- Да, пожалуй, - сдался я.
- Как вы понимаете, они тщательно все взвешивают, прежде чем выбрать место и время.
Он оглянулся на окно. Оттуда, где мы сидели, был виден лишь ночной мрак блики на стекле мешали нам разглядеть звезды.
- Когда человека приговаривают к изгнанию, - продолжал он, - все специалисты-эпоховеды собираются на совещание и высказывают свои соображения по поводу того, какой исторический период наиболее подходит для данного конкретного индивида. Вам, разумеется, понятно, что если человека с высокоразвитым интеллектом, да еще и брезгливого, отправить в Грецию времен Гомера, жизнь покажется ему сплошным кошмаром, а какой-нибудь головорез может там отлично прижиться и даже стать уважаемым воином. Если этот головорез не совершил самого тяжкого преступления, они и в правду могут оставить его вблизи дворца Агамемнона, обрекая всего лишь на некоторые неудобства и тоску по родине. О, господи, - прошептал он. - На тоску по родине!
Под конец своей речи он впал в такое уныние, что я счел нужным как-то подбодрить его и сухо заметил:
- Это же усложненная смертная казнь. Его глаза вновь остановились на мне.
- Правильно, - проговорил он. - И в его организме, конечно, продолжает действовать сыворотка долголетия. Но это все. С наступлением темноты его высаживают в каком-нибудь безлюдном месте, доставивший его туда аппарат исчезает, и этот человек до конца жизни отрезан от своего времени. Он знает только то, что для него выбрали эпоху... с такими особенностями... благодаря которым, по мнению тех, кто его выслал, наказание будет соответствовать характеру совершенного им преступления.
На нас снова обрушилась тишина, и мало.-помалу тиканье каминных часов превратилось в самый громкий звук на свете, словно вне дома навсегда умолкли скованные морозом все остальные голоса мира. Я взглянул на циферблат. Была глубокая ночь; близился час, когда начнет светлеть на востоке небо.
Посмотрев на Майклса, я увидел, что он не спускает с меня пристального смущенного взгляда.
- Какое вы совершили преступление? - спросил я.
Видно, этот вопрос не застиг его врасплох. Он устало сказал:
- Не все ли равно? Ведь я уже говорил вам, что одни и те же поступки в одну эпоху оцениваются как преступления, а в другую - как героические подвиги. Если б моя попытка увенчалась успехом, грядущие поколения преклонялись бы перед моим именем. Но я потерпел неудачу.
- Должно быть, пострадало множество людей, - сказал я, - и все человечество возненавидело вас.
- Да, так оно и было, - согласился он. И через минуту добавил:
- Разумеется, я все это выдумал. Чтобы скоротать время.
- А я вам подыгрываю, - улыбнулся я.
Он несколько расслабился и, откинувшись в кресло, вытянул ноги на своем роскошном ковре.
- Так... Однако каким образом, выслушав эту фантастическую историю, вы угадали степень моей предполагаемой вины?
- Я вспомнил ваше недавнее прошлое. Где и когда вас оставили? И тоном, холоднее которого мне до этого в жизни не приходилось слышать, он произнес:
- Под Варшавой, в августе 1939 года.
- Вам, верно, не очень хочется говорить о годах войны.
- Вы правы. - Однако, сделав над собой усилие, он с вызовом продолжал: Мои враги просчитались. Из-за всеобщей неразберихи, которая возникла сразу же после нападения Германии, меня посадили в концентрационный лагерь без предварительного расследования. Постепенно обстановка для меня прояснилась. Конечно, я не мог тогда ничего предсказать, как не могу этого сделать сейчас. О том, что происходило в двадцатом веке, знают только специалисты. Но когда меня мобилизовали в немецкую армию, я уже понимал, что Германия потерпит поражение. Поэтому я перешел к американцам, рассказал им все, что мне удалось узнать, и стал их разведчиком.
Это было рискованно. Впрочем, если б даже я наткнулся на пулю, что с того. Однако эта участь меня миновала, и к концу войны у меня оказалось множество покровителей, которые помогли мне приехать сюда. Последовавшие за этим события ничем не примечательны.
Моя сигара погасла. Я ее зажег снова, ведь сигары Майклса требовали особого к себе уважения. Их по специальному заказу доставляли ему самолетом из Амстердама.
- Чужое семя, - промолвил я.
- Что вы сказали?
- Да вы же знаете, о чем я. Руфь в изгнании. К ней относились неплохо, но она выплакала глаза от тоски по родине.
- Нет, я о ней слышу впервые.
- Это из библии.
- Ах, да. Надо обязательно как-нибудь прочесть Библию.
Его настроение постепенно улучшалось, и он обретал свое привычное спокойствие. Жестом, почти беспечным, он поднес ко рту стакан с виски и залпом выпил его. Сейчас в выражении лица Майклса настороженность начала сменяться самоуверенностью.
- Да, - сказал он, - это было мучительно. И главное тут не в перемене обстановки. Вам, конечно, случалось выезжать за город и жить в палатке, и вы не могли не заметить, как быстро отвыкаешь от крана с горячей водой, электрического освещения, от всех тех бытовых приборов, которые, как уверяют нас владельцы выпускающих их предприятий, являются предметами первой необходимости. Я был бы непрочь иметь гравитационный индуктор или клеточный стимулятор, но я прекрасно обхожусь без них. Тоска по родине - вот что вас пожирает. Мелочи, которых вы раньше даже не замечали: какая-нибудь определенная пища, то, как люди ходят, в какие играют игры, на какие темы разговаривают. Даже созвездия и те в будущем выглядят по-иному. Такой длинный путь прошло к тому времени солнце по своей галактической орбите.
Но всегда были и есть люди, которые добровольно или вынужденно покидают родные края. Все мы - потомки тех, кто сумел пережить это. Я приспособился.
Он угрюмо насупил брови.
- Я не вернулся бы обратно, даже если бы меня помиловали, - произнес он. Из-за того, что там творится по милости этих предателей.
Я допил свое виски, смакуя языком и нёбом каждую каплю этого восхитительного напитка и лишь краем уха прислушиваясь к его словам.
- Вам здесь нравится?
- Да, - ответил он. - Теперь да. Я уже преодолел эмоциональный барьер. Мне помогло, что первые несколько лет все мои усилия были направлены только на то, чтобы выжить, а потом, приехав сюда, я был слишком занят устройством на новом месте. Не хватало у меня времени на самооплакивание. Теперь же меня все больше увлекает мой бизнес - игра захватывающая и особенно приятная тем, что ошибочные ходы в ней не влекут за собой высшую меру наказания. Я открыл в этой эпохе качества, которые утратило будущее... Держу пари, что вы не имеете ни малейшего представления о том, насколько экзотичен этот город. Ведь в эту самую минуту в каких-нибудь пяти милях от нас стоит у атомной лаборатории солдат-охранник, мерзнет в подворотне бродяга, идет оргия в особняке миллионера, готовится к ранней службе священник, спит купец из Аравии, стоит в порту корабль из Индии...
Его возбуждение несколько улеглось. Он отвел взгляд от темного окна и посмотрел в сторону спален.
- И здесь моя жена и дети, - с какой-то особенной теплотой добавил он. Нет, что бы ни произошло, я не вернулся бы обратно. Я в последний раз затянулся сигарой.
- Да, вы и впрямь неплохо устроились.
Окончательно стряхнув с себя грусть, он улыбнулся мне.
- А знаете, мне кажется, вы поверили этой сказке.
- О, безусловно. - Я погасил окурок сигары, встал и потянулся. - Час поздний. Нам, пожалуй, пора идти.
Он понял не сразу. А когда до него наконец дошло, он медленно точно огромный кот, поднялся с кресла.
- Нам?!
Я вытащил из кармана пистолет-парализатор. Он замер.