов поселиться в пределах Московского государства.
На самом же деле это было бегство от невыносимого социального, национального и религиозного угнетения на Украине-Руси в единоверное и единокровное соседнее Московское государство. Бегство почти не прекращавшееся с конца 16-го века, когда потерпевшие неудачу повстанцы из времен первых казацко-крестьянских восстаний группами и в одиночку начали переходить границу.
В Московских архивах сохранился богатейший материал об этой массовой иммиграции населения Украины-Руси в Московское государство и отношение к иммигрантам Московского правительства.
В общей инструкции воеводам пограничных московских воеводств приказывается: «чтобы черкасам переселенцам не было ни от кого никаких кривд и убытков – чтобы их лошадей и всякого скота никто не крал и не отбирал, а сам воевода был к ним ласковый и приветливый». По отношению к тем, которые бы хотели вернуться – инструкция приказывает разрешать им «свободное возвращение со всем имуществом».
«Черкасов добрых, семейных, записывать па службу и наделять их пахотными землями, сеножатями и всякими выгодами» – говорит дальше инструкция воеводам.
Кроме того оказывалась и государственная помощь новоприбывшим, о размерах которой можно судить по сохранившимся отчетам-донесениям воевод.
Так воевода Севский в 1639 году сообщает о помощи оказанной «черкасам и переселенцам из Литовской земли»: выдано «государевого жалованья за выход» по 5 рублей мужчинам; матерям и женам по полтора рубля; детям от 15 лет и старше – по рублю, а младшим по полтине. Кроме того выдано натурой: семейным по 5 четвертей ржи и 2 пуда соли, а одиноким по 3 четверти ржи и по 1 пуду coли. Для поселения им отведены усадебные участки для построек их жилья и по три десятины в каждом из трех полей (то-есть по 10 гектаров пахотной земли). Ежегодное жалованье «за несение царской службы» было назначено: атаманам по 7 рублей, есаулам по 6 рублей, а рядовым по пяти рублей.
Приблизительно в таких же размерах оказывалась помощь переселенцам и в районах других воеводств, а также на полупустых землях будущей Слободской Украины (Харьковщина), которая и название свое получила от «слобод» – свободных поселений, которыми селились переселенцы. Давалась также – в разных местах различно – и помощь «на дворовое строение», то-есть на приобретение строительных материалов.
Точных статистических данных о числе переселенцев не имеется. Но что число это было не малое, видно из разных косвенных источников. Так, в г. Короче в 40-х годах 17-го века отдельной слободой жило 440 семейств «черкасов» (то-есть украинцев). Сходные цифры мы видим и во всех остальных московских пограничных городах: в Путивic, Севске, Валуйках, Белгороде, а кроме того густые поселения в районе Чугуева, где обосновался и бежавший с 3.000 своих сторонников гетман Острянин. «Черкасские слободы» встречаются не только в приграничных районах, но и значительно севернее: в Кромах, Ливнах, Орле и в других городах.
В связи с этим массовым бегством своих подданных, Речь Посполитная обратилась к Москве с требованием вернуть ее беглых людей (в требовании говорится о 20.000), но Москва ответила категорическим отказом.
Не будучи в состоянии опровергнуть факт массового бегства из Укрины-Руси в Московское государство, которое разумеется, не могло бы иметь места, если бы действительно существовала вражда к «чуждым москалям», как это утверждают шовинисты-сепаратисты, они пытаются опорочить жизнь переселенцев в Московском государстве.
Та – к, например, Грушевский в своих исторических трудах подробно описывает один случай, когда в Короче судили и наказали плетьми, а потом передали мужу одну казачку, Оринку Лободу, за то что она, подвыпившии, говорила «непригожие слова» против царя, недовольная тем, что царь не хочет выкупить из татарской неволи ее сына. Или, не менее подробно описывает «ущемление привычных казацких свобод», которое заключалось в том, что московские власти вмешивались в дела казаков, которые не исполняли принятых ими при переселении обязательств.
Как сообщает Грушевский, казак Петро Данчура из Белгорода с товарищами, получивши жалованье и разные пособия на обзаведение хозяйством, деньги пропили и проиграли, Воевода Белгородский доносит в Москву, что «поелику Данчура с товарищи пропились и в зернь проигрались, пашни не завели и дворов не построили, то нет надежды на их службу впредь» и спрашивает, как ему поступить. Москва ответила: «Петру Данчуре с товарищи за их воровство учинити наказание: бити батогами нещадно и, учиня наказание, дати жалованье по нашему указу сполна и приказать впредь не бражничать и никаким воровством не воровать, на землях своих строиться и землю орати».
Подобными примерами Грушевский и его последователи пытаются доказать, что переселенцы в Московское государство, попали «в тяжелое положение».
Конечно, не всё шло гладко в начале совместной жизни переселенцев с коренным населением Московского государства. Воспитанные на примерах польской анархии и понятиях о «казацкой свободе» (тоже не далекой от анархии), переселенцам был чужд твердый порядок и регламентация взаимоотношений, свойственные централизованной Москве. Но большинство из них легко и быстро сживались с новым строем и только единицы или небольшие группы выражали свой протест или возвращением в переделы Украины-Руси или, чаще всего, уходом в «воровские ватаги» в погоне за легкой полуразбойничьей жизнью. Возможно, что пропивший и прогулявший жалованье казак Данчура искренно верил, что на основании «казацкой свободы» он был вправе это сделать, но вряд ли, можно утверждать, что с такими явлениями не надо было бороться и что борьба с ними – это «ущемление свободы».
Московское правительство, повидимому, разбиралось в особенностях психологии переселенцев и за одинаковые проступки не одинаково карало людей своих и переселенцев. Характерный пример приводит в своих трудах историк Миклашевский. Под страхом смертной казни или, в лучшем случае «нещадного биения батогами» было запрещено уничтожение «заповедных лесов», служивших охране границ, что и проводилось неукоснительно. Когда же в рубке этих лесов были пойманы «черкасы», то все дело кончилось тем, что те из них, которые еще не были российскими подданными, были приведены к присяге, а из вырубленного леса запрещено производить изделя на продажу. Были ли деревья отобраны – неизвестно.
Жили переселенцы обособленно в своих «слободах», сами выбирали своих атаманов и, как правило, московское правительство не вмешивалось в их внутренние дела.
В этот период массовой имиграции, или, по терминологии сепаратистов, «колонизационного похода на восток» переходили рубежи Московского государства не только разбитые отряды повстанцев или отдельные группы и одиночки, искавшие за рубежом спасения от притеснений, но переселялись целые православные монастыри со всеми монахами, имуществом и приписанными к монастырям людьми.