Беспокойство по поводу сложного компромисса чрезвычайно безотчетно вдохновляло и успокаивало. Деловой ежедневник использовался не по назначению. Мне назначено. Я сообщу. Присаживайтесь. Стынут ноги. Сесть и остаться безгневно в мозгу клиентов. Надо бы опрокинуть чашки и восстановить цепочки. Лучше ехать в сторону Гданьска и воплощать проекты. А мне звонят из Донецка и объявляют новый номер телефона.
Сидячая работа. Я устала. Кофе не помог. Выпив горячий шоколад, доживаю до обеда. Перерыв сокращен. Сорванцы в бейсболках носятся за окном. Я почти в подвале, или я вижу куски солнца, ныряющие в небосвод.
(Ты вытащил счастливый билет или ты не на своем месте.)
Беззвучность.
Она звонкая, хотя ей не нужен мой быстротечный поток.
Девушка на роликах проплыла в мельтешащем лицами-улицами городском просторе. Девушка улыбалась и плыла. Она разгонялась и прыгала. Защищены колени и запястья... Она недоступна. Я в черном плаще и со сгустком бровей. Я не узнает меня, а ведь я думал о ее плавных движениях, о мимике, которая струилась из ее лица и текла внутри человеческих глаз. Она светилась черной спортивной одеждой. Подросток с рюкзаком на плечах, в современных очках... Я стоял у травы, но касался асфальта, и ролерша Алина слушает Ванессу Паради в MP3, и ее антивирусная программа работает безотказно, но у нее теплая кожа и свежее дыхание. Она еще не замечает своего проникновения в бессвязную массу иллюзий современности. Я посвящаю Алине свои шаги по тротуару. Хочу пустить ее к себе в дом, показать вид на Покровский собор, реставрируемый купол Софии и изящную Андреевскую, льющую благодать на домики, бегущие вниз (Ричард чувствовал, как важен момент обретения покоя), и Алине ближе к поверхности моих переживаний. Она скользит по паркету, мерно дребезжит стекло и зеркало, вертятся колесики. Календарь 91-го года. Анна Ахматова задумалась, глазами высматривая истину своей комнаты, и сопереживая моему виду из окна и с балкона, а Алина не узнала ее нос с горбинкой.
Экскурс.
Департамент обесчленивания...
Ярлык на шее, нагрудный знак. Пересчитывая работников, Изверг морщился, урчал животом, желая поглотить душистую аппетитную пиццу в своем кабинете. Уборщица не присаживалась ни на минуту. Олимпиаду завершили не удачно, или очень даже удачно, но Алина не интересуется этим, ее волнуют ритмы улиц и страсть увлекаться парадоксами.
Пока Ильза смотрела фильм Франсуа Озона.
Пока Ильза смотрела фильм Франсуа Озона, баснописец подыскивал рифму в заключительной строфе - поучении.
Знаки препинания.
По артикуляции я заметил, что журналистка говорила не на родном языке. Ее собеседники не волновались, предлагая темы для разговора. Журналистка традиционно отдавалась немому общению с заведомо интересными личностями. Я проходил рядом и лишь настроился на звук ее голоса, дым ее сигарет и заинтересованность в процессе обмена фраз.
Неужели я ей не интересен. Интересен ли я себе? Я всегда невпопад... я не знаю, отчего меня уносит в разгул и бесчинство литературы.
Саша...зову брата, отдаю голос небу. Какие далекие 80-ые. Какой наивный глубокомыслящий ребенок на моей и его фотографии. И в его улыбке - простое детство с тайнами молотков и отравленного майонеза. Компания "Спрут" вытачиваю в телефонную трубку, но слышу свой зов: и имена...имена...родные...любимые...бесценные... Но не заплакать, а ответить, что он у руководства, что она приедет через полчаса, что со мной все в порядке, и улыбнуться неулыбкой, и даже забыть...забыть имена...имена, но встрепенуться и ... заплакать.
Рецидив.
Пирамиды из звонков. Пытаюсь прорваться сквозь обволакивающие рабочее место металлические голоса. Я ничего не забыла, а если я забуду, буду ли уволен... Открыть дверь. Увидеть нужного сотрудника.
Успеть пообедать. Разбить вдребезги компьютер. Швырнуть кипу бумаг в лицо шефу. У него заложен нос и застужена глотка. Отключить телефоны. Сломать замки. Снять штаны, задрать юбку - и мочиться на стол, на стулья, ковролин. Разбросать канцтовары. Вскрыть вены и закрасить все кровью. Славить вакансию секретаря. Пишу письма. Показываю солнцу пальцы, жмущие кнопки. И каскадом строй молекул сознания. Я повисаю над псевдосвободой.
Откликаюсь, внимаю песне полуночного радио. Хочешь ли ты? Вне желаний слепое вдохновение. Продолжаешь.
Воспаленное взаимопроникновение.
Плакали струны. Много общего с Грапелли. Скрипка и фортепиано. Грациозный пассаж. Расколотое пространственное мышление, крылышки на металлическом кузове дельтаплана. Устье Амазонки. Ребра Евы. На что похожи ее менструации. Гибкое движение по нотам в крен незыблемости. Аплодирующие "ценители" заглушают виртуозную метаморфозу звука. Ласка. Скука. Астрономия стресса. Девушка из стекла светится прозрачностью слез, гасит мой утренний взгляд. Стеклянный воздух над нежными волосами.
Они снимут тебя в кино.
Ильза искала еду. Меню смешивались в голове. Она, не считая деньги, заказывала черно-красное вино, затем мастерила в своем сознании парус и пускалась в стихию моря-горя ее... Ее многоликие отражения в зеркале после бургундского пьют бордо, кагор после каберне. У Ильзы остановилось сердце и она пыталась его оживить. Сидя на скамье подсудимых в парке Косиора, Ильза зачиталась буквами растений и услышала шум трамвая. Упадок. Тихо. Состояние решило измениться. Действует ли Ильза по плану??.. Сперва у нее теплый лоб и рассыпающиеся волосы, и голая поверхность ее головы, не вписывающаяся в результат авторской редакции...
° ° °
Какой у нас тут воздух... Открыть все настежь. Взахлеб дышать. Захлебнуться. Алина рисует звезды. У него женский пол, и междуножное отверстие его пениса приглашает девушек внутрь. Алина без роликов на ногах, по сути беспомощна, однако зовущая улыбками и походкой, но не плывет, скорее купается в градостроительстве, ее спутник не напряжен, у него чистый взгляд, руки руководствуются движением рядом с ней, веки глаз кратковременно скрывают его наблюдающий за ней стон, хотя она рядом с ним и держит его руку в своей руке. И комочки их чувств шевелятся внутри, и поэтому он борется с потерей на мгновение ее улыбки, с на миг разлучившимися руками, а она дышит рисунком его полета.
Календарь 91-го года. Икона Петрова-Водкина. Голуби на страже, оберегают городские свалки. Святой Андрей величественностью своих куполов зовет шторм. Я все тот же, я все там же. Когда-то в моей жизни была девочка. Ее имя казалось мне любимым. У девочки был свой запах и не сформировавшийся мир мыслей и ощущений. Я трогал ее руки, и ей верилось в обретение друг друга... Я нежно относился к ее окнам, к ее низкой температуре, горящему лицу. Я пытался ею наполнить себя, ежемгновенно пустого. Девочка занималась плагиатом, плодила варианты. Я мог быть первым и последним, а оказался ни первым, ни последним. Как будто это не девочка с карими глазами. Как будто Алина немного похожа на нее, но Алина поселяет образы в моем сознании...
Громкоговорящая связь.
Я в бреду набираю номер, уже не знакомый, недействительный, чужой, бывший, - и бегу по широкому проспекту, сталкиваясь с киосками, лотками, группами и одиночками, уличными животными.
Everyone
Иван... Мы очень разные, однако, связаны общими жгутами, подвешены в космосе.
Мысли толпятся в передней, проникнув сквозь парадную и лестничный пролет. Я предлагаю расположиться в коридоре, на кухне, затем отворяю гостиную и пускаю поочередно. Однажды разрушив дом, освобождаю мысли от скученности на каменных площадках.