А вам, Бувилль, жалую пенсион в двести ливров, которые будут выплачиваться из казны в виде вознаграждения за успешную миссию.- О, государь! - признательно пробормотал Бувилль. - Я и так сверх всякой меры вознагражден честью служить вам.- Итак, мы обручены, - снова заговорил Сварливый. - Остается только одно - расторгнуть брак. Обручены... И он взволнованно зашагал по комнате.- Да, государь, - подтвердил Бувилль, - но лишь при том условии, что вы будете свободны для вступления в новый брак еще до лета.- Надеюсь, что буду! Но кто же поставил такие условия?- Королева Мария, государь... Она имеет в виду несколько других партий для принцессы Клеменции, и, хотя ваше предложение считается наиболее почетным, наиболее желательным, ждать она не расположена.Лицо Людовика Сварливого омрачилось, и Бувилль подумал, что обещанный пенсион в двести ливров, увы, улыбнется. Но король, не обращая внимания на камергера, с вопросительным видом обернулся к Валуа, который поспешил изобразить на своем лице удивление.В отсутствие Бувилля, втайне от него, Валуа вступил в переписку с Неаполем, посылал туда гонцов и уверил своего племянника, что соглашение вот-вот будет заключено окончательно и без всяких отсрочек.- Свое условие королева Венгерская поставила вам в последнюю минуту? - спросил он Бувилля.- Да, ваше высочество.- Это только так говорится, чтобы нас поторопить, а себе набить цену. Если по случайности - чего я, впрочем, не думаю - расторжение брака затянется, королеве Венгерской придется подождать.- Как сказать, ваше высочество, условие было поставлено весьма серьезно и решительно.Валуа почувствовал себя не совсем ловко и нервно забарабанил пальцами по ручке кресла.- До наступления лета, - пробормотал Людовик, - до наступления лета... А как идут дела в конклаве?Тут Бувилль рассказал о своем путешествии в Авиньон, заботясь лишь об одном: как бы не выставить самого себя в смешном виде. Он даже не упомянул, при каких обстоятельствах состоялась его встреча с кардиналом Дюэзом. В равной мере промолчал он о действиях Мариньи, он просто не мог обвинить старого своего друга и тем паче возвести на него напраслину. Ибо он не только благоговел перед Мариньи, но и побаивался его, зная, что тот способен на такие хитрые политические ходы, какие Бувилль не мог даже постичь. "Если он действует так, значит, у него есть к тому определенные основания, - думал толстяк. - Так поостережемся же неосмотрительно его осуждать". Поэтому в беседе с королем он упирал на то, что избрание папы зависит главным образом от воли коадъютора.Людовик Х внимательно слушал доклад Бувилля, не спуская глаз с портрета Клеменции.- Дюэз... - повторил он. - Почему бы и не Дюэз? Он согласен быстро расторгнуть мой брак... Ему не хватает четырех французских голосов... Итак, вы заверяете меня, Бувилль, что один лишь Мариньи способен довести дело до конца и дать нам папу?- Таково мое твердое мнение, государь.Людовик Сварливый медленно подошел к столу, где лежал врученный ему братом пергамент с заключением комиссии. Он взял в руки гусиное перо и обмакнул его в чернила.Карл Валуа побледнел.- Дорогой племянник, - воскликнул он, в свою очередь подбегая к столу, - вы не должны миловать этого мошенника.- Но все другие, кроме вас, дядюшка, утверждают, что счета верны. Шестеро баронов, назначенных для расследования дел, придерживаются такого мнения, а ваше мнение разделяет лишь ваш канцлер.- Умоляю вас, подождите... Этот человек обманывает нас, как обманывал вашего покойного отца! - вопил Карл Валуа.Бувиллю хотелось бы не слышать и не видеть этой сцены. Людовик Х злобно, исподлобья поглядел на своего дядюшку.- Я вам повторяю: мне нужен папа, - отчеканил он.
- И коль скоро бароны заверяют меня, что Мариньи действовал честно.Так как дядя открыл было рот для возражения, Людовик Х торжественно выпрямился во весь рост и изрек, запинаясь, с трудом припоминая слова, сказанные ему братом:- Король принадлежит справедливости, дабы.., дабы.., дабы.., она торжествовала через него.И он подписал документ. Таким образом, Мариньи своей нечестной игрой в деле с конклавом, нечестной если не в отношении короля, то в отношении Франции, был обязан тому, что его репутация честного правителя восторжествовала.Шатаясь как пьяный, вышел Валуа из королевских покоев и еще долго не мог подавить в себе бешенства. "Лучше бы мне, - думал он, - лучше бы мне найти ему какую-нибудь кривую и уродливую невесту. Тогда бы он так не спешил. Меня провели".Людовик Х обернулся к Бувиллю.- Мессир Юг, - приказал он, - велите позвать ко мне мессира Мариньи.
Глава 8
ПИСЬМО, КОТОРОЕ МОГЛО ИЗМЕНИТЬ ВСЕ
Яростный порыв ветра ворвался в узкое оконце, и Маргарита Бургундская отпрянула назад, будто кто-то с небесных высот грозил нанести ей удар.Над верхушками Анделисского леса занимался робкий утренний свет. В этот час на зубчатые стены Шато-Гайара подымалась дневная стража. Нет на свете ничего более унылого, чем нормандский рассвет в ветреную погоду: с востока непрерывной чередой наплывают темные тучи, несущие с собой злые ливни. Верхушки деревьев изгибаются, как конские шеи, когда страх подгоняет коней.Помощник коменданта Лалэн отпер дверцу, разделявшую на середине лестницы камеры узниц, и лучник Толстый Гийом поставил на табуретку две деревянные миски с горячей размазней. Потом, не говоря ни слова, громко топая, оба стража удалились.- Бланка! - крикнула Маргарита, подходя к винтовой лестнице. Никто не отозвался.- Бланка! - еще громче крикнула Маргарита.Последовавшее и на сей раз молчание наполнило ее душу страхом. Наконец на лестнице послышался шелест платья и стук деревянных подметок. Вошла Бланка, бледная, еле державшаяся на ногах; теперь, при тускло-сером свете, заполнявшем темницу, было видно, что взгляд ее светлых глаз одновременно и рассеян и неподвижен, как взгляд умалишенных.- Ты хоть поспала немного? - спросила Маргарита. Ничего не ответив, Бланка подошла к кувшину с водой, стоявшему рядом с мисками, опустилась на колени и, нагнув сосуд до уровня губ, стала пить жадно, большими глотками. Уже не раз замечала Маргарита, что Бланка как-то странно ведет себя не только за столом, но и во всем, в самых повседневных мелочах.В комнате не осталось ни одного предмета из обстановки Берсюме: комендант крепости забрал свою мебель еще два месяца назад, сразу после неожиданного появления в Шато-Гайаре капитана лучников Алэна де Парейля, привезшего устный приказ Мариньи не отступать от прежних распоряжений. Унесли потертый ковер, которым украсили стену в честь его светлости Артуа и ради угождения ему; унесли стол, за которым ужинали принцессы в обществе своего кузена. Место кровати заняли деревянные козлы и тюфяк, набитый сухой гороховой ботвой.Однако, поскольку посланец Мариньи намекнул, что коадъютор Франции считает необходимым сохранить жизнь королеве Маргарите, Берсюме самолично следил за тем, чтобы в очаге поддерживали огонь, распорядился выдать одеяла потеплее и кормить узниц получше, во всяком случае обильнее.Обе женщины уселись на тюфяк, держа миски на коленях.Не прибегая к помощи ложки. Бланка по-собачьи лакала гречневую размазню прямо из миски. Маргарита медлила приняться за еду. Обхватив обеими руками деревянную миску, она грела о ее стенки свои тонкие пальцы пожалуй, это было самой отрадной минутой в течение всего дня, последней плотской радостью, оставшейся ей в тюрьме.