Завидя на столе поблескивающую в графинчике наливку, процентщица засияла.
- Может, пригубишь? - лукаво предложил Прокофий Акинфиевич.
Старушка подняла сморщенное лицо, вздохнула:
- Грешна, батюшка, ох, грешна, пригублю...
Демидов налил чарку полыновки, поднес бабке. Она, не моргнув, выпила и облизалась.
- Ох, и до чего хорошо! Спаси тя осподь, сынок! Ох, благодарствую, голубь...
Не давая передохнуть, хозяин налил вторую чару. Бабка и эту опорожнила залпом и повеселела.
- Ну вот, теперь и о деле можно говорить! - улыбнулся Демидов.
- И верно. Теперь оно куда как веселее. Милый ты мой, знаю, не обидишь старую. - Ростовщица по-собачьи заглядывала в глаза хозяину.
- Уж как условились! Получай должок с процентами.
- Слава тебе господи! - перекрестилась старуха. - Я так и знала. Пошли тебе всевышний счастья и доли.
В глазах Прокофия заиграли озорные огоньки:
- Только вот какая неудача вышла, матушка. Дело-то я выиграл и деньги-то все сполна получил. Но вот грех - деньги-то все медные. Все-все, до копеечки! Вот хочешь, бери, хочешь, оставь на другой раз.
Гостья тревожно насторожилась:
- То есть как на другой раз? Нет, ты, милок, ноне мне выдай! Все едино - медные так медные!..
Она беспокойно заерзала в кресле. Тревожные мысли овладели ее скупым сердцем. "Сбежит, поди, молодец! Эк, сколько привалило, да в нехозяйские руки. Профукает по столицам!"
Потирая руки, веселый Прокофий встал и позвал старуху за собой:
- Коли так, идем в кладовушку. Отсчитывай и бери с собой! Да торопись, а то раздумаю...
Бабка засуетилась, поспешила за Демидовым. Он привел ее в кладовушку. Прямо на полу тускло поблескивали горы мелкой монеты.
- Считай сама! Мне недосуг. Считай по-честному...
У ростовщицы разбежались глаза. Перед ней были добротные тяжелые семишники старинной чеканки. Прокофий, улыбаясь, прикрикнул: "На две тысячи червонцев, поди, пять ломовиков надо..."
Старуха хлопотливо принялась за счет должка. Она старательно выгребала семишники, и, отсчитывая их, складывала в аккуратные столбики. Делала она это с охотой, любуясь добротной чеканкой. Прошел час-другой, перед бабкой выросла горка монет. Но пока она всего-навсего насчитала сотни две рублей, а дело шло к полудню. Прокофий, ухмыляясь, расхаживал по чулану. И когда старушонка изрядно вспотела, он ненароком споткнулся и задел ногой выстроенные столбики монет. Семишники со звоном рассыпались...
- Ах ты, господи! - заохала старуха и дрожащими руками принялась снова отсчитывать...
В окошко чулана глядело веселое солнце, сильно пригревало; утомительный счет морил старуху. Хотелось есть. В глазах рябили семишники, семишники без конца... Руки дрожали. А тут в мысли лезли разные домашние дела, счет путался... Все мешалось...
- Ах, господи, какое несчастье! - вздыхала бабка; на глазах ее засверкали слезы. Она со страхом оглянулась на Демидова.
- Считай, считай, старая! - торопил он. - Мне некогда, коли не сочтешь до вечера - пиши пропало!..
- Кормилец ты мой, чую, со счету собьюсь...
Маленькая, согбенная, она жадными руками пересыпала с места на место медные семишники. Старухой овладело отчаяние. Натешившись вволю ее беспомощностью, Прокофий Акинфиевич сжалился над своей жертвой:
- А что, не дать ли тебе, матушка, золотом, а то, чай, медь-то неудобно нести?
- И то, родимый, золотом-то сподручнее! - согласилась обрадованная старуха.
Демидов подошел к ларцу и вынул тугой мешочек.
- Так и быть, бери последнее!
Он развязал мешочек и высыпал на стол золотой поток. Глаза старухи заискрились. Она вновь ожила. Протянув сухие скрюченные пальцы, процентщица заторопила его:
- Давай! Давай!..
Старуха не могла оторвать глаз от золота. Оно звенело, сверкало, притягивало к себе таинственной необоримой силой.
Как жаркие, горячие угольки, сияющие золотые монетки жгли морщинистые руки. Она пересыпала их из ладошки в ладошку, наслаждалась блеском и звоном.
"Эк, и жадина же, в могилу скоро, прости господи, а все не угомонится!" - сморщился заводчик.
Блеснув на золотом листопаде, луч солнца погас. Было далеко за полдень.
- Ну пора, старуха. Покончили, рассчитались. Уходи! - натешившись, заторопил ее Демидов.
Она еще раз бережно пересчитала золото, крепко увязала его в платочек, но не уходила, чего-то выжидала...
- Ты чего же? - удивленно посмотрел на нее Прокофий. - Аль забыла что, иль недовольна?
- Что ты, батюшка, уж как и довольна, как и довольна. Спасибо, кормилец!
- Тогда что же?
Цепким взором старуха окинула горки медных семишников и вдруг робко попросила:
- Дозволь, батюшка, их заодно... Все равно тебе-то ими некогда заниматься. Отдай, касатик!
- Да ты что ж, сдурела, старая? Ведь это денежки, а денежки счет любят!
Бабка кинулась хозяину в ноги.
- Милый ты мой, осчастливь старую! - Она залилась горькими слезами, словно потеряла дорогое...
Прокофий неожиданно для себя снова зажегся озорством.
- Слушай, матушка, так и быть, пусть по-твоему! - сказал он вдруг. Только уговор такой: унесешь сама до вечера все семишники - твои, не унесешь - пиши пропало. Все заберу, и золото! Идет, что ли?
На своем веку ростовщица немало повидала денег: и золотых, и серебряных, и медных. Понимала она, какой непосильный груз предстоит ей перетащить на своих костлявых плечах, но жадность старухи оказалась сильнее благоразумия. Она торопливо извлекла из угла пыльный мешок и стала сгребать семишники. Демидов с любопытством наблюдал за старой. "Откуда только взялось такое проворство?" - думал он.
А старуха торопилась. Насыпав мешок, дрожа от натуги, она вскинула его на плечи и поплелась к воротам...
Шла шатаясь, тяжелый мешок из стороны в сторону бросал ее щуплое, сухое тело. Из окон, из дверей выглядывали любопытные холопы: "Что только еще надумал наш чудак?"
Несмотря на тяжесть, старуха осилила двор и вышла за ворота.
- Куда ж ты? - крикнул вслед Демидов. Но бабка и не отозвалась.
Она сволокла мешок с медяками домой, вернулась снова. Жадно загребая, насыпала побольше звенящих монет. Изнывая под тяжестью и хрипя, уволокла и второй мешок; прибежала за третьим.
- Бросай, старая: не успеешь, вишь - солнце совсем на березе повисло! закричал Прокофий.
- Э, нет, батюшка, ты уж не жадничай! Уговор дороже денег! - отозвалась старуха.
Из жалости он помог ей вскинуть на плечи третий мешок с семишниками.
Старуха вошла в азарт: шустро и быстро заторопилась по двору. Досеменив до калитки, она неожиданно зацепилась за порожек и упала носом в землю.
- Эй, вставай, матушка! - сжалился над ней Демидов. - Бог с тобой, бери все. Сейчас мои холопы перетаскают...
Он смолк и в удивлении подошел к старухе.
- Холопы! - закричал он. - Помогите бабке...
Но помогать не пришлось. Старуха лежала недвижимо. Сбежавшиеся слуги повернули ее лицом кверху. В нем не было ни кровинки, ростовщица была бездыханна.
- Упокоилась, хозяин. - Слуги сняли шапки и набожно перекрестились.
Они осторожно приподняли ее, отнесли в сторону и положили на землю, скрестив ей на груди руки.
Неподвижная, умиротворенная, старушонка потухшими глазами удивленно смотрела в голубое небо. Глаза мертвой производили неприятное впечатление.
- Прикройте их! - приказал хозяин.
Холопы наскоро добыли из мешка два медных семишника и положили на глаза покойницы.
Демидов посмотрел на маленькое сухое тело старухи и с сокрушением подумал:
"Эк, жадность-то какая! Всю жизнь гналась за богатством, а, глядишь, двумя медными семишниками прикрыли глаза. Как мало понадобилось - всего две денежки!.."
3
Надвигалась ранняя уральская осень.