Авторская благодарность:
Сергею Дорофееву, Алексею Гравицкому, Надежде Агеевой за образы Изи Иванова и обоих Либерштейнов.
Дмитрию Шевченко за образ "голого мужика".
Псу Маку за образ Двулика.
Картам, плакатам, книгам и прочему за образы карт, плакатов, книг и прочего.
Водке "Гжелка" за трезвые идеи.
Всем, кто дочитал до конца, за величайшее терпение.
Отдельная благодарность Льву Толстому, Александру Дюма-отцу, бывшему президенту США Биллу Клинтону и папе римскому Иоану-Павлу за то, что не принимали в этом никакого, даже самого активного, участия.
СПАСАТЕЛЬНЫЙ
ИЗБАВИТЕЛЬ
Когда я вижу сломанные крылья
Нет жалости во мне, и неспроста:
Я не люблю насилье и бессилье,
Вот только жаль распятого
Христа.
Владимир Высоцкий
За что же все-таки его схватили? Он ничего не делал предосудительного. Ровным счетом ничего. Он лишь лечил и учил. Избавлял от страданий и недугов, нес свет знаний. И вдруг... Навалились, схватили, поволокли.
Иллар тяжело вздохнул и опустился на ледяные камни пола. Что-то здесь все же не так. Нет видимой причины для того, чтобы хватать человека и судить, судить, судить до одури. Иллар поднялся с полу и прошелся от стены к стене. Всего-то ничего - пара шагов. Вопрос, засевший в голове, вырвался наружу:
- К чему все это? Сколько можно судить? Сперва эти придурки первосвященники, потом Пилат, потом Ирод... Теперь снова темница. Что дальше?
- Дальше снова будет Пилат, - зашевелился в голове давно забытый голос.
Иллар вздрогнул. Он не слышал этого голоса, да, признаться, и не желал его слышать. Этот голос всегда был предвестником крупных неприятностей.
- Так это ты? - мрачно ухмыльнулся Иллар голосу в голове. - Это ты за всем этим стоишь. А я-то дурак и не сообразил сразу.
- То, что дурак, это точно. И не умнеешь. Сколько раз я тебе говорил, что ты стараешься напрасно и не для тех, кто это заслуживает.
- Угу, - хмыкнул Иллар. - А сколько раз ты меня уничтожал, а сколько раз ты меня...
- Самым эффектным, пожалуй, было забвение, - захохотал голос в голове.
- Н-да, только зря старался, все равно помнят. Пусть придумали другое имя, пусть перековеркали саму историю, но помнят. Суть помнят.
- Помнят, - смех в голове смолк. - Зато на скале висеть, поди, не весело было, да и птичка печеночку поклевала, поклевала. Вспомни. Ты свою рожу еще со стороны тогда не наблюдал, а видел бы, как тебя корежило. Хе-хе. И после этого ты утверждаешь, что эти паршивые людишки достойны чего-то?
- Они не паршивые, - взвился Иллар. - И как же ты не понимаешь?! Они не должны страдать! А ты... Да ты просто равнодушное чудовище!
- А ты - сопливый дурак! - загрохотало в черепе. - Сперва я думал, что ты хочешь меня подсидеть. Мне казалось, что ты хитер, но я тебя переиграю, потому что я хитрее. Потом мне стало казаться, что хитрее все же ты. Долго я не мог понять, а когда понял... Нет, ты не хитрый, ты глупый, как тот осел, на котором ты въехал в город.
- Я шел пешком, - возразил Иллар.
- Нет, - снова засмеялся голос. - Ты ехал на ишаке. Они так сказали себе и будут повторять до одури. А хочешь еще посмеяться? На сей раз они назовут тебя моим сыном.
- Не смешно, - буркнул Иллар.
- Почему? По мне, так довольно забавно. Хи-хи.
- Слушай, - спокойно поинтересовался Иллар. - А зачем ты вообще объявился? Посмеяться, поиздеваться?
- Не совсем, - хихикнул голос. - Отрекаться я тебе предлагать не стану. Уже поздно. А вот... Что с тобой делать?
- Утопить в пруду, - посоветовал Иллар.
- Смейся-смейся, - злорадно заскрежетало в голове. - Что с тобой делать - понятно. Погулял тридцать три года и будя.
- Тридцать, - поправил Иллар.
- Они сказали: тридцать три. Но не суть. То, что тебе придется уйти, понятно сейчас всем - от Пилата до ишака, на котором ты въехал или не въехал в город.
Но как тебя порешить? Что ты сам предпочтешь? Топить мы тебя не будем, скучно. А вот, может, зарезать? Нет, тоже не то. Потом, одного тут уже зарезали. Еще можно повесить. Представляю себе твою рожу. Эдакие удивленно выпученные глазюки и язык наружу.
Голос громогласно расхохотался.
- Ты ненормальный, - осенила догадка Иллара.
- Я? - засмеялся тот еще сильнее. - Да если в этом мире вообще может быть понятие нормы, то я и только я - единственный эталон и мерило. Или ты забыл, кто я?
- Я помню, - с вызовом бросил Иллар. - Ты жестокое в своем равнодушии чудовище, которое временами спохватывается, что пошли против его воли, и всячески пытается остановить...
- Одного дурака, - перебил голос.
- Единственного, кто осмеливается с ним спорить, - не обратив внимания на колкость, закончил Иллар.
- О! - оживился голос. - Я знаю, как тебя прикончить. Считай, что эта физическая оболочка была твоей очередной ошибкой.
- Почему была? Есть.
- Не долго ей осталось есть, - усмехнулся голос и затих.
* * *
Пилат попытался. И на том спасибо, но этот несчастный человек ничего не мог сделать. Он, в принципе, не мог противиться, даже если и хотел. Иллар пожалел его.
Его и еще двух несчастных вывели на дорогу ранним утром, но отчего-то вокруг живо собралась толпа. Откуда они? Откуда столько людей? Ответа Иллар не знал, но в голове сидела догадка. Почти такая же осязаемая, как недавний голос.
Толпа кричала, толпа требовала крови. Толпа хотела зрелищ. Несчастные люди, подумал Иллар. И он хочет, чтобы они оставались такими же жестокими и невежественными. Да они просто обиженные дети, которые сами не понимают, что обижены.
Его привели на холм, грубо привязали к кресту. Веревки больно врезались в руки. Толпу отогнали, на холме остались три креста и полдюжины охранников с копьями. Солнце, еще не успев разогреться, выглянуло из-за горизонта.
* * *
- Ну как, хорошо? - зашебуршилось будто бред в разламывающейся голове. Но Иллар прекрасно знал, что это совсем не бред.
- Хорошо, - пошевелил потрескавшимися губами.
- А будет еще лучше, - захихикало в голове. - Помнишь, что такое терять оболочку?
Иллар вздрогнул, тело отозвалось болью.
- По-омнишь, - протянул голос. - Ты все помнишь. Так вот скажи мне, скажи сейчас, когда ощущаешь эту боль, зачем тебе все это надо? Разве те жалкие существа, что зовутся человеками, достойны того, чтобы за них мучалось существо совершенное?
- Это мы-то совершенные? - прохрипел Иллар. - Я? Ты? Да ты же равнодушен. Разве совершенное существо может быть равнодушным?
- Ты изменился, - задумчиво произнес голос. - Ты мыслишь другими масштабами, ты принимаешь за ценность не те критерии. Ты уподобился им. Жаль, ты был интересен мне.
- Ты не ответил, - сипло напомнил Иллар.
- А что я могу ответить тебе, кто не принимает данности? Мы не можем проявлять эмоций, не можем даже иметь их. Эмоция губительна, а мы призваны созидать, но не губить.
- А равнодушие не губительно? - Иллар закашлялся, высохшие губы лопнули, по растрепанной бородке потекла кровь. - Посмотри, как они мучаются, страдают, гибнут наконец. А ты равнодушно на это смотришь. И после этого ты говоришь о созидании? Ты чудовище! Уйди, мне не о чем с тобой больше говорить.
- Это верно, - заметил голос. - Говорить нам с тобою действительно не о чем. Но уйти придется тебе. И, надеюсь, ты одумаешься.
- Надейся, - прошептал Иллар. - На бога надейся, а сам не плошай. Так, кажется? Так, а тебе и надеяться не на кого. А если надеешься на меня, так значит, я - Бог...
В какой-то момент показалось, что тяжелые грозовые тучи рухнут на голову висящего на кресте, раздавят. Город и его окрестности ощутили тяжесть. А потом вдруг полыхнуло, небо раскроила полыхающим зигзагом огромная молния, над землей разнесся ужасный грохот.